Наум Синдаловский - Пушкинский круг. Легенды и мифы Страница 6

С. Л. Пушкин

Нам же гораздо важнее связи Пушкина с Петербургом. Пусть эти связи и носят что ни на есть мистический характер. Так вот, когда слава поэта находилась в зените, многие нумерологи стали всерьез указывать на то, что родился будущий поэт ровно через 96 лет после основания Петербурга, а в Авестийском зороастрийском календаре период в 96 лет считается «годом Святого духа».

Если, как это утверждает фольклор, Пушкин действительно родился на день раньше, чем это записано в церковных книгах, только затем, чтобы день его рождения совпал с праздником Вознесения, то впоследствии эта милая родительская ложь отозвалась мистическими знаками, всю жизнь преследовавшими поэта. По странному стечению обстоятельств его помолвка с Натальей Николаевной произошла тоже в день Вознесения, да и само венчание происходило не где-нибудь, а в церкви Вознесения. Не отсюда ли рождаются легенды о вине Натальи Николаевны в гибели поэта?

Если же всерьез говорить о Петербурге, то нам известны только те легенды, которые и сегодня широко распространены в старинном имении Ганнибалов в Суйде. Согласно им, «планы на Александра Сергеевича» сложились у родителей Пушкина во время одного из посещений этой родовой усадьбы.

Кстати, в Суйде бытует легенда о том, что няня Пушкина, Арина Родионовна, однажды все-таки привозила туда маленького Сашу, хотя никаких официальных подтверждений этому нет. Считается, что вообще в Суйде Пушкин так никогда и не побывал. Возможно, поездка Арины Родионовны в Суйду произошла в 1801 году, когда годовалый Пушкин вместе с матерью побывал в северной столице.

К этому же времени относится и другая легенда, связанная с ранним посещением Пушкиным Петербурга. Опираясь на рассказ няни, поэт однажды написал, что из трех виденных им лично царей «первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку». Речь здесь может идти только об императоре Павле I, увидеть которого, если это и было на самом деле, Пушкин мог только в Петербурге и только в очень раннем возрасте. Напомним, что Павел I был убит в марте 1801 года, когда будущему поэту не исполнилось и двух лет.

Но, если это гипотетическое кратковременное пребывание весьма юного Пушкина в северной столице не брать во внимание, то его приезд для поступления в царскосельский лицей в 1811 году можно считать первым посещением Петербурга. С этого времени вся жизнь поэта неразрывно связана с городом на Неве. Даже в долгие периоды вынужденного отсутствия в Петербурге он считал себя петербуржцем.

Связь с Петербургом прослеживается и в том, как свято чтил Пушкин свою, хоть и опосредованную через Ганнибала, близость к Петру Великому. Говорят, однажды он каким-то образом раздобыл пуговицу с мундира Петра I и вделал ее в свою трость.

Глава III

ЛИЦЕЙ

Царское Село

В 25 километрах от Петербурга в живописной местности, издавна известной среди местных жителей как Saris hoff, что в переводе означает «возвышенное место», раскинулся один из самых знаменитых петербургских пригородов — город Пушкин. За свою почти трехсотлетнюю историю город сменил несколько названий.

До 1918 года город Пушкин назывался Царским Селом, затем — Детским Селом. Идея последнего названия будто бы принадлежала наркому просвещения А. В. Луначарскому, тот предложил в целях воспитания детей в духе социализма и ограждения от религиозного воспитания забирать их из семей, помещать в специальные школы и запрещать родителям с ними видеться. Местом для первой такой, говоря современным канцелярским языком, спецшколы избрали Царское Село, славившееся свежим воздухом и чистой водой. Идея вскоре рухнула, и в 1937 году, в столетнюю годовщину гибели Пушкина, Детское Село переименовали в город Пушкин. Остались только железнодорожная станция «Детское Село», да анекдот того времени: У железнодорожной кассы: «До какой вам станции, гражданин?» — «Забыл вот. Название такое алиментарное. Да! Вспомнил. До Детского Села, пожалуйста».

Об основании Царского Села рассказывают легенды. В начале XVIII века единственная дорога из Петербурга, минуя Пулковскую гору, поворачивала направо, шла вдоль огромного лесного массива и затем, резко повернув на юго-восток, пробиваясь сквозь дремучий лес, заканчивалась при въезде на бывшую шведскую мызу Saris hoff. Несмотря на то что, как мы уже говорили, перевод этого названия на русский язык означает всего лишь «возвышенное место», легенды возводят его к имени какой-то «госпожи Сарры» — по одной версии, или к «старой голландке Сарре» — по другой. Языковое созвучие шведского слова «Saris» с библейским именем Сарра выглядело уж очень очевидным. Легенды вовсе не грешат нелогичностью. В XVIII веке название царской резиденции и в самом деле писали не с буквы «Ц», а с литеры «С» — Сарское Село. Но так как для простого народа, утверждают легенды, это произношение было не очень привычным, то слово «Сарская» будто бы стали произносить: «Царское». К мифической Сарре Петр I якобы иногда заезжал угоститься свежим молоком.

М.-Ф. Дамам-Демартре. Вид Царского Села. 1813 г.

В 1710 году Сарскую мызу на сухом возвышенном месте царь жалует А. Д. Меншикову, но через какое-то время передает ее во владение ливонской пленнице Марте Скавронской — будущей своей жене Екатерине Алексеевне. В отличие от Петергофа или Стрельны, Сарская мыза не превращается в официальную загородную резиденцию царя. Екатерина живет здесь простой помещицей в деревянном доме, окруженном хозяйственными постройками, огородами и садами. Временами, чаще всего неожиданно, сюда приезжает царь, любивший в этой уединенной усадьбе сменить парадные официальные застолья на шумные пирушки с близкими друзьями.

Только в 1718 году Екатерина начала строить первый небольшой каменный дом. Его проект выполнил архитектор И. Ф. Браунштейн. Если верить фольклору, этот загородный дом предназначался в подарок любимому супругу в ответ на преподнесенный Петром Екатерине загородный дворец в Екатерингофе. С первоначальным царскосельским дворцом связана одна сентиментальная легенда, записанная Штелиным. Приводим ее в пересказе И. Э. Грабаря.

«Угождение, какое сделал государь императрице, построив для нее Катерингоф, подало ей повод соответствовать ему взаимным угождением. Достойная и благодарная супруга сия хотела сделать ему неожиданное удовольствие и построить недалеко от Петербурга другой дворец. Она выбрала для сего высокое и весьма приятное место, в 25 верстах от столицы к югу, откуда можно было видеть Петербург со всеми окрестностями оного. Прежде была там одна небольшая деревенька, принадлежавшая ингерманландской дворянке Сарре и называвшаяся по ее имени Сариной мызою. Императрица приказала заложить там каменный увеселительный замок со всеми принадлежностями и садом. Сие строение производимо было столь тайно, что государь совсем о нем не ведал. Во время двухлетнего его отсутствия работали над оным с таким прилежанием и поспешностью, что в третий год все было совершенно отделано. Императрица предложила будто бы своему супругу по его приезде совершить прогулку в окрестностях города, обещая ему показать красивейшее место для постройки дворца, и привела его к возведенному уже дому со словами: „Вот то место, о котором я Вашему Величеству сказывала, и вот дом, который я построила для моего государя“. Государь бросился обнимать ее и целовать ее руки. „Никогда Катенька моя меня не обманывала“, — сказал он».

В 1743–1751 годах дворец претерпевает первую перестройку по проекту архитекторов А. В. Квасова и С. И. Чевакинского. Но уже к концу этой перестройки в процесс вмешивается величайший зодчий XVIII столетия Б. Ф. Растрелли. В 1752–1756 годах он практически заново перестраивает старый Царскосельский дворец. О впечатлении, производимом новым дворцом на современников, можно судить по преданию, записанному Павлом Свиньиным. «Когда императрица Елизавета приехала со своим двором и иностранными министрами осмотреть оконченный дворец, то всякий, пораженный великолепием его, спешил изъявить государыне свое удивление. Один французский посол маркиз де ла Шетарди не говорил ни слова. Императрица, заметив его молчание, хотела знать причину его равнодушия и получила в ответ, что он точно не находит здесь самой главной вещи — футляра на сию драгоценность».

В царствование Екатерины II дворец, из которого, как утверждают легенды, прорыты подземные ходы ко всем основным парковым павильонам, становится ее любимой загородной резиденцией. Однако серьезных изменений дворец уже не претерпевает. Более того, сохранилось предание об отказе государыни вторично золотить крышу Царскосельского дворца. В свое время на внутреннюю и наружную отделку дворца израсходовали более шести пудов золота. В народе про дворец рассказывали чудеса, уверяя, будто вся крыша его золотая. Карнизы, пилястры, кариатиды действительно позолотили. На ослепительно белой, луженого железа крыше стояла золоченая деревянная балюстрада, украшенная такими же деревянными золочеными фигурами и вазами. Но уже через несколько десятилетий позолота в значительной степени утратилась и требовала восстановления. После некоторых колебаний Екатерина отказалась от больших расходов, и позолоту частично закрасили, частично заменели бронзой. Но в народе сложилось предание, что не скупость государыни послужила тому причиной. Говорили, что ослепительный блеск золота в солнечную погоду не однажды вызывал панику и ложную тревогу. С криками «Пожар!» конные и пешие, светские и военные, опережая друг друга, спешили ко дворцу и затем, смущенные невольным обманом, расходились по домам и казармам. Потому-то, говорится в легенде, заботливая императрица и велела снять позолоту. Впрочем, по другой версии легенды, сама государыня, взглянув однажды на крышу дворца, пришла в ужас и едва не закричала: «Пожар!», да вовремя опомнилась. После этого курьеза будто бы и приказала императрица закрасить позолоту краской.