Сергей Кремлев - Кремлевский визит Фюрера Страница 10

В разговоре с Беком Риббентроп сказал польскому полковнику-министру:

— Мы заинтересованы в Советской Украине лишь постольку, поскольку мы всюду, где только можем, чинили русским ущерб, так же, как и они нам…

Бек тонко улыбнулся… Тогда «украинский» вопрос имел «карпатский» привкус. В духе «Мюнхена» венгры потребовали от чехов передачи им Закарпатской Украины с населением свыше одного миллиона человек.

2 ноября в Вене арбитраж Германии и Италии это требование удовлетворил (и в марте 1939 года венгерские войска заняли Закарпатскую Украину с городами Ужгород, Мукачево и Хуст).

И вот теперь Риббентроп прямо заявил Варшаве, что интересы Германии не простираются за Карпаты, и намекнул, что с украинскими делами пусть Варшава разбирается сама.

Бек после этого приободрился настолько, что Риббентроп не замедлил поинтересоваться:

— Вы, похоже, не отказались от честолюбивых устремлений маршала Пилсудского в направлении Украины?

Бек улыбнулся еще более тонко и сказал:

— Мы уже были в самом Киеве… Киев стоит на прежнем месте, значит, живы и наши устремления…

Риббентроп понимающе хмыкнул…

Впрочем, в действительности он уже ставил на поляках крест так же, как и его шеф — фюрер.

Русский вариант союза выглядел предпочтительнее. А закавыка была в том, что текущие отношения с Россией были из рук вон плохи, а линия Литвинова делала их просто беспросветными.

Однако Берлин все же начал свои «русские» зондажи… А весна 1939 года приносила одну ошеломляющую политическую новость за другой.

И для Лиги Наций — рожденной если не мертво, то подло — окончательно наступала безрадостная пора увядания. Осень наступала посреди весны. Для англосаксонской Лиги Наций начиналась предфинальная, осенняя полоса ее истории…

Статья 3-я Статута Лиги определяла, что сессии ее Ассамблеи собираются раз в год, как правило— в начале сентября… Уж не знаю, как там планировал Совет Лиги Ассамблею 1939 года, но в том году сентябрь оказался отмеченным совсем иными событиями, чем очередная сессия Лиги Наций…

В МАРТЕ 39-го до сентября еще было далеко. Хотя с начала этого марта все в Европе закрутилось так, как будто на политический экран спроецировали в ускоренном режиме кадры замедленной съемки.

1 марта Советский Союз отозвал своего представителя из лондонского Комитета по невмешательству в испанские дела (этот Комитет возник в 1936 году вне Лиги Наций, когда та отказалась поддержать республиканское правительство Испании).

10 марта в Москве открылся XVIII съезд ВКП(б).

14 марта чехословацкий президент Гаха «вручил „судьбу чешского народа“ в руки Гитлера, и 14-го же была провозглашена независимость Словакии (поощряя в этом словаков, немец Гитлер всего лишь предвосхитил усилия чеха Гавела)…

15 марта части вермахта вошли в Прагу. Чехи же, вместо того, чтобы левой рукой поддерживать ложе автоматов, а указательный палец правой руки положить на спусковой крючок, делали правой «немецкое приветствие», а левой… Левой они придерживали платочки у рта…

Что ж, лично у меня жалеть их желания нет…

15 и 16 марта в Дюссельдорфе прошла конференция германских и английских промышленников. Было подписано Соглашение о сотрудничестве и разделе рынков. Дюссельдорф закладывал основы мира в Европе и уже поэтому был обречен Черчиллями и Рузвельтами на скорый и неизбежный крах. Я еще об этом скажу…

21 марта Германия наконец совершила естественный и законный для нее шаг и потребовала от Польши передачи ей Данцига.

22 марта немцы высадились в исконно немецком порту Мемель, который в Литве называли Клайпеда.

28 марта войска генерала Франко вошли в Мадрид. А 31 марта Англия предоставила Польше гарантии против агрессии…

ИНТЕРЕСНАЯ инверсия дат… «Золотая» Англия, пропитанная масонством аристократического толка, подтолкнула Польшу (а главное — народ Англии) к войне с Германией 31 марта.

А вот «золотая» Франция, пропитанная масонством не только аристократическим, но и «демократическим» еще со времен тамплиеров и катаров, была откровеннее. И подтолкнула себя и Польшу к войне с Германией не в какой-либо иной день, а именно 13 (тринадцатого!) апреля, дав Польше и свои гарантии — в дополнение к английским.

27 апреля в Англии был принят закон о всеобщей воинской повинности, а 28 апреля Германия расторгла в одностороннем порядке договор о ненападении с Польшей и морское соглашение с Англией.

Апрель закончился.

Начинался май…

К ВЕСНЕ 1939 года осенняя судьба стала уделом не только Лиги Наций. Посреди буйной московской весны и майского цветения наступала политическая осень и для Максима Максимовича Литвинова.

5 мая он был снят с поста народного комиссара СССР по иностранным делам. Его заменил председатель Совета народных комиссаров СССР Вячеслав Михайлович Молотов. При этом Молотов остался и во главе Совнаркома.

В НКИД началась капитальная чистка «валлаховых конюшен». А Молотов на собрании сотрудников НКИД заявил: «Литвинов не обеспечил проведение партийной линии в наркомате в вопросе о подборе и воспитании кадров. НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и Советскому государству людей».

Если бы Молотов прибавил также «…и идей», то картина литвиновской политики была бы полной. Однако новый нарком лишнего не говорил. Тем не менее в стенах НКИД теперь прописывались совершенно иные идеи…

Вместо дружбы с членами Лиги Наций Россия начинала поворачиваться лицом к державе, закончившей с этой Лигой расчеты уже давно. Россия разворачивалась в сторону Германии…

В Кремле рождались новые идеи, и для них требовались не только уже умудренные политическим опытом, но и новые, свежие люди.

Ибо на многое в стране надо было посмотреть новым, свежим взглядом.

Глава 2

Лондон — Берлин — Москва — Токио

ОСЕНЬЮ 1939 года полпред СССР в Швеции Александра Михайловна Коллонтай ненадолго приехала в Москву и встречалась со Сталиным… Генеральская дочка Шурочка Домонтович, оставившая в 26 лет мужа Владимира Коллонтая ради будущей революции, пришла в революционную среду на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Не сразу она стала большевичкой, и в ее бурной жизни в разные времена случалось разное. Однако уже с 1923 года вся ее партийная работа проходила за рубежом — на посольских постах… Полпред и торгпред в Норвегии, полпред в Мексике, потом — опять в Норвегии, а с 1930 года — в Швеции. В 23-м году ей шел уже пятьдесят первый год, но Коллонтай была еще хороша и умела очаровывать не только острым умом, но и чисто женскими чарами.

Впрочем, высокие должности обязывали. И былая Шурочка уступила место элегантной даме, которая была светской лишь внешне. По своей внутренней сути это был все тот же партиец ленинской выделки, умеющий не терять голову независимо от того, как идут дела…

Сталин и Коллонтай (которая была старше его на шесть лет) были знакомы давно, так что разговор сразу начался отнюдь не дипломатический, а откровенный. В Польше уже шла война, немцы успешно продвигались к Варшаве, и двум старым соратникам поговорить начистоту было о чем…

— Как вы оцениваете наш пакт с немцами, Александра Михайловна? — почти сразу же спросил Сталин.

— Ну что ж, я уверена, что эта акция укрепила мир. Она смешала карты, и это было важно и нужно.

— Мир? — Сталин ухмыльнулся в усы. — Александра Михайловна, но сейчас весь, — последнее слово Сталин выделил громко и презрительно, — мир кричит о том, что большевики своим пактом с нацистами открыли дорогу войне!

— А, — Коллонтай махнула рукой так беззаботно, что впору и Шурочке Домонтович, — стоит ли говорить об этом нам, — она тоже выделила это «нам», — и здесь! Мир находится в состоянии перестройки. Разве не этого мы желали в юные годы? Увы, человечество не в состоянии понять, что благодаря всем этим коллизиям и переменам мы быстро движемся вперед, а ведь в тридцатые годы мы проделали путь, равный веку!

— Итак, вы нас поддерживаете?

— Конечно! Социалистическая страна должна решительно прибегать к новым формам в вопросах внешней политики и решать межгосударственные проблемы новыми методами.

— Хорошо, — согласился Сталин.

— Вы знаете, Иосиф Виссарионович, я взираю в будущее с радостью и уверенностью…

Сталин опять согласно кивнул, а Коллонтай продолжила:

— Но несколько дней назад я получила угрожающее письмо от тех поляков Бека, которые уже сбежали из Польши.

— Ну-ну, — заинтересовался Сталин.

— Пишут, что рассчитаются со мной, и заявляют: «Если вам жизнь дорога — убирайтесь отсюда»…

— Жизнь… — задумчиво, как бы про себя произнес Сталин, и Коллонтай тут же откликнулась:

— Я, конечно, люблю и ценю жизнь, но если бы эти трусы, сбежавшие с линии огня, знали, как это прекрасно — умереть за идею на, так сказать, баррикадах…