Дарья Асламова - Сорвать заговор Сионских мудрецов Страница 10

Однако История распорядилась иначе. После поражения национал-социализма и коммунизма «галутная еврейская ментальность» оказалось побеждающей стратегией на поклоняющемся Мамоне Западе. Те самые «отбросы общества», адвокаты и медиа-лорды заворожили Америку, и стали примером подражания для многих американцев, как евреев, так и не-евреев. Израильский сионизм потерял свой боевой дух, выродившись в военную диктатуру, и выживает сегодня только благодаря субсидиям взятой в заложники Америки. Однако, это не означает, что «антисемитские» обличители из ранних сионистов были совершенно не правы, поскольку мирской успех – не единственная мера вещей.

Одна черта еврейской (галутной) ментальности особенно удивительна и необычна. Когда российские еврейские пай-мальчики конца XIX века покинули тепличную жизнь еврейских местечек и оказались лицом к лицу с большим миром, они узнали об одном трагическом элементе еврейского существования: разрыве с природой. Евреи не проявляли интереса к природе; они не описывали ее в стихах или прозе, не рисовали ее, не имели с ней контакта; их не заботил ландшафт за пределами их местечка. Молодые люди чувствовали, что такое положение вещей следует изменить. Некоторые из них отправились в Аргентину, где барон Гирш пытался привязать евреев к земле. Другие основали колонии в Крыму или в Палестине.

Они мечтали избавиться от своей еврейской ментальности. Не звание еврея их беспокоило (некоторых беспокоило и это, и они требовали, чтобы их называли израильтянами, или ивритянами, или хананейцами), но их не устраивали «еврейские» качества, от которых они хотели избавиться, и воссоединяться с природой. Не будучи строгими сионистами, скажем, что некоторые из них сумели избавиться от «еврейства» и не переезжая в Палестину. (Вероятно, их следует называть скорее потомками евреев, чем евреями). Большинство израильских евреев не смогли привязать себя к земле Палестины, поскольку это едва ли можно было осуществить без смешения с местными жителями.

Причину еврейского разъединения с природой объяснял другими словами, но примерно так же видный русский историограф, «русский Тойнби» – Лев Гумилев. Он считал, что «этнос» – это качество конкретной группы людей, связанной с конкретным ландшафтом. Этнос не может существовать вне экологической ниши. Гумилев определял евреев (или «неисправленных галутных евреев», как сказали бы сионисты), как людей антропогенного (рукотворного) ландшафта. Именно поэтому еврею так легко изменить место проживания: он игнорирует природу, тогда как современные города – все на одно лицо. Поэтому еврей обладает преимуществом перед конкурентами: если, скажем, часть сознания англичанина обращена к навыкам, необходимым для жизни в естественной окружающей среде Британских островов, еврейское сознание чудесным образом сконцентрировано на достижении успеха в рукотворной окружающей среде.

Гумилев заменяет традиционную дихотомию «евреи-гои» другой: «люди рукотворного ландшафта – люди естественных ландшафтов». Это не совпадает с дихотомией город – деревня, поскольку и городской обитатель может быть неотъемлемой частью ландшафта. Люди живут в красивых старых городах, Флоренции и Оксфорде, Иерусалиме и Мекке, Суздале и Лионе. Эти города росли как цветы, они создавали искусство, строили соборы и мечети; они были уникальны, и локальны, и универсальны в одно и то же самое время. Есть место и для самых больших городов мира – Париж, Лондон, Бомбей, Шанхай – места встречи цивилизаций.

Однако современные искусственные города, Мильтон Кейнс, Лютон, Сан Дени, разросшиеся пригороды Нью-Джерси, израильские Холон и Афула, русские советские городки – безлики, похожи друг на друга и «освобождены» от культуры. Но и старые города подвергаются натиску и превращаются в искусственные. Когда в них возникают магазины и кафе больших международных сетей, они лишаются своих особенностей. Все города, в которых есть «Мовенпик» или «Хилтон», «Старбакс» или «Барклайз Банк» уже похожи друг на друга, уже лишились своей уникальности. Они становятся клонами одного протогорода, и их жители терпят поражение при столкновении с мобильными пришельцами.

Этнос добивается успеха в своей собственной экологической нише, но его постигает неудача в чужеродной среде. Чтобы победить в соревновании с другими этническими группами, этнос пытается приспособить себя к окружающей среде или приспособить окружающую среду к своим потребностям. Подобный процесс можно наблюдать при ловле большой рыбы: рыба пытается затянуть рыбака в собственную окружающую среду – в воду, – поскольку справедливо предполагает, что может победить там. Рыбак тянет рыбу в свою собственную окружающую среду, на сухую землю, ибо уверен, что там сможет победить.

Именно поэтому (галутные) евреи стремятся исключить чуждые (для них) естественные ландшафты и вытеснить их искусственными, где они могут применить свою стратегию. Это такое же инстинктивное побуждение, как попытка рыбы утянуть рыбака в море. Пример именно такой стратегии дает канадская еврейская династия Рейхманов.

Эта набожная ортодоксальная еврейская семья активно занималась продажей недвижимости в Канаде, Англии и в других местах. Они иммигрировали в Канаду из Австрии во времена Гитлера, и в 1980-х годах их богатство оценивалось в 40 миллиардов долларов. Рейхманы изобрели shopping mall – торговый центр, городской проект, который изменил жизнь людей на всем земном шаре. Эти «плазы» или «моллы» подорвали социальную структуру городов, убили традиционные небольшие магазинчики, разорили ремесленников, и поддерживали фирмы с известными брэндами, большие компании, автомобильную промышленность, неуемный рост пригородов и социальный распад. Моллы устранили преимущество местных изделий или производителей в пользу импортируемых или централизованно производимых продуктов, ибо в молле нет традиционных магазинов или традиционных покупателей, нет верности или мастерства.

Моллы принесли Рейхманам сказочное богатство. Канадцы говорят: есть богатые, супербогатые – и Рейхманы. Этот клан поддерживал еврейскую благотворительную деятельность и израильские проекты, и потратил много денег на иммиграцию российских евреев в Израиль. Но они причинили больше вреда, чем добра нарождающемуся израильскому обществу. Их моллы опустошили Тель-Авив и Западный Иерусалим, так как относительно богатые покупатели переключились на моллы, и местные магазины, а после них и местные кафе, локальные пункты социального общения, потеряли своих клиентов. Израильское общество, одно время довольно связное, рассыпалось на амальгаму разных групп. Дети иммигрантов, с их поверхностной и сомнительной связью с местным пейзажем, перестали играть на склонах Иудейских Холмов и стали проводить свободное время, бесцельно слоняясь по моллам, привыкая к искусственной окружающей среде и к посещению магазинов как к развлечению. Дети моллов способны запросто шагнуть из молла в Иерусалиме в молл в Торонто, где продаются те же брэнды, да и построены они теми самыми Рейхманами. Таким образом, еврейская (галутная) тенденция подорвала и сионистскую утопию, так же, как социальную жизнь и традиции многих стран по всей планете.

Молл не появился на пустом месте. Поросль покупателей будущих моллов вырастала из массово-поточного производства, из прямоугольных, стандартных жилищных блоков, построенных после Первой мировой войны. Вдохновленные Нимейером, они те же во всем мире, включая мой родной Новосибирск. Эти жилищные блоки привели нас в рукотворную окружающую среду, оторванную от местного содержания, национальных традиций и естественной среды. Безликие города, восстановленные после великого разрушения мировых войн, особенно угнетают, но даже города, пощаженные военным безумием, часто разрушались в угоду стандартизации…

Шведы пригласили Оскара Нимейера, родившегося в Бразилии сына иммигрантов, ученика Лючио Косты и Грегори Варшавчика, внести свой вклад в красоту Стокгольма.

Он предложил уничтожить средневековое ядро города, Гамла Стан, и заменить его безликими рядами прямоугольных блоков. Этот проект был отклонен, но – в качестве компромисса – красивый центральный район XIX века Хоторгет был стерт с лица земли и преобразован в безликие однотипные блоки. Такие же самые блоки были возведены на месте прекрасного района Москвы XVIII века – Арбата. Друг Советского Союза, Нимейер повлиял на программу массовой жилой застройки в постсталинской Россия, что превратило многих русских в людей «рукотворного пейзажа». Мир фильма «С легким паром» был построен по планам Нимейера, и в нем исчезла разница между городами.

Однажды я взял режиссера русского ТВ, симпатичную русскую девушку из Москвы на прогулку в ущелье Эн-Геди, одно из самых очаровательных мест в Палестине, с ручьями и дикими козами, пышной растительностью и маленькими водоемами. «Разве нельзя было сделать точную копию этого ущелья в какой-нибудь курортной гостинице в Эйлате?» – пожаловалась она после прогулки. Она говорила всерьез: ей, жительнице Нью-Васюков, не нужна природа с ее красотой. Она не одинока. Показывая великолепные арабские особняки Иерусалима российским туристам, я часто слышал скептическое замечание – «Да, наверное, там можно жить, если нет выбора». А вот стандартные жилые блоки в предместьях Иерусалима вызвали их восторги.