Валентин Распутин - Эти двадцать убийственных лет Страница 14

Когда мне перевели статью Б. Келлера, выяснилось, что в самых острых случаях, там, где я говорил «да», оказывалось «нет», а где говорилось «нет», стояло «да».

Вот так пекутся эти блины.

Я, разумеется, потребовал у журналиста запись нашего разговора – одну кассету он показал, вторая «не нашлась». Но и одной было достаточно, чтобы поймать его за руку. Ну и что? Господин Келлер исчез, мой писательский авторитет получил красочный ореол, а меня этот случай научил глубже всматриваться и лучше разбираться в происходящем как у нас в отечестве, так и во всем мире.

Спросим, однако: а могли бы подобную же провокацию устроить с известным еврейским писателем и на весь мир ославить его тем, чем он не является?

То-то и оно.

Никакого врожденного антисемитизма у русских быть не может – если не принимать за антисемитизм их национальность. Когда евреи находятся на одном уровне жизни и отношений с русскими и другими, к ним не может быть и настороженности: вместе работаем, вместе мыкаем горе. В этих условиях, в условиях круговой разрухи, помощь друг другу естественна, она не имеет ничего общего с круговой порукой, как на более высоких уровнях власти и влияния. Вот там, на более высоких уровнях, реваншизм, притом грубый, откровенный, налицо – словно один народ и создан для власти, а второй – для подчинения, один – судия, второй – подсудимый, один изначально несет в себе победу, второй – поражение.

Помните, в 89—90-х годах не однажды назначались даты еврейских погромов? Их не было и быть не могло, зато по окраинам бывшего Советского Союза прокатились русские погромы. Кого боялись евреи, напуская оглушительный шум по поводу якобы готовящегося избиения? Боялись Васильевской «Памяти»? Да чепуха, они прекрасно знали, что Д. Васильев не опасен, что скоро запутается он в трех соснах и сойдет на нет. А шум нужен был, чтобы, что называется, голыми руками в накаленной обстановке таскать из огня каштаны. Когда шум наконец умолк и дым рассеялся, прежнего государства уже не существовало, зато явлены были миру образы Березовского, Гусинского, Смоленского, Чубайса, Немцова и других, захвативших власть. Тут можно было бы привести множество циничных откровений по поводу этой победы, а также спеси и презрения к нашему народу. Кто же кого должен бояться? И разве неверно, что там, где кричат об антисемитизме, нужно искать русофобию, стремление к окончательной победе, чтобы и писка нашего не возникало.

– Но все же, наверное, вы не станете говорить, что антисемитских настроений, в каких-то формах и какой-то степени, у нас сегодня совсем нет?

– Существует ли антисемитизм? Да, я бы не решился утверждать, что его не существует вовсе. Столь страстное и могучее, независимо от того, сознательное оно или бессознательное, желание получить его не могло не послужить поддувалом для тлеющих углей. Если изо дня в день слышишь еврейское: наконец-то мы захватили в России власть! Мы контролируем свыше половины ее экономики! Больше наглости с этим народом! – это вызывает не страх и подавленность, а совсем иные чувства. Самые ненавистные в России образы, с которыми связано разграбление страны, они же – Гайдар, Чубайс, Немцов, Березовский… Их хотя бы на время следовало бы куда-нибудь спрятать, не дразнить ими народ!.. Нет, безвылазно торчат на экранах, дают советы, сыплют соль на раны. Куда подевалась хваленая осторожность и предусмотрительность евреев, их рассудительность и расчетливость?

Недавно показали по НТВ сюжет: группа «творческой интеллигенции» во главе с хозяином Дома кино Юлием Гусманом встречается с руководством налоговой полиции. И Гусман громко, на всю матушку Россию, кричит, устраивает разнос руководству за то, что налоговая полиция посмела заподозрить шоу-бизнес Лисовского в сокрытии доходов и провела у него обыск. НТВ, показывая эту встречу в своих новостях, явно любуется Гусманом: так их! так их! После гусмановского крика следует комментарий диктора: стороны согласились с тем, что встреча была взаимно полезной, и договорились о проведении подобных же встреч и впредь. Это надо было понимать так, что налоговая полиция струхнула, а Гусман оставил за собой право явиться снова и показать кузькину мать – если налоговая полиция опять не разберется, кого можно подозревать и кого нельзя.

Вы думаете, эта демонстрация силы не замечается? Не действует? Странно было бы, если бы одна сторона покрикивала, издевалась, командовала, а вторая оставалась безучастной. Антисемитизм есть, но – как ответ на определенные грубые действия, как защитная реакция, как затаенное и выжидающее настроение. При виде Чубайса и Сванидзе он повышается, при виде честного политика понижается. Его можно безрассудно провоцировать и дальше, но можно и снять – если бы этого захотели.

– Бывает, по телевидению и в газетах показывают группы молодых людей, у которых на рукавах – подобие свастики, а руки выброшены в похожем на гитлеровское приветствии. У вас тревоги и озабоченности не вызывают они? Как вы на них реагируете?

– Я говорил уже, что между теорией и практикой фашизма большая разница. Ребята, которых мы видим на экранах, соблазняются рыцарскими лозунгами, романтикой служения национальному возвышению после национального падения, они ищут организации, жаждут дела.

А то, что столь искренние и благородные порывы находит именно это оформление, свидетельствует о кризисе нашего национального сознания, которое не может предложить им другой организации.

О фашизме серьезно рассуждал, говоря сперва о его плюсах и минусах, русский философ И.А. Ильин. Но он же позднее, после войны, предупреждал, что фашизм получил одиозную окраску и национальным движениям не следует пользоваться этим наименованием.

Есть понятия, которые полностью меняют свой смысл. Так произошло и с фашизмом. Свастика, форма приветствия и прочая его атрибутика не могут сегодня восприниматься иначе как символ зверства гитлеровской машины. Черного кобеля, как известно, не отмыть добела.

– Иногда ведь и вас, так же как Шафаревича, Кожинова, Лобанова и других замечательных патриотов России, могут походя обозвать «фашистом». Извините, но как же вы можете переносить такое? Как сердце-то ваше выдерживает все, что враги России обрушивают на вас?

– Ничего, фронтовая действительность закаляет. Не нравиться дурным, говорил Сенека, для человека похвально. Эх, если бы и впредь пришлось иметь дело с такими «фашистами», как мы! Не закрывающими глаза на недостатки и пороки своего народа, замечающими таланты и достоинства других народов. Но ни в своем, ни в каком другом народе не согласимся мы с «избранностью», с «выше всех», с правом навязывать свою волю и вкусы, с особым счетом к миру за свое присутствие в нем.

Года полтора назад в Милане вышла книга, которая наделала немало шума. Автор ее – историк и журналист, бывший посол Италии в России Серджио Романо. Называется книга «Письмо к другу-еврею» и посвящена, как можно догадаться, запретной теме. Романо с сочувствием пишет о евреях, книга не носит перепалочного характера. Однако есть вещи, которые он не может понять и о последствиях которых предупреждает своего «друга-еврея».

Речь в книге идет в основном о геноциде евреев во Вторую мировую войну и о том, что этот геноцид превращен теперь в заглавный и чуть ли не единственный. «Геноцид не является больше историческим эпизодом, подлежащим изучению в тех особых условиях, в каких происходило это событие, – замечает автор. – Он стал грехом мира против евреев, несмываемой виной, за которую каждый христианин должен был бы просить прощения каждодневно, он стал центральным ядром истории XX столетия. Благодаря такой исторической перспективе о любой стране и любом учреждении должно судить по их роли в этих событиях – так что в конце концов они, рано или поздно, оказываются на скамье подсудимых».

«Парадоксальным образом, – продолжает автор, – опасность нового антисемитизма наличествует именно в этом страстном стремлении нетерпимого еврейства КОНФИСКОВАТЬ ИСТОРИЮ, замораживая «иерархическую» важность событий и их значение… За всякой попыткой конфискации истории неизбежно следует другая, порой с противоположным знаком».

И – делает заключение:

«Трудно представить себе, чтобы геноцид евреев во время Второй мировой войны мог быть забыт или бы недооценивался. Но и геноцид, как любое другое событие в истории, неизменно представляет собой сумму какого-то числа, в данном случае особо завышенного, индивидуальных ответственностей и исторического контекста… Имеет место… подразумеваемое убеждение, что геноцид евреев есть нечто большее, чем факт истории, а – коллективная вина некоторых наций и некоторых религиозных культур. Но именно в этой концепции «коллективной вины» скрывается один из самых губительных ингредиентов любого расистского феномена».

С выводом этим трудно не согласиться.