Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 15 (13 февраля 2013) Страница 10

Попытки представить горбачевскую перестройку благородным деянием высокоморальных диссидентов, сокрушивших циничную Систему, теперь вызывают у большинства, обманутого этими диссидентами, только презрительную усмешку. Ибо диссиденты, получив власть, скинули моральные маски. И явили свой подлинный — грабительский, стяжательский — лик.

Но не пора ли переходить от этой кровью и слезами купленной арифметики к чему-то более сложному и, одновременно, более простому?

Ситуация в мире и стране становится все более напряженной. Пройдет еще какое-то время и многие наши определения, которыми мы пользовались последние 20 лет, уйдут в прошлое. Выяснится, что разделяют нас не либерализм или консерватизм, не коммунизм или национализм, что разделяемся мы по какому-то другому, загадочному и очень важному признаку. И поскольку тут важны простые слова, то разделяемся мы на, прошу прощения на образность, на «тутошних» и «тамошних». И никакого другого настоящего разделения нет!

При этом «тутошний» может владеть восемью языками, читать Данте и Гегеля в оригиналах, быть доктором наук и при этом — презренным «тутошним». А «тамошний» может с трудом изъясняться по-русски и знать, что он «тамошний», что он верен «тамошним» ценностям, и поэтому, презирая всех «тутошних», называть себя приличным человеком, креативным классом и другими омерзительными словами, никак не соответствующими реальности. В этом парадокс нынешней ситуации.

Крайнее проявление этой «тамошности» — это диссидентство. Что такое, вообще-то говоря, диссидентство? В советскую эпоху был популярен анекдот про диссидента, который пишет объявление о пропаже своей собаки: «Пропала собака, сука, — дальше неприличное слово, а дальше — как я ненавижу эту страну!»

Итак, основа диссидентства — не ненависть к Системе, а ненависть к «этой» стране. Такая страстная ненависть всегда дополняется столь же страстной любовью к главному врагу этой ненавидимой тобою страны. Тому врагу, который только и может сокрушить ненавидимое. И который именно в силу этой своей способности является для диссидента предметом страстного поклонения.

В советскую эпоху таким врагом этой ужасной страны и предметом поклонения для ненавидящих эту страну диссидентов был, конечно же, Запад. Запад любили не потому, что восхищались его достижениями. Не потому, что хорошо его знали. Его любили «тамошние» диссиденты только потому, что он хотел и мог сокрушить эту ненавидимую страну.

Сообщество людей, любивших Запад такой любовью, в просторечии именовалось «диссидюжником». Но правомочно ли сводить весь «диссидюжник», и прежний и нынешний, к его нижнему этажу? К тогдашним диссидентским кухням, нынешним кафе «Жан-Жак» и так далее?

Так называемый архитектор горбачевской перестройки Александр Николаевич Яковлев очень много рассказал о себе как представителе накалено-диссидентского, как выяснилось теперь, политического бюрократического слоя своего времени. Но он лишь представитель некоего слоя. Нас же интересует сам этот слой! И в том виде, в котором он существовал при Горбачеве, и в том виде, в котором он существует сейчас. Ведь не рассосался же этот слой! А, напротив, резко укрепился, пополнился из диссидентской низовки! Обзавелся и огромными средствами, и немалыми международными связями.

Диссидентствующая бюрократия, ненавидя «эту» страну, карает «тутошнее», насылая на него «тамошнее». И потому ее можно назвать тамократией — властью «тамошнего». Главная задача бюрократа-тамократа состоит в том, чтобы «тамошнее» как можно сильнее терзало «тутошнее», а «тутошнее» как можно больше страдало. Такая ненавидящая репрессивность тамократа сродни ненавидящей репрессивности насильника, способного получить удовлетворение, только терзая жертву.

И не надо делать вид, что современная российская тамократия (а я провожу резкую грань между такой тамократией и бюрократией — бюрократия явление вполне нормальное, универсальное, существующее столетиями), так вот, что такая российская тамократия не оформлена идеологически. Она оформлена! Может быть, впервые в истории России она оформлена до конца. Могут ли в Китае или Бразилии проводиться публичные посиделки достаточно высокостатусных лиц, обсуждающих, является ли китайская, корейская или бразильская культурные матрицы препятствием для развития страны? Вы можете представить себе такую высокостатусную посиделку в Китае или Корее? Нет! А здесь мы это наблюдаем! Мы должны обсуждать, хорошая у нас или нет культурная матрица. А может быть те, кому она не нравится, освободят нас от своего присутствия на нашей территории!

Мы такие, какие мы есть, мы — «тутошние»! Я иногда разговариваю с какой-нибудь молодой изящной женщиной, и все в ней как бы «тамошнее», понимаете? — все атрибуты. Пять минут разговора — и понимаешь, что «тутошняя» — глаза увлажняются, говорит: «Я Россию хочу спасать, трам-тарарам!». И ты понимаешь, что ты живешь в стране, где «тутошних» большинство. Что они очень разные, что они второй раз «тамошним» страну не отдадут. Хватит!

Маски сняты. Прежние диссиденты терзали тутошнее, требуя от него покаяния за сталинщину. Теперешние диссиденты терзают тутошнее, требуя от него покаяния за все на свете. За Александра Невского, за Ивана Грозного, за Петра Великого, за Гагарина. За [культурную] матрицу. И наконец, за тот дух, про который великий Пушкин с восторгом написал: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет».

Вам нравится, когда достаточно статусные фигуры говорят, что это «дух-мутант»? Не нравится. И мне тоже. Разговорчики разговорчиками, но каждый раз, как кто-то будет посягать на этот дух, он получит сокрушительный спокойный отпор.

Давая отпор нынешнему двуликому и внутренне единому диссидентству, мы защищаем своих героев, свою культурную матрицу, и свой великий дух. Его — а не бюрократию.

Зимой 2011–2012 годов удалось сорвать посягательство нового диссидюжника на наше Отечество. Я горжусь тем, что мы активно в этом участвовали. И что враг наше участие оценил по достоинству.

И пусть он знает, как мы относимся к его хуле. Пусть они знают, что мы слышим звуки одобренья «не в сладком ропоте хвалы, а в диких криках озлобленья».

Но срыв перестроечного блицкрига — это еще не провал самой перестройки-2.

Дорогие друзья!

Реакция на «закон Димы Яковлева» показала, что силы перестройки-2 вновь консолидируются. Что делается попытка опять использовать прогнившую насквозь, я подчеркиваю — псевдоморальную, — аргументацию для консолидации протеста и направления его энергии в деструктивное русло. Смрадная перестроечная ложь опять клубится на наших улицах и площадях.

Новые перестройщики ведут себя столь же лживо и нагло, как их предшественники. Журналистка Юлия Латынина ахает и охает по поводу «закона Димы Яковлева» и того, что в России в год осуществляется 100 тысяч актов насилия по отношению к детям. «Сам генеральный прокурор Юрий Чайка назвал эту чудовищную цифру! — восклицает она. — Это же сущий ад. В нем живут несчастные дети! Особо страдают сироты. Как их жалко! Они живут в таком аду! 100 тысяч насилий в год — это значит, что каждые 5 минут совершается насилие! Представляете себе, какой ужас! Каждые 5 минут. Таков он, наш ад (он же — «эта» страна). Но людоедам и подлецам, принимающим «закон Димы Яковлева», на это наплевать. Они хотят удерживать наших сирот в «этой» ужасной стране, потому что американцы, приняв «акт Магнитского», задели их бандитские интересы. Мы должны сказать «нет!» такой людоедской, вопиюще безнравственной позиции. Согласно которой можно удерживать наших бедных сирот в «этой» стране, где каждые 5 минут, каждые 5 минут… То ли дело — благословенные США, где наших сирот ждет райская жизнь!»

Госпоже Латыниной не составляет никакого труда ознакомиться с американскими данными, ничуть не менее официальными, чем данные нашей Генеральной Прокуратуры.

Я имею в виду отчет Минюста, США о ситуации с насилием над американскими детьми в 2011 году. Там черным по белому написано: «За 2011 год в госорганы США поступили более 3,3 миллионов заявлений о насилии над более чем 6 миллионами детей».

То есть в США совершается не 100 тысяч, а 6 миллионов насилий над детьми в год. Там насилие происходит не каждые 5 минут, как у нас, а каждые 5 секунд, буквально. Если опираться на такие данные и называть нашу действительность, которую я восхвалять не собираюсь, «детским адом», то американская действительность — это «детский адище».

Наш гражданский, патриотический долг — объективно, спокойно, обоснованно опровергнуть пропагандистскую ложь под псевдоморальным соусом. Эту диссидентскую наживку, на которую клюнули многие в эпоху горбачевской перестройки. И которую хотят использовать теперь для новых перестроечных пакостей. Этот номер теперь уже не пройдет.