Елена Невзглядова - Сборник статей Страница 8

Вместо: небо пропитывается дымом — дым пропитывается небом. Логическая конструкция как бы вывернута наизнанку. В восприятии читателя она хотя и “выправляется”, но осложняется формальным выражением.

Наглядным примером того, как осмысливается, семантически осложняется логическая конструкция предложения, будучи принадлежностью стиховой конструкции, может послужить “Баллада истин наизнанку” Ф.Вийона:

Мы вкус находим только в сенеИ отдыхаем средь забот,Смеемся мы лишь от мучений,И цену деньгам знает мот.Кто любит солнце? Только крот.Лишь праведник глядит лукаво,Красоткам нравится урод,И лишь влюбленный мыслит здраво...

Если бы сквозь каждую из этих строк не просвечивала истина, в них не было бы ни малейшего смысла — ни здравого, ни эстетического.

Замечательно, что все это осмысливается самопроизвольно, как бы помимо усилий автора. Очевидно собственно стиховые признаки (ритм и звук) способствуют возникновению семантической осложненности.

Прежде всего ритм. Ритм устанавливает позиционное соответствие между смысловыми частицами, благодаря чему они воспринимаются в соотнесении друг с другом. Те семантические представления, которые не имели бы в общем языке никакой связи, будучи поставлены в одинаковые позиции ритмической организацией, начинают восприниматься в сопоставлении друг с другом [См. Ю.М.Лотман. Лекции по структуральной поэтике, Тарту, 1964].

Например, у Пушкина:

Мчатся тучи, вьются тучи,Невидимкою лунаОсвещает снег летучий.Мутно небо, ночь мутна.

В четвертой строке нет ни одного глагола, однако в ней ощутимо движение, которое возникает благодаря соотнесению с глаголами в первой строке: мчатся, вьются. Этому способствует ритм; слова оказываются в одинаковых позициях. Значения слов “мутно”, “небо”, “ночь”, “мутна” воспринимаются в некотором единстве со значениями “мчатся”, “вьются”. Происходит семантическое осложнение.

Ту же роль играет и звук. Сходство звучания также способствует смысловому соотнесению. Например:

Когда магнитофоны ржутс опухшим носом скомороха,Вы думали, я шут?Я - суд!Я — страшный суд. Молись, эпоха!

Звуковая общность слов “шут” и “суд” оправдывает противопоставление. Если бы заменить слово “шут” каким-нибудь его синонимом (клоун, паяц), противопоставление “я” — “суд” было бы странным, непонятным. Нельзя сказать: Вы думали, я клоун? А я — суд! Или: Вы думали, я шут? А я — судебное разбирательство. Таким образом, именно благодаря звуковой общности эти слова воспринимаются в смысловом соотнесении.

Явление семантического осложнения неоднократно отмечалось исследователями поэтической речи. Академик В.В.Виноградов писал: “... Смысловая структура расширяется и обогащается теми художественно-изобразительными “приращениями” смысла, которые развиваются в системе целого эстетического объекта” [В.В.Виноградов. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., 1963, с. 125]. Это явление отмечали А.В.Федоров, Е.Г.Эткинд, Ю.М.Лотман, Л.Я.Гинзбург и многие другие исследователи. Как это подтверждается исследованием со стороны языка, закон семантического осложнения действителен для поэзии в собственном смысле (т.е. для стиха) и для художественной прозы. Относительно стиха Б.А.Ларин писал: “Простор смыслового осложнения (семантическая кратность)... гораздо в большей степени характеризует и отличает лирическую речь, чем стиховность и другие фонетические признаки” [Б.А.Ларин. О лирике как разновидности художественной речи. Поэтика. Л., 1928, с. 96].

К этому мы можем добавить, что “стиховность и другие фонетические признаки” не существовали бы вовсе как признаки поэтической речи, если бы не участвовали в процессе семантического осложнения, неразрывно связанного с эстетической функцией.

Текст дается по изданию:

“Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка”, 1969, т. 28, вып. 2, с.148-154

О звуке в поэтической речи

Известно, что разговорная речь опирается на речевую ситуацию. А.М.Пешковский писал: “Еще Пауль в свое время показал, что естественная речь (конечно, и разговорно-литературная, поскольку она одной стороной примыкает к естественной) по природе эллиптична, что мы всегда не договариваем своих мыслей, опуская из речи все, что дано обстановкой или предыдущим опытом разговаривающих. Так, за столом мы опрашиваем: “Вы кофе или чай?”; встретив знакомого, спрашиваем: “Ты куда?”; услышав надоевшую музыку, говорим: “Опять!” [А.М.Пешковский. Объективная и нормативная точка зрения на язык, Сб. статей, Л., 1925, с. 117]. Приведенные фразы сами по себе могут быть не поняты и осмысляются по-разному в зависимости от ситуации. Вопрос “Вы кофе или чай?” имеет в устах хозяйки одно значение, в устах встретившихся в магазине знакомых, делающих закупки, — другое, в устах лекторов по технологии, распределяющих между собой лекции о культурных растениях, — третье, и т.д. и т.д. ... наиболее недоговоренное “Опять”, могущее иметь уже поистине бесконечное количество значений, на практике всегда будет понято наиболее точным образом” [Там же].

Основываясь на этом, А. М. Пешковский делает вывод, что “точность и легкость понимания растут по мере уменьшения словесного состава фразы и увеличения ее бессловесной подпочвы” [Там же]. Точность и легкость понимания обеспечиваются максимальным вхождением в речь речевой ситуации — общности обстановки и общности предыдущего опыта говорящих, — ибо именно речевая ситуация осмысляет и детерминирует — делает однозначной — разговорную речь, наподобие того как контекст определяет значение слова в письменной литературной речи.

Подобно Пешковскому, Ш.Балли пришел к заключению, что “по мере того как убывает количество слов, выражение становится все более ясным и убедительным”, объясняя этот парадокс тем, что язык, с одной стороны, наряду со словами, состоящими из гласных и согласных, обладает целым арсеналом приемов, которые могут заменять эти слова; с другой стороны, речь, помимо речевой деятельности, располагает множеством вспомогательных средств для подкрепления позитивного высказывания или для его замены [Ш.Балли. Общая лингвистика и вопросы французского языка, М., 1955, с. 50]. Можно сказать, что наиболее точный и полный смысл будут иметь ситуативные слова и примыкающие к ним жесты, мимика, даже просто пауза — осмысленная пауза [Пауза относится к музыкальным знакам (по наименованию Балли) и играет в речи ту же роль вспомогательного неартикулируемого приема, что и жест, и междометия, которые Балли называет комбинацией “слов” с “пением” (Ш. Балли, Общая лингвистика. . ., с. 50)], — как способы вхождения в речь речевой ситуации.

В художественной речи речевая ситуация как основание речевого выражения отсутствует полностью. Речевая ситуация — то, на что опирается разговорная речь, — вносится в прямые обозначения речи в художественном тексте. Более того, как правило, — в художественной речи целью является создание речевой ситуации (обстановки и общности понимания). Это правило, продолженное и доведенное до логического конца некоторыми писателями и поэтами, создало “эллиптичность” самой художественной речи, которая в этом случае представляет собой вывернутую наизнанку разговорную речь: речевая ситуация, на которую лишь опирается разговорная речь, находится в речевых обозначениях в художественном тексте, тогда как то, что к ней могло быть естественно добавлено при разговоре, убирается в подтекст, остается невысказанным и составляет, пользуясь выражением Э. Хемингуэя, “подводную часть айсберга”.

Эту мысль можно было бы развить и подтвердить примерами, однако это увело бы в сторону от предмета рассуждения. Ограничимся поэтому утверждением, что в художественном тексте то, что называется речевой ситуацией, создается элементами речи и образует контекст — понятие, аналогичное понятию речевой ситуации.

Не только речевая ситуация может быть выражена в прямых обозначениях речи. Жест, мимика, осмысленная пауза, которые опираются на речевую ситуацию в разговорной речи, также могут быть выражены при помощи речевых элементов. Т.е. речевые элементы способны в некоторых случаях выполнять функцию жеста и мимики. Для иллюстрации этого положения приведу наблюдение — психологическое и языковое одновременно, — сделанное Л.Н.Толстым в “Детстве, отрочестве и юности”.

Речь идет о тонкой психологической “способности понимания”, возникшей между двумя братьями, и способе ее проявления. “Но ни с кем, как с Володей, с которым мы развивались в одинаковых условиях, не довели мы этой способности до такой тонкости” [Л.Н.Толстой, Полн. собр. соч. под ред. В. Г. Черткова, т. II, с. 168]. Вот один из примеров, которые приводит Толстой.