Сергей Минаков - 1937. Заговор был Страница 16

Грязнов И.К., командир 7-го стрелкового корпуса (ВСУК-УВО);

Кальнин, командир 14-й стрелковой дивизии (ВСУК-УВО).

Однако возникает вопрос с датировкой написания этого заявления. Дыбенко утверждает, что это было сделано в 1923 г., что доклад-заявление был представлен Сталину до создания 15 января 1924 г. комиссии ЦК РКП (б) по проверке военного ведомства. Иными словами, до 15 января 1924 г. этот доклад уже был известен Сталину.

Официально, как отмечено выше, доклад датирован 10 февраля 1924 г. Перед письмом-докладом была рукописная записка Сталина: «Т. Назаретяну! (или Товстуха). Этот документ нужно немедля размножить и раздать всем членам ЦК и Комиссии Пленума ЦК по военным делам. И. Сталин». Вверху слева было помечено красными чернилами: «Получил 17/II 24 г. 11 ч. 40 мин. А.Н.». Следовательно, Сталин отправил доклад указанным лицам 16–17 февраля 1924 г. Такая забота Сталина о распространении этого доклада позволяет предполагать, что он познакомился с ним действительно до 10 февраля, т. е. еще в январе 1924 г.

Косвенным указанием на это может служить отсутствие подписей некоторых командиров, указанных среди составителей доклада. Это можно понять лишь как результат редактирования первоначального текста доклада, который написал Дыбенко на квартире Тухачевского. На этом первоначальном тексте, очевидно, подписи Лациса, Спильниченко, Гая, Неймана стояли. Поэтому их фамилии и были занесены в число указанных «14-ти». Отсутствие подписей указанных командиров Западного фронта объясняется, скорее всего, тем, что они находились в это время в войсках, в то время как другие, указанные так же как командиры из войск Западного фронта, на самом деле находились в Москве на учебе: Лацис убыл на учебу 27 сентября 1923 г., Фабрициус — 4 октября 1923 г., Хаханьян — в октябре 1923 г..

Тухачевский находился в командировке: с 15 октября до 28 октября 1923 г. в полевой поездке по фронту; в Москве в 1923 г. с 28 октября по 8 ноября, затем с 23 по 28 ноября. 11 декабря Тухачевского уже не было в Смоленске. Появиться в Смоленске он мог не ранее 22 декабря, но, скорее всего, он выехал из Москвы вечером 28 декабря и прибыл в Смоленск 29-го. Следовательно, Дыбенко мог встретиться с Тухачевским на его квартире и написать там письмо, вероятно, между 29 и 31 декабря 1923 г. Во всяком случае, можно полагать, что сам доклад был написан Дыбенко в конце декабря 1923 г.

Дыбенко утверждает, что вечером того же дня, когда на квартире Тухачевского был написан этот доклад, он уехал в Москву. Это произошло также между 29 и 31 декабря 1923 г. В Москве (30 декабря 1923 г. — 1 января 1924 г.) он сначала обсудил доклад с Федько и Урицким. Затем на квартире у Каширина все 14 перечисленных командиров подписали этот доклад (за исключением трех, находившихся в войсках Западного фронта, но ранее подписавших первый вариант доклада). После этого Дыбенко имел разговор со Сталиным, в ходе которого сообщил последнему о докладе, а затем «в кабинете Сталина» все 14 командиров изложили Сталину содержание своего доклада. Из приведенных фактов можно сделать вывод, что Сталин познакомился с докладом до 15 января 1924 г.

В этом письме-заявлении было фактически три основных положения-требования, хотя формально они сведены к двум: введение единоначалия в Красной Армии; критика всего центрального аппарата военного ведомства, руководившего Красной Армией, а следовательно, Троцкого, который его сформировал; требование удаления из руководства Красной Армией «военспецов-генштабистов», поскольку именно они- то и составляли этот аппарат. Введение единоначалия в Красной Армии было, несомненно, главной целью составителей доклада, чего можно было бы достигнуть, по их мнению, удалением с командно-строевых должностей всех бывших военспецов. Именно в этом вопросе мнения Тухачевского и Дыбенко расходились. Дыбенко выражал позицию «краскомов». Тухачевский, всецело выступавший за единоначалие (об этом можно судить по его статьям еще с 1920 г.), проявлял сдержанность.

Примечательно, что Дыбенко не принес уже написанное письмо Тухачевскому на подпись, а написал его на квартире командующего. Это обстоятельство можно рассматривать как косвенное указание на авторитет Тухачевского в глазах подчиненных, в том числе командира 5-го стрелкового корпуса Дыбенко, и их принципиальное единомыслие с командующим. Из контекста сообщенного вышеуказанным комкором следует, что он написал свое письмо-заявление, очевидно, после изложения его основных положений Тухачевскому и по рекомендации последнего.

Однако текст, написанный Дыбенко, который было предложено подписать Тухачевскому, его не устраивал именно требованием удаления «военспецов». В частности, его не устраивала мотивация этого требования: «В течение часа (Тухачевский) доказывал мне, что я во многих случаях не прав». А «не прав» он был, утверждая, «что идет сейчас изгнание молодого командного состава, насаждение старых офицеров, которые отчасти не только дезертировали из Красной Армии, но которые боролись против нас». В качестве более веского аргумента против позиции Дыбенко Тухачевский «доказывал нашу неграмотность». Иными словами, Тухачевский считал, что, во-первых, никакого изгнания молодого комсостава нет, во-вторых, что никакого насаждения старых офицеров нет, и, в-третьих, нет оснований утверждать, что большинство «военспецов» «дезертировали из Красной Армии» и «боролись против нас». В-четвертых, исходя хотя бы из практических соображений, удаление «военспецов» и их замена «краскомами» нецелесообразна в силу недостаточной профессиональной образованности последних.

Другим косвенным свидетельством, указывающим как минимум на обсуждение военно-политических вопросов в высшем руководстве Западным фронтом в конце 1923 г. — начале 1924 г., является фрагмент следственных показаний командарма А.И. Корка от 16 мая 1937 г..

«Тухачевский говорил мне, — вспоминал Корк разговор, имевший место в первой половине 20-х гг. — «Наша русская революция прошла уже через свою точку зенита. Сейчас идет скат, который, кстати сказать, давно уже обозначился. Либо мы, военные, будем оружием в руках сталинской группы, оставаясь у нее на службе на тех ролях, которые нам отведут, либо власть безраздельно перейдет в наши руки».

«Вы спрашиваете, «майн либер Август» (он так продолжал разговор, похлопав меня по плечу), куда мы направим свои стопы? Право, надо воздать должное нашим прекрасным качествам солдата, но знайте, солдаты не всегда привлекаются к обсуждению всего стратегического плана. Одно только мы с Вами должны твердо помнить: когда претендентов на власть становится слишком много, надо, чтобы нашлась тяжелая солдатская рука, которая заставит замолчать весь многоголосый хор политиков». Намек, который при этом Тухачевский делал на Наполеона, был так ясен, что никаких комментариев к этому не требовалось».

Хотя Корк и не датирует точно этот разговор, позволяя лишь из всего текста его показаний понять, что он имел место, во всяком случае, до 1925 г., по ряду признаков («русская революция прошла через свою точку зенита», «претендентов на власть становится слишком много», «многоголосый хор политиков») ясно, что он имел место на рубеже 1923–1924 гг., точнее, не ранее 29 декабря 1923 г. и 1 января 1924 г..

Надо сказать, что, согласно «спецсообщениям ГПУ», к ноябрю 1923 г. «антисоветские группировки комсостава отмечены на Запфронте — одна монархическая в частях 4-го армкорпуса и анархо-интеллигентская в 37-й дивизии». Отдел полпреда ГПУ и Особый отдел Западного фронта действительно «вели дело разработки на группу высшего комсостава 4-го корпуса во главе с Павловым. Эта группа оценивалась как монархическая и, следовательно, контрреволюционная, готовая участвовать в свержении большевиков». А.В. Павлов, о котором выше уже говорилось, весьма способный военачальник, давний соратник Тухачевского еще с 1919 г., когда на Восточном фронте он командовал 27-й стрелковой дивизией, по существу своему неофициальной «гвардией» «красного Бонапарта». Тогда, осенью 1923 г., Павлов был исключен из партии, хотя и оставлен во главе 4-го стрелкового корпуса. Его исключение из партии было связано с указанным делом о «монархической группировке».

Возвращаясь к датировке разговора между Туханевским и Корком, отмечу, что «верхняя дата» — 1 января 1924 г. — определена нами в связи с еще одним, уже вполне официальным, до недавнего времени совершенно секретным документом из архива ФСБ.

«С. секретно. Т. Менжинскому, — писал конфиденциальную записку своему заместителю Ф.Э. Дзержинский 1 января 1924 г. — В связи с данными о наличии в армии Зап. фронта к.-р. (контрреволюционных. — С. М.) сил и подготовке необходимо обратить на Зап. фронт сугубое внимание. Полагаю необходимым:

1) составить срочно сводку всех имеющихся у нас данных о положении на Зап. фронте, использовав и весь материал, имеющийся в ЦКК — РКИ (Гусев-Шверник), 2) наметить план наблюдения и выявления, а также мер по усилению нашего наблюдения и по предупреждению всяких возможностей.