Георгий Адамович - «Я с Вами привык к переписке идеологической…»: Письма Г.В. Адамовича В.С. Варшавскому (1951-1972) Страница 8

Ну, до свидания. Вы не согласны со мной о Наполеоне и Толстом. У меня есть разн<ые> соображения об этом. Если бы Вы написали возражения, я бы ответил Вам контр-возражениями, и это могло бы войти в «Опыты», как нечто подходящее. Им надо крови и мускулов. Даже Ал<ександра> Львовна кое в чем оживила их бледную немочь[158]. Это — entre nous, Иваск — мимоза, об этом всем я напишу ему иначе, чтобы поддержать его редакторский пыл.

Очень жалею, что Ваши планы о поездке в Европу отложены. Здесь, т. е. в Париже, я видел Сазонову[159], кот<орая> в Нью-Йорке улучшилась. Что произошло с собранием о Достоевском — и обедами Керенского и Извольской?[160] Глаза мои лучше, но весь я стал разваливаться, что по возрасту и естественно.

Ваш Г. А.

20

4, avenue Emilia с/о M-me Lesell Nice

8/VIII-55

Дорогой Владимир Сергеевич

Вчера Алданов дал мне книжку «Нов<ого> журнала» с Вашей статьей[161]. Хотя я не уверен, что за отзывы надо благодарить — т. к. в сущности это — т. е. отзыв — выражение мнения, а не любезности, по крайней мере «в принципе» — но une fois n’est pas coutume[162], и я очень Вас благодарю за все, что Вы по моему адресу сказали. Спасибо. По-моему, сильно преувеличено, но слаб человек — и я читал все с удовольствием. И вообще статья полна доброжелательства, ко всем. Я особенно оценил про Рейзини[163]. Это Вам зачтется, если не на этом свете, то на том. Но надеюсь, еще на этом.

Что же до того, с чем Вы «не согласны», о М-ме Grenier, т. е. о «сострадании»[164], — о котором я писал, что «не в нем дело» — то, конечно, Вы правы. Дело и в нем (но не только в нем). Ведь оставаясь в области сострадания, она могла эту старуху обеспечить, вылечить и т. д. — а не обязательно целовать. Все-таки сострадание роль сыграло, и это очень верно. А если я о нем сказал не то, что следовало, то потому, что, будучи лично бревном, как-то неловко о сострадании писать. Я это очень чувствую, как и чувствую, что я бревно, притом непоправимо. Я боюсь «слюней» в литературе, у Вас это все вышло иначе, именно потому, что вышло естественно, без опасений и всяких словечек.

Как Вам живется? Что Ваша книга — принята или нет? Напишите. Мне это очень интересно.

Я в Ницце до 10 сентября, если ничего не случится непредвиденного. Насчет «Опытов»: сейчас я ничего писать не могу, по разным причинам. И вообще, мне хотелось бы, чтобы один № вышел без меня, тоже по разным причинам. Об этом я Иваску напишу. Сейчас я в маразме и у меня совершенно пустая голова.

До свидания, cher ami. Крепко жму руку. Еще раз спасибо.

Ваш Г. Адамович

21

104, Ladybarn Road Manchester 14

9/Х-55

Дорогой Владимир Сергеевич

Простите, что отвечаю с опозданием. Были причины, разного рода.

Спасибо большое за отзыв о моей книге. Я искренне, по-настоящему рад был всему, что Вы о ней мне написали, ибо сам во многом сомневался. Но думаю, что Вы по доброте сердечной о ее недостатках промолчали, а не то что их не заметили. Что же касается Ваших упреков по поводу моих похвал известному Вам почтеннейшему писателю[165], то, как Вы и предположили, я на них разозлился. Что он Вам дался, в самом деле?! Не так я его и расхвалил, а просто написал, что у него есть достоинства. Последние же рассуждения в главе о нем[166], это самый цимес, и за них я принимаю ответственность полную. Если Вы с ними не согласны, то тут мы с Вами значит расходимся. Книга имеет некоторый успех (устный). Я удивлен, т. к. не ждал этого. Терапиано сообщил мне, что возмущен Набоков: будто бы «рвет и мечет». Если из-за себя лично, то напрасно. Ничего дурного о нем в книге нет, а что он с чем-то очень русским не в ладу, верно это ему только приятно.

Да, я узнал, что Ваша книга, наконец, принята. Очень, очень рад, «душевно рад во всех смыслах»[167], как писал Гоголь. Правда! И денежно — за Вас, и литературно — за всех.

Я в Манчестере уже пять дней. Опять Гоголь: «скучно жить на свете, господа!»[168] Иваск начинает меня осаждать с № 6 «Опытов». Я все напишу, что надо, — но почему так рано? Кстати, он просит написать о книге Замятина[169], довольно отвратительной (особенно стилистически). Еще он пишет, что о. Шмеман хочет дать отзыв о моей книге[170], чему я очень был бы рад, каков отзыв бы ни был.

В Париже говорили, что Чех<овское> изд<ательст>во получило новые и большие деньги. Правда это? Я бы им что-нибудь предложил еще, если они будут существовать. Был я в Hyeres у Ивановых[171]. Ничего, все старое забыто, и они довольно милы, только слишком суетно-литературны и озабочены «славой». В Париже видел Рейзини, но об этом вкратце не напишешь! Самое смешное, что он уверяет, что рассказ Ваш в «Опытах» никакого отношения к нему не имел и даже нисколько на него непохож. Я, конечно, соглашался и сказал, что сам был возмущен предположениями его врагов. Не знаю, искренен ли он в этом. Вполне возможно, что да. Но чувства мои к нему — вполне прежние, и разочарования ни в чем не было. И какая чичиковская эпопея!

До свидания, дорогой друг. Пишите. Еще раз спасибо от имени «Одиноч<ества> и свободы».

Ваш Г. А.

22

104, Ladybarn Road Manchester 14

31/Х-55

Дорогой Владимир Сергеевич

Спасибо за письмо. Начну ответ с цитаты из него:

«Не согласен ни с Вами, ни с Гоголем, что скучно на свете».

Откуда Вы взяли, что мне скучно на свете? Чем больше живу, тем больше обожаю жизнь, malgre tout[172]. Все, что угодно, только на свете не скучно. Оттого-то и умирать жалко: не страшно, а именно жалко. Что бы там ни было, того, что есть (или может быть) здесь, там не будет.

Затем возражение менее философское.

Вы, по-видимому, находите, что я в книге своей обидел — или недостаточно возвеличил — Сирина, особенно по сравнению с Алдановым. Ну, об Алд<анове> — разговор особый. Но о Сирине я написал действительно то, что думал — и, по-моему, не преуменьшая его ничуть. Терапиано мне сообщил, что он будто бы «рвет и мечет». Не понимаю, честное слово! По-моему, очерк лестный. Плохо в книге то, что не о всех написано одинаково, т. е. с одинаковой степенью искренности и правдивости. А в сущности, в ней нет ни одного имени, которое я действительно любил бы (даже Бунин: человека я любил, а литературу его с большими оговорками, в книгу не вошедшими). Полемика о Вашей статье («Незам<еченное> поколение») до меня еще не дошла[173]. Читал с раздражением и даже злобой статью Кусковой, плоскую и глупую. Не соваться бы ей не в свое дело, меньше бы молола самоуверенно вздора! От «Нов<ого> журн<ала>» — вопреки Вашему сообщению — никакого приглашения я не получил. Поживем, увидим.

А вот о Рейзини надо бы написать поэму, ибо в двух словах ничего я Вам сказать о нем не могу. Он был в Париже полон надежд на возвращение, вроде как мароккский султан, говорил, что за него хлопочут сверх-высокие люди и что он всем этим подлецам покажет! Но была и растерянность, вдруг. Сыпал он деньгами, как Рокфеллер, угощал меня роскошным обедом. Au fond[174], он очень мил, чуть-чуть жалок и чуть-чуть смешон. Но я его люблю, как вообще люблю (по слабости) людей, с которыми легко, как толстой даме, снявшей корсет. Насчет Вашего рассказа о нем в «Оп<ытах>» я так и не понял, притворяется ли он, что это не о нем, или правда находит, что «абсолютно не похож».

До свидания, cher ami. Пожалуйста, поддерживайте со мной переписку, и не только о высоких материях (хотя можно и о высоких: я, кстати, должен сочинять для Иваска «Комментарии» и обуреваем мыслями о России, кот<орые> хотел бы вкратце выразить). И вообще о разных вещах.

Ваш Г. А.

23

104, Ladybarn Road Manchester 14

27/XI-55

Дорогой Владимир Сергеевич

Спасибо за письмо, — хотя и отвечаю на него с опозданием! Я как-то расклеился, что и отражается на переписке. От Р. Гуля письмо получил, и условился с ним на статье о Блоке[175], не к ближайшему №, а к весеннему. Сейчас у меня много дела, да только вчера отправил Иваску «Комментарии». Не очень длинные, но труднее обычного мне давшиеся из-за всяких сомнений в пути писания. Они — на «божественную» тему (часть их), и я все боялся и боюсь не так и не то сказать, что надо. Когда прочтете — и если прочтете, — очень бы хотел знать Ваше честное и откровенное суждение.

А помимо этого, Вы — как причина и повод спора — должны бы, по-моему, написать в «Нов<ое> р<усское> с<лово>» заключение к перепалке Кускова — Слоним — Яновский. Прав-то, конечно, Яновский, если не на 100, то на 99 %, но тон у него напрасно грубый. Было бы убедительнее, если бы он писал спокойнее, без злобы, без всяких намеков. Впрочем, и Слоним груб. Вообще, эта история — не к чести нашей литературы, и Вы должны бы именно об этом написать, посадив, конечно, на место и Кускову, которая ведь сказала кому-то, что теперь к ней ездят в Женеву, «как прежде ездили в Ясную Поляну». Кроме старости, за ней заслуг мало.