Александр Усовский - Как Черчилль развязал Вторую Мировую. Главный виновник войны Страница 13

«Истребителями» числились также 165 Р-11 (со скоростью едва 350 км/час) и три десятка Р-7 (и еще более 115 штук подобных аэропланов «учили летать» польских курсантов).

Неплохими (для польских ВВС, конечно) были 120 легких бомбардировщиков Р-23 «Карась».

Вот, пожалуй, и все.

Итого современных самолетов, способных вести войну — около 400 штук. Все остальное — самолеты связи R-XIII, транспортные R-XVI, разведчики RWD-14 и прочие «летательные аппараты», числом почти шестьсот единиц, были безнадежно устаревшей рухлядью и в число боевых самолетов не включены даже из пропагандистских соображений.

А у немцев?

А у Люфтваффе на вооружении — 1235 бомбардировщиков, 340 пикирующих бомбардировщиков (всемирно известных в дальнейшем Ю-87) и 790 истребителей. Надо ли говорить, что немецкие самолеты превосходили польские практически по всем характеристикам?

7

Единственно, в чем поляки имели абсолютное превосходство над потенциальным противником, — это в речном военном флоте и в кавалерии.

Но кавалерия — это уже даже не вчерашний, это позавчерашний день развития вооруженных сил (кавалерия уступила роль главной ударной силы войск пехоте чуть ли не в Столетнюю войну, после битвы при Кресси и Азенкуре).

А что касается речного военного флота — то да, поляки здесь были сильны. В их Пинской военной флотилии было 5 речных самоходных барж (в пропагандистских целях именуемых «мониторами»). Четыре из них («Городище», «Торунь», «Варшава» и «Пинск») имели водоизмещение по 130 тонн, моторы в 200 л. с. и вооружались тремя трехдюймовками и четырьмя пулеметами каждая. Флагман («Краков») был чуть покрупнее и имел четыре пушки калибра 76 мм.

Кстати, именно об этих пароходах писал в «Ледоколе» не к ночи будь помянутый герр Резун — «четыре огромных монитора» («Ледокол», с. 129. М.: АСТ, 1995). Ну, и не Андерсен ли он после этого? Монитор, пусть даже речной — на примере тех же румынских дунайских кораблей, — это («Ион К. Братиану») 750 тонн водоизмещения, 1800 л. с. мощность двигателей, три 120-мм морских орудия, пять 37-мм и две 20-мм зенитки, четыре крупнокалиберных и два 7,92-мм пулемета. Да и советские днепровские мониторы типа «Ударный» — это тоже две 102-мм пушки, два 45-мм орудия, пять пулеметов. Слабенькие, конечно, корабли, но все же их (пусть с небольшой натяжкой) можно назвать «мониторами».

А польские речные «мониторы», которыми герр Резун вознамерился (уже под советскими военно-морскими флагами, снабдив их для пущего устрашения супостата ротой морской пехоты) брать Берлин, — просто самоходные артиллерийские баржи, и не более того. Боевое значение этого плавучего дивизиона полковых «трехдюймовок»…

Хм, наверное, какое-то боевое значение (ну, например, поддержать огнем примыкающий к реке фланг стрелкового полка, высадить разведгруппу, препятствовать саперам врага наводить мосты) польские «мониторы» и имели. Но делать из них эвентуальную угрозу группе армий «Центр» — это перебор.

У немцев, правда, и этого на польских реках не было, но пусть читатель поверит мне на слово: исход польско-немецкого вооруженного конфликта решался вовсе не на Припяти.

А относительно Днепро-Бугского канала, каковой, по словам того же Резуна, выкопали советские заключенные и саперы в 1939–1941 годах, — то построили его… еще в ВОСЕМНАДЦАТОМ ВЕКЕ! И именно с торговыми целями, кои наш «сказочник» в качестве базовой функции для этого канала отмел начисто. Видимо, уже тогда главари Первой Речи Посполитой знали, что в 1941 году герр Резун погонит на врага ужасные «гигантские мониторы», и всячески ему в этом деле содействовали.

8

Подведем черту. Польская армия по пехоте почти не уступает вермахту, но вот в танках ситуация намного хуже, в авиационном вооружении — превосходство Люфтваффе абсолютно, о моторизации войск и вовсе говорить не стоит — поляки здесь многократно слабее немцев. К тому же географическое положение Польши крайне скверно — в видах надвигающейся войны. Немцы могут действовать с севера, северо-запада, запада, юго-запада, а принимая во внимание союзнические отношения Германии с «новорожденной» Словакией, — и с юга. На востоке у Польши — откровенно недружественные Советы, коих Вторая Речь Посполита старательно презирала все двадцать лет своего существования. На северо-востоке — открыто недружелюбная Литва, на юге — враждебная Словакия, на юго-западе — Чехия, не без помощи самой Польши канувшая в небытие.

Ergo — военное положение Польши еще до начала войны БЕЗНАДЕЖНО.

Кто и зачем погнал поляков на войну, исход которой был фактически предрешен еще до первого выстрела? Кто заставил польское правительство отвергать германские предложения и пренебрегать любой возможностью сохранить мир на своих границах? Что вообще подвигло поляков демонстрировать «гордое и надменное отношение… к дерзости немцев», как говорил по поводу последних предвоенных месяцев Уинстон Черчилль?

Надежда на союзников? НА КАКИХ?

На Францию и Великобританию.

Очень хорошо.

У Англии в метрополии — четыре пехотные дивизии и колоссальный (относительно германского) военно-морской флот (пятнадцать линкоров в строю!). Всеобщая воинская обязанность введена только 27 апреля 1939 года. 31 марта 1939 года правительство Чемберлена дало гарантии безопасности Польше — поляки их получили 1 апреля. Англия обещала Польше, что в случае германского нападения поддержит ее всеми силами. Силами четырех пехотных дивизий?! Или введет в Вислу эскадру линкоров?

19 мая подписан франко-польский военный союз. Это уже теплее — у Франции хотя бы есть настоящая армия. Одно плохо — вся предвоенная подготовка французской армии, вся ее стратегия и тактика, вся ее военная мысль основывались на единственном принципе — в случае любой военной заварухи в Европе отсидеться за укреплениями линии Мажино. ВСЕ! Французы, потеряв в Первую мировую почти полтора миллиона человек (на стене Пантеона в Париже список павших писателей занимает чуть ли не пять квадратных метров), заранее, еще до первого выстрела, отдавали инициативу ведения войны противнику.

У французов много танков. Гораздо больше, чем у немцев.

У французов на вооружении — десять сверхтяжелых танков FCM 2С (одна 75-мм пушка и 8 пулеметов, вес 70 тонн и экипаж в 13 человек), 400 тяжелых танков В1 (две пушки — одна 75-мм и одна 47-мм, два пулемета, вес 32 тонны, экипаж 4 человека) — это к тезису герра Резуна, что «только СССР имел в начале войны тяжелые танки».

У французов в строю — 500 средних танков Somua S-35 и 280 средних танков Рено D-1 и D-2.

У французов — 100 легких танков Рено FСМ 36 (серийных танков с дизельными двигателями), 250 легких танков Рено АМР 33 (35), 1600 легких танков «Гочкисс» Н-35, Н-38, Н-39 и столько же легких танков Рено Р-35.

Да к тому же на вооружении оставалось (правда, на консервации, а не в строевых частях) еще 1400 легких танков Рено FT-17. Учитывая, что этот «ветеран Первой мировой» имел на вооружении короткоствольную 37-мм пушку (как немецкий средний Pz-III первых выпусков), можно сказать, что и эти танки вполне могли считаться боеспособными.

Ну и что? Много танков хорошо тогда, когда командование умеет ими управлять. А если вся эта танковая мощь разделена по батальонам и предназначена исключительно для поддержки пехоты на поле боя — ее значение резко падает; ни о каких танковых прорывах французы не то что не думали, а даже боялись думать. Все французские танки были «пехотными» в самом худшем смысле этого слова. Маленькие скорости, малый запас хода, перегруженность экипажа в бою, скверная связь, а главное — отсутствие какой бы то ни было «танковой идеи» — делали французские бронетанковые силы тактическим оружием, вспомогательным оружием пехотной дивизии, и не более того.

9

5 января 1939 года Гитлер, беседуя с польским министром иностранных дел Беком, предлагает тому, в обмен на признание Польшей германской юрисдикции Гданьска и разрешения на постройку экстерриториальной автострады и железной дороги, вполне эквивалентный, по мнению германского фюрера, обмен — Закарпатскую Украину. Бек же полагает, что «предложения канцлера не предусматривают достаточной компенсации для Польши и что не только политические деятели Польши, но и самые широкие слои польской общественности относятся к этому вопросу очень болезненно». Иными словами — Беку мало Закарпатья, он хочет получить еще и возможность включить в состав Польши, тем или иным способом, Словакию; 1 марта 1939 года, выступая в Варшаве в сенатской комиссии по иностранным делам, Бек это «право Польши на протекторат над Словакией» обосновывает с политической, экономической и даже этнографической точек зрения.

21 марта Риббентроп приглашает к себе Липского и вновь предлагает тому передать в Варшаву германские требования относительно Гданьска, «коридора» и подписания договора о ненападении. Липский в ответ озвучивает условия польского руководства, при выполнении которых немецкие требования могли бы рассматриваться польской стороной — и первым из них значится «польский протекторат над Словакией». И Липский, и Риббентроп понимают, что это требование заведомо невыполнимо — Гитлер лично дал гарантии независимости Словацкого государства и отступить от своего слова не сможет ни при каких условиях. Тем не менее польский посол, не моргнув глазом, объявляет немецкому министру, что ни на каких других условиях Польша далее вести переговоры не намерена.