Олег Мороз - Так кто же развалил Союз? Страница 15

− Если вы считаете, что республики начнут отделяться одна от другой, — это ваше дело, — сказал Ландсбергис. — Лично я не знаю, как дальше дело будет. И почему у Горбачева тяжелое положение? Было ли тяжелое положение у английского правительства, когда надо было освободить колонии Британской империи? Было ли тяжелое положение у Франции, когда надо было освободить Индокитай, а особенно Алжир? Конечно, у генерала де Голля была сложная задача, но он оказался в силах ее решить. Почему бы Михаилу Горбачеву не попытаться решить ее в том же духе? Может быть, он не в силах? Что ж, тогда жаль.

Дальше разговор пошел об интуиции в политике. Мой вопрос звучал так:

− Не подсказывает ли вам ваша интуиция политика, что вы потерпите неудачу на том пути, на который встали?

В тот момент в самом деле казалось, что попытка одной из республик вот так, лобовым способом, обрести независимость, вырваться из лап хоть и несколько ослабевшей, но все еще достаточно могучей советской империи, скорее всего, окажется безнадежной.

Ответ Ландсбергиса опять-таки был выдержан в революционно-романтическом, жертвенно-романтическом духе (одна из статей, посвященных Ландсбергису, появившихся в те дни в зарубежной печати, называлась «Романтик, который хочет расщепить волос»):

− Я не считаю, что это самое важное, — потерплю ли я или мои друзья неудачу. Как вам кажется, декабристы потерпели неудачу?

− В каком-то смысле да.

− Да. И что же — не надо было делать то, что сделали они?

− Я спрашиваю не об этом — я спрашиваю, каков ваш прогноз.

− Я не прогнозирую, удачен или неудачен будет исход. Я просто вижу, что мы идем правильным путем, в правильном направлении. Действуем по-человечески, по разуму, по совести. У нас силы нет. Такой, которая ценится здесь, на Востоке Европы. Может быть, и во всем мире. Но у нас есть сила, которая вовсе не ценится здесь, на Востоке, а кое-где в мире ценится. Это сила убеждения и правды.

Насколько далеко литовские бунтари готовы пойти в конфронтации с Центром?

− Для нас нет такого понятия — Центр, — говорит Ландсбергис.

− С Москвой, — уточняю я.

− Для нас Москва — это столица большого соседа, с которым мы хотели бы жить в дружбе и согласии, как добрые соседи. Но не как подчиненные, не как батраки у помещика.

− Может ли все-таки настать момент, когда вы будете готовы отказаться от ваших планов по отделению Литвы, как говорится, «дать задний ход»?

− Я не представляю себе, чтобы такое могло случиться.

− Но вот только что мимо этого здания прошли танки, много танков…

− Ну и что? Что они могут сделать? Это же нелепость! Ну да, нас могут снять, смять, но — это же не решение вопроса.

Под конец нашего разговора я все-таки еще раз прошу Ландсбергиса выступить в роли предсказателя. В состоянии ли он спрогнозировать дальнейшее развитие событий? Что будет с Литвой через полгода? Через год?

− Я думаю, — отвечает Ландсбергис, — что мы будем в состоянии переговоров с Советским Союзом. Будет достигнуто частичное решение вопросов, подлежащих решению. А может быть, и полное решение. Это будет зависеть от развития событий в Советском Союзе. И от мирового контекста, разумеется. Я думаю, окружающий мир вскоре убедится, что мы не вредим Горбачеву, а помогаем… Вообще-то Горбачев до сих пор умно вел дело. А сейчас его пытаются поставить в ложное положение. Именно в отношении Литвы. Михаил Горбачев — человек, очень достойный уважения. Но у нас часто создавалось впечатление, что он возвышается над своим политическим окружением, а это окружение тянет его вниз…

Непринужденного, обстоятельного разговора у нас с Ландсбергисом так и не получилось. Может быть, сказалась общая усталость моего собеседника, может, — нервное напряжение, испытанное в эпизоде с «танками». Скорее же, надеяться на слишком подробный, раскованный разговор по поводу тех вопросов, которые я приготовил для Ландсбергиса, изначально не следовало. Для него тут нет предмета для обсуждения. Как считает Ландсбергис, обсуждать можно все что угодно, только не решения литовского Верховного Совета от 11 марта.

В общем эта напряженная ночь и этот нелегкий разговор на рассвете оставили у меня двоякое впечатление: с одной стороны, возросло уважение к людям, твердо решившим встать на путь свободы, с другой — увеличилась тревога за успех самого важного тогда общего нашего дела — я имею в виду перестройку. Казалось, что в результате решительного и смелого шага, который сделала Литва, все может полететь в тартарары. Вся страна.

Как вскоре убедится читатель, в этой книге речь в основном пойдет о важнейших политических событиях последнего периода существования СССР. Однако эти события происходили на фоне неотвратимого движения страны к экономической катастрофе. Это движение, наверное, решающим образом и предопределяло неизбежный развал страны.

Здесь и далее под рубрикой «Катастрофа все ближе» я буду цитировать документы, собранные в книге Егора Гайдара «Гибель империи» и наглядно иллюстрирующие неостановимое приближение экономического коллапса. Иногда цитируемые документы сопровождаются собственными комментариями Егора Тимуровича.

Итак, Егор Гайдар:

«К началу 1990 года тесная связь между состоянием бюджета, денежного обращения и положением на потребительском рынке, столь загадочная для руководства страны в середине 1980-х годов, уже очевидна. Председатель правления Госбанка СССР В. Геращенко пишет в Верховный Совет СССР (6 апреля 1990 года):

«Положение с удовлетворением спроса… на потребительском рынке остаётся крайне напряженным. В продаже недостаёт ряда продуктов питания, в первую очередь, продуктов животноводства, рыбы, кондитерских изделий, чая, картофеля, овощей, фруктов. Значительно повысились цены на сельскохозяйственные продукты на колхозных рынках…»

«Недостает продуктов питания…» Это значит — очереди, очереди, очереди… Очереди за всем. Люди спрашивают друг друга, где что «дают», где что «выбросили», опрометью бросаются туда, чтобы стать в хвост длинной-предлинной человеческой цепочки: авось, достанется то, что «выбросили». Хотя бы по полкило «в одни руки».

Электромагнитные волны, излучаемые этими все возрастающими мучениями простых людей, не могут не достигать и высоких кабинетов, усиливать напряжение, которым сопровождается сама по себе политическая борьба. Всем понятно, что если не решить насущные проблемы простых людей, не сделать их жизнь мало-мальски похожей на человеческую, будет — взрыв.

ПРИБАЛТИКА ГОВОРИТ «ПРОЩАЙТЕ!»

15 марта на внеочередном III Съезде народных депутатов СССР Горбачев был избран президентом страны. Собственно говоря, голосование прошло накануне вечером, 15 марта утром были лишь объявлены его результаты: из 1878 депутатов «за» проголосовали 1329 (70,76 процента), «против» — 495, остальные бюллетени были признаны недействительными.

Почему президента решили избирать на съезде, а не всенародным голосованием: казалось бы, второй способ придаст главе государства больше веса? Да и сомнений в том, что на всенародных выборах Горбачев тоже победит, не было. Однако Горбачев и его сторонники решили — и убедили других, — что в обстановке нарастающего кризиса, хаоса, непозволительно тратить время, силы, деньги на затяжной избирательный марафон.

Впрочем, склонить Съезд к такому решению оказалось нелегко. Большинство голосов в пользу такого варианта, полученное в итоге, после страстных выступлений ряда «прогорбачевских» депутатов, было не слишком убедительным.

В дальнейшем Горбачев, по-видимому, не раз жалел, что настоял именно на таком своем избрании. Рядом со всенародно избранным российским президентом Ельциным, другими республиканскими президентами он не мог не чувствовать себя до некоторой степени «ущербным», «не настоящим» президентом, даже если те, «настоящие», и не подчеркивали свое превосходство перед ним.

«Можно ли считать, что тут была допущена ошибка? — пишет в своих воспоминаниях бывший член Политбюро, один из ближайших соратников Горбачева Вадим Медведев. — Да, в контексте последующего развития событий было бы правильней иметь всенародно избранного президента СССР. Его власть была бы прочней, было бы значительно трудней развалить Союз…»

Ну да, конечно, в «боях местного значения» Горбачев чувствовал бы себя уверенней. Правда, выиграть главное, генеральное сражение — сохранить Союз нерушимый, — он и тогда вряд ли сумел бы. Тут действовали силы более сильные, чем соображения о том, кто как избирался.

15-го же марта III Съезд народных депутатов СССР объявил недействительным провозглашение Литвой независимости. В постановлении съезда говорилось, что такого рода вопросы можно будет решать лишь после того, как будет установлен законный порядок выхода республик из Союза.