Александр Нагорный - Холодная война 2.0. Стратегия русской победы Страница 13

Подавляющая часть проблем, с которыми сталкиваются в настоящее время Соединенные Штаты в самых разных уголках планеты, от Египта до Ирака, от Нигерии до Афганистана, являются результатом их же собственных неразумных, авантюристических действий, в значительной степени связанных с реализацией стратегии «управляемого хаоса».

Любой выпускник приличного университета или человек, поварившийся в бизнесе, военном деле, или побывавший в «горячих точках», если задать ему вопрос об «управляемом хаосе», без колебаний ответит, что речь идет об оксюмороне. Хаос можно организовать или создать, но управлять им еще никто не научился. Поэтому после каждого вмешательства американцев остаются №несостоявшиеся государства» (fail state) и зоны перманентных боевых действий, типа Сомали, Йемена, Афганистана, Ирака и других стран Ближнего Востока, лесных районов Колумбии и т. п. В свою очередь, эти регионы становятся рассадниками мирового терроризма, наркотрафика, работорговли, торговли оружием и т. п. И всё это, так или иначе, проникает в Америку и Европу.

В общем, концепция «управляемого хаоса», которую более правильно было бы назвать концепцией «управляемой организации хаоса», обернулась вторжением хаоса в сами Соединенные Штаты и другие страны Запада.

Однако, нельзя не признать, что американский истеблишмент, несмотря на множество сложностей и недостатков, способен быстро учиться не только на своих, но и на чужих ошибках. Поэтому с начала 2010-х годов теория С.Манна перестала применяться во внешнеполитической практике США.

Еще одним, до поры до времени – эффективным, методом реализации стратегий «мягкой», а затем «умной» силы были «цветные революции», технология которых была обоснована и разработана в комплексе работ Джина Шарпа о так называемых «ненасильственных революциях». Шарп ставил перед собой задачу классифицировать, кодифицировать и привязать к конкретным ситуациям все наблюдавшиеся в истории методы ненасильственных действий. В итоге, в своей работе «Power and Struggle (Politics of Nonviolent Action, Part 1)» («Власть и борьба (Политика ненасильственных действий, часть I)»), изданной еще в 1973 году, он выделил 198 методов ненасильственного протеста и убеждения.

Теории Шарпа всегда сопутствовал некий флёр мошенничества. Ведь, начиная ненасильственные действия, оппозиция, революционеры и гражданские активисты ВСЕГДА провоцируют власть на неоправданное насилие или на неадекватное насилие. А когда это происходит, выдвигают лозунги о необходимости ВООРУЖЕННОЙ борьбы с «кровавой» властью. Поэтому грань между ненасилием и вооруженным мятежом провести сложно, а зачастую она вообще отсутствует. Если власть не делает ошибок, то ей помогают это сделать. В принципе, такие провокационные методы известны давно. И не Шарп – их основоположник. Достаточно вспомнить, например, деятельность Александра Парвуса во время русской революции 1905 года.

Особенностью сегодняшнего момента в переходе от ненасилия к вооруженному мятежу и перевороту следует признать разве что использование современных ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ. Онлайн-трансляции с места событий мгновенно втягивают в сами события огромные массы людей. Недавний пример арабских революций и «евромайдана» – наглядное тому подтверждение.

Летом 2013 года в ведущем учебном центре по подготовке специалистов по «оранжевым» революциям, во Флетчеровской школе Университета Тафтса, (Массачусетс, США) совместно с Международным центром по ненасильственным конфликтам (ICNC), который является ведущим центром по разработке методов сопротивления власти, была проведена в полузакрытом режиме большая конференция «Ненасильственное сопротивление: вчера, сегодня, завтра».

Работа конференции была выстроена вокруг обсуждения доклада М.Стефан и Э.Ченовез «Why Civil Resistance Works: The Strategic Logic of Nonviolent Conflict». В докладе излагались результаты статистического исследования всех гражданских конфликтов в мире за 1985–2013 годы. По итогам анализа выяснилось, что движения гражданского сопротивления добились успеха в 55 % зафиксированных случаев, тогда как военные противостояния власти имели успех только в 28 %. В итоге был сделан вывод о том, что «гражданские ненасильственные кампании обеспечивают устойчивый переход к демократии в два раза чаще, чем вооруженное противостояние с властью».

Однако, наряду с этим привычным выводом, на конференции выяснилось, что за последние 15 лет наиболее эффективными (почти в 70 % случаев) оказались смешанные стратегии. К смешанным стратегиям относились гражданские ненасильственные кампании, которые сопровождались либо угрозой силового противостояния с властью, либо точечными вооруженными акциями. Соответственно, был сделан вывод о необходимости разработки теории, а главное детального практического инструментария для гибридного гражданского сопротивления, включающего как ненасильственные методы, так и целевые вооруженные акции или угрозы применения силы против власти.

В конце 2013 года один из самых известных и авторитетных американских военных теоретиков генерал Стэнли МакКристелл, на презентации своей книги «My Share of the Task: A Memoir» сказал: «Если наши силы специального назначения, морская пехота, армия, флот, сухопутные войска справляются со своими задачами, то их усилия полностью сводятся на нет политиками и экспертами. У нас негодная доктрина противоборства. Пора засучить рукава и браться за разработку новой».

Изложенное выше полностью относится и к теме формирующейся военной доктрины США и Запада в целом. В конденсированном, целостном виде она не представлена на сегодняшний день ни в одном открытом, в т. ч. платном источнике. Поэтому попробуем осуществить сборку сведений о формирующейся доктрине, ее инструментарии и методах из тех фрагментов, которые можно обнаружить в различных, в том числе неожиданных источниках.

В августе 2014 года генерал Филипп Бридлав, командующий НАТО в Европе, дал развернутое интервью ведущей германской газете Die Welt, где, в частности, сказал: «Наша большая проблема на самом деле – новый вид ведения войны. Мы работаем над этим… На военном жаргоне это называется DIME: дипломатия, информация, вооруженные силы, экономика» [27].

Бридлав впервые на официальном уровне презентовал DIME-войны для широкой публики. Однако, еще в мае 2014 года австралийский Институт стратегической политики, один из главных «мозговых танков» (think tank) Запада в сфере стратегической и тактической военной мысли, провел конференцию «Стратегия и ее недостатки». В конференции участвовали ключевые политические деятели Австралии, включая членов правительства, а также старшие офицеры вооруженных сил, эксперты и аналитики не только из «страны кенгуру», но также Австралии, США, Великобритании, Южной Кореи. В ходе конференции был обозначен новый подход к военным конфликтам. По мнению участников, западные страны должны взять на вооружение концепцию «комплексных насильственных противоборств», включающих в себя как единое целое политическое силовое доминирование, военные конфликты в традиционном виде, информационные операции, а также меры по финансовоэкономическому принуждению противника к миру на условиях западных стран [28].

Ключевым для понимания данной доктрины является материал, подготовленный бывшим командующим войсками в Афганистане, а ныне одним из руководителей института Брукингса полным («четырёхзвёздным») генералом Джоном Алленом и генерал-лейтенантом в отставке, известным военным теоретиком, членом совета директоров нескольких крупнейших корпораций Дэвидом Дептулой к конференции, проведенной летом 2014 года Брукингским институтом (Вашингтон) и фондом Петера Петерсона «Новая оборонная стратегия США для новой эры: военное превосходство, быстрота и эффективность» [29], где впервые был введен концепт «DIMET-операций на основе эффектов» как основного типа гибридных войн в обозримом будущем.

Рассмотрим этот концепт более подробно. Аббревиатура DIMET расшифровывается как: дипломатия, информационные операции, вооруженные силы, экономика (включая финансы) и технологии. Понятно, что это – расширенная версия концепции, публично обнародованной генералом Ф.Бридлавом, который «умолчал» об аспекте технологий.

Использование термина «операции на основе эффектов» связывают новый подход с одним из господствующих направлений военной мысли и практики на Западе. Впервые концептуальные основы и практические формы реализации «операций на основе эффектов» были разработаны полковником ВВС США Джоном Уорденом в ходе подготовки операции «Буря в пустыне». В развернутом виде этот подход получил название «Теории пяти колец», которая была впервые опубликована в статье «Враг как система» в 1995 году [30]. Концепция «операций на основе эффектов» построена на модели современного государства-нации, представляющей собой структуру из пяти концентрических колец. Центральное кольцо или круг олицетворяет лидеров и руководящие органы государства – наиболее критический и важный элемент, окруженный и защищенный четырьмя остальными. Во второе кольцо входят производственные объекты и структуры, которые в значительной мере определяют национальную мощь. Третье кольцо – это логистическая, транспортная и энергетическая инфраструктуры. Четвертое кольцо – народонаселение и основные формы его деятельности. И наконец, пятым, внешним кольцом являются вооруженные силы [31]. В рамках «операций на основе эффектов» реализуется принцип «изнутри-вовне». Иными словами, чем ближе к сердцевине пяти кругов нанесен удар, тем быстрее, с меньшими затратами ресурсов и с большими результатами может быть завершен конфликт.