Алексей Кожевников - Русский патриотизм и советский социализм Страница 15

Использование большевиками идей русского патриотизма, обращение к национальным военным традициям в годы Гражданской войны еще не превратилось в определенную идеологическую линию, но являлось необходимым элементом политической пропаганды в условиях иностранной агрессии и гражданского противостояния. Публицист М. С. Агурский в своей работе «Идеология национал-большевизма», вышедшей в Париже в 1980 г., выдвигал гипотезу о том, что главным «теоретиком красного патриотизма и едва ли не его вождем оказывается Лев Троцкий»[179]. В доказательство этого приводятся характерные цитаты Л. Д. Троцкого из его книги «Литература и революция», окрашенные в русско-патриотические тона. В частности, Троцкий утверждал, что «Октябрьская революция глубоко национальна»[180]. Проводя параллель между деятельностью большевиков и радикальными реформами Петра I, противопоставляя русских революционеров государственному патриотизму эпохи Николая I, партийный лидер указывал на то, что «варвар Петр был национальнее всего бородатого и разузоренного прошлого», декабристы национальнее официальной государственности Николая I, большевизм национальнее Врангеля и всей русской эмиграции[181]. Бездоказательность подобного утверждения М. С. Агурского подтверждается уже тем, что приведенные цитаты Л. Д. Троцкого содержатся в книге, написанной им в 1923 г., т. е. уже после окончания Гражданской войны. Книга отражала личные взгляды автора на вопросы отечественной истории и культуры и директивного характера не носила. Нет конкретных фактов, подтверждающих роль Троцкого в проведении патриотической пропаганды в РККА. Как отмечалось выше, к идеям патриотизма большевики обратились еще задолго до Октября 1917 г., и инициатива исходила непосредственно от В. И. Ленина. После VI съезда РСДРП(б) в августе 1917 г., когда Троцкий и группа «межрайонцев» были приняты в ряды партии, и в период гражданской войны – уже в должностях наркомвоенмора и председателя РВС республики новый партийный лидер не обозначил своей принадлежности к какой-либо национальности и не являлся пропагандистом патриотической идеи. Будучи убежденным интернационалистом, он постоянно это подчеркивал. В своих мемуарах «Моя жизнь», написанных в период эмиграции, Л. Д. Троцкий отмечал: «Национальный момент, столь важный в жизни России, не играл в моей личной жизни почти никакой роли. Уже в ранней молодости национальные пристрастия или предубеждения вызывали во мне рационалистическое недоумение, переходившее в известных случаях в брезгливость, даже в нравственную тошноту. Марксистское воспитание углубило эти настроения, превратив их в активный интернационализм»[182]. Однако, пребывание на посту руководителя военного наркомата и Реввоенсовета республики на протяжении нескольких лет (1918–1925 гг.), и особенно в годы гражданской войны, способствовало формированию мнения о Л. Д. Троцком в среде интеллигенции как о «защитнике революционной Отчизны». Не случайно, в 1918 г. советскими политпропагандистами был выпущен плакат, где наркомвоенмор изображен в виде Георгия Победоносца. Текст плаката гласил: «Троцкий поражает дракона контрреволюции»[183]. Тем не менее, опираясь на вышеприведенные исторические факты и материалы печати, можно утверждать, что главным инициатором введения элементов патриотической идеологии в советскую и партийную пропаганду тех лет следует считать В. И. Ленина.

Свое новое выражение идеи русского патриотизма как важная компонента пропаганды «революционного оборонничества» получат в период советско-польской войны. 25 апреля 1920 г. Польша, отвергнув мирные предложения советского правительства, вторглась на территорию Украины. 6 мая польскими войсками был взят Киев. Одновременно польская армия развернула наступление на Белоруссию. Страны Антанты, заинтересованные в создании «санитарного кордона» против большевизма, поддерживая провозглашенную польскими правящими кругами идею «великой Польши от моря до моря» (от Данцига до Одессы), оказали значительную материальную помощь режиму Ю. Пилсудского. По данным, приведенным российским историком М. И. Мельтюховым, «весной 1920 г. Англия, Франция и США поставили Польше 1494 орудия, 2800 пулеметов, 385,5 тыс. винтовок, 42 тыс. револьверов, около 700 самолетов, 200 бронемашин, 800 грузовиков, 4,5 тыс. повозок, 3 млн. комплектов обмундирования, 4 млн. пар обуви, средства связи и медикаменты»[184]. О целях, преследуемых польским правительством, красноречиво свидетельствует документ, подготовленный по указанию Ю. Пилсудского 1 марта 1920 г. для командного состава Волынского фронта: «Глава государства и польское правительство стоят на позиции безусловного ослабления России… В настоящее время польское правительство намерено поддержать национальное украинское движение, чтобы создать самостоятельное украинское государство и таким путем значительно ослабить Россию, оторвав от нее самую богатую зерном и природными ископаемыми окраину. Ведущей идеей создания самостоятельной Украины является создание барьера между Польшей и Россией, переход Украины под польское влияние и обеспечение таким путем экспансии Польши, как экономической – для создания себе рынка сбыта, так и политической». В документе также указывалось на необходимость захвата черноморских портов, что позволило бы Польше занять «такое положение в отношении восточноевропейских государств, какое сейчас в отношении Польши занимают западноевропейские государства… Порты на Балтике будут иметь значение, когда Польша одновременно получит порты на Черном море»[185].

Нападение Польши на советские республики – Украину и Белоруссию было воспринято в Москве как начало новой интервенции стран Антанты против Советской России. 23 мая в советской печати публикуются тезисы ЦК РКП(б) «Польский фронт и наши задачи», в которых война с буржуазной и «шляхетской» Польшей объявлялась «центральной задачей всей рабоче-крестьянской России». Трудящиеся Советской России, как подчеркивалось в этом документе, должны были осознать, что отражение польской агрессии является общенациональным делом: «Рабочий и работница, крестьянин и крестьянка должны понять и почувствовать, что война с Польшей есть их война, есть война за независимость социалистической России». При этом в «Тезисах» указывалось, что эта война ведется за будущий «союз с социалистической Польшей и с пролетариями Европы и всего мира»[186]. События апреля-мая 1920 г. привели, по мнению М. И. Мельтюхова «к определенному национальному сплочению в расколотой гражданской войной стране»[187]. Призыв к национальному объединению в условиях польской агрессии нашел свое яркое выражение в письме генерала А. А. Брусилова к начальнику Всероссийского главного штаба Н. И. Раттелю и в воззвании к белому офицерству представителей генералитета бывшей царской армии.

В письме, направленном 1 мая 1920 г. Н. И. Раттелю, генерал А. А. Брусилов, выражая свое беспокойство обстановкой на советско-польском фронте, отмечал: «За последние дни пришлось мне читать ежедневно в газетах про быстрое и широкое наступление поляков, которые, по видимому желают захватить все земли, входившие в состав Королевства Польского до 1772 г., а может быть, и этим не ограничатся… При такой обстановке было бы желательно собрать совещание из людей боевого и жизненного опыта для подробного обсуждения настоящего положения России и наиболее целесообразных мер для избавления от иностранного нашествия… Первою мерою должно быть возбуждение народного патриотизма, без которого крепкой, боеспособной армии не будет». Признавая, что «старое павшее правительство было неправо, держа часть польского братского народа… под своим владычеством», А. А. Брусилов, вместе с тем, подчеркивал, что «свободная Россия… освободив поляков и дав им возможность самоопределиться и устроиться по своему желанию, вправе требовать того же самого от них, и польское нашествие на земли, искони принадлежащие русскому православному народу, необходимо отразить силою…»[188].

Мотивация этого письма была изложена А. А. Брусиловым позднее: «Я хотел что-нибудь предпринять, чтобы оградить Россию от Польши, вместе с тем возбудить в армии национальный дух, вернее, расшевелить национализм». Прославленный полководец с возмущением писал о военном союзе врангелевцев и поляков, выступивших одновременно против Советской России, подчеркивая политическую недальновидность сторонников «белого дела», не понимавших, что «поляки, завладев нашими западными губерниями, не отдадут их обратно без новой войны кровопролития». Окончательное разочарование в возможностях белого движения нашло отражение в следующих признаниях А. А. Брусилова: «Я думал, что пока большевики стерегут наши бывшие границы, пока Красная Армия не пускает в бывшую Россию поляков, мне с ними по пути. Они сгинут, а Россия останется. Я думал, что меня поймут там, на Юге. Но нет, не поняли»[189].