Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну Страница 16

Неудивительно, что в мае 1883 года в Москве (во время запоздалой коронации, отсроченной из-за боязни террористов) Александр III высказывался против союза с Германией и Австрией; дневник отставного военного министра Д.А.Милютина о разговорах во время коронации: «Гирс[104] и Сабуров заметили, что царь не сочувствует продлению договора, что он поддался мечтательным фантазиям Нелидова[105] о завладении Босфором с согласия самого султана (!?)»[106]

Тем не менее, в июне 1884 года «Союз трех императоров» был возобновлен еще на три года: не исключено, что сыграла роль агитация принца Вильгельма во время его приезда в Петербург и позднее.

К весне 1884 года относится начало приобщения будущего Вильгельма II к политике: прибыв в Петербург на акт совершеннолетия цесаревича – будущего Николая II (родившегося 6/18 мая 1868 года), принц Вильгельм постарался установить доверительные отношения с самим царем Александром III. Похоже, поначалу они друг другу понравились, хоть Вильгельм и был немцем (можно подумать, что Александр был русским!): почвой для сближения оказалась общая англофобия.

Уже с пути на родину Вильгельм писал к Александру: «Остерегайся своих английских дядей. Не пугайся того, что ты услышишь от моего отца. Ты его знаешь, он любит быть в оппозиции, он под влиянием моей матери, которая руководится с своей стороны английской королевой, заставляет его видеть все сквозь „английские очки“. Уверяю тебя, что между императором, князем Бисмарком и мной царит согласие, и я не перестану считать своим высшим долгом везде поддерживать и укреплять «Союз трех императоров» – трехугольный бастион, который должен защищать Европу от валов анархии; а именно этого-то и боится больше всего на свете Англия!»[107]

Подобные настроения, которых Вильгельм не скрывал, вернувшись в Берлин, шокировали его родителей. Бисмарк же, впервые обратив внимание на будущего кайзера, решил наладить собственные личные отношения с ним. Не избалованный вниманием принц с удовольствием сделался на некоторое время прилежным учеником престарелого канцлера.

Возможно, отчасти поэтому сближение Вильгельма с Александром III оказалось недолгим: Бисмарк в это время буквально изощрялся в совершенно бессмысленных интригах, явно не отдавая себе отчета в том, что ставкой в этих азартных играх было уже не влияние Пруссии на какое-либо германское княжество, и не влияние Германии или Австро-Венгрии на какое-либо балканское государство, а судьба самой Германии и всей Европы!

Об утрате Бисмарком чувства реальности свидетельствовала и его внутренняя политика – он явно замахивался на недостижимое. Еще в мае 1873 года были приняты «Майские законы», направленные против католической церкви, а в октябре 1878 – «Исключительный закон против социалистов», поставивший социал-демократов вне границ легального существования.

Резонно, что укрепление государственной власти в объединенной Германии требовало обуздания и церкви, ориентирующейся на Рим, и социалистов, но ведь Бисмарк замахивался чуть ли не на полное искоренение их влияния!

Здесь опять уместно вспомнить Гитлера: вот ему-то удалось зажать социал-демократов, но какими методами! И то после 1945 года они откуда-то повылезали. И в то же время, несмотря на жесткое давление на духовенство, Гитлер все же стремился обходиться без прямого вызова церкви. Не ясно, как развивалась бы его политика в дальнейшем, если бы он продержался у власти подольше: в одной из застольных бесед в феврале 1942 года Гитлер откровенничал: «Величайший ущерб народу наносят священники обеих конфессий. Я не могу теперь ответить, но все заносится в мою большую записную книжку. Придет час, и я без долгих церемоний рассчитаюсь с ними»[108], – но этот час, как известно, так и не настал! А вот Бисмарк в своей внутренней политике претерпел крах безо всяких военных поражений.

Борьбу с католицизмом ему пришлось самому спускать на тормозах, а успех социал-демократов на выборах 1890 года покончил с карьерой самого Бисмарка.

Постепенное подключение Александра III к внешнеполитическим играм Бисмарка и против Бисмарка не могло не отразиться и на отношении царя к Вильгельму – тем более что тот своей экстравагантностью давал немало поводов к нареканиям. Другие причины того, что кошка пробежала между ними, мы укажем ниже – это была вовсе не кошка!

К началу 1885 года настолько обострилась внутренняя ситуация в балканских регионах, и настолько напряглись отношения России с Австро-Венгрией, что уже начальник российского Генштаба Н.Н.Обручев решил, что час настал.

В его меморандуме предлагалось утрясти отношения с Германией, выпрямив границы (отдать Германии большую часть Царства Польского, но присоединить к России устье Немана), договориться с Австрией о передаче России Карпатской Руси или принудить ее к этому силой – но с возможной компенсацией за счет балканских территорий, и немедленно захватить Босфор: «В Восточной Галиции свыше 3-х миллионов Русского народа, в Буковине до 240 т[ысяч], в Ужгородской Руси более 600 т[ысяч]. Эти Прикарпатские земли и должны отойти к России. По отношению к Австрии они должны быть зачтены как необходимый противовес распространению ее на Балканском полуострове. Если же и по отношению к Германии воссоединение с Россией части ее земель непременно должно сопровождаться какими-либо территориальными жертвами, то подобные уступки с наименьшим ущербом могут быть сделаны лишь на счет земель Царства Польского.

Немцы /.../ уже обработали ученым образом (и по геологии, и по топографии, и по истории) законность проведения естественной Прусской границы по водоразделу между Вартой, Пилицей и Бзурой /.../. Намеченная полоса уже в значительной степени наводнена немцами и едва ли Россия много потеряет /.../. Масса Поляков в наших пределах несколько уменьшилась бы, перешедшая к немцам часть попала бы в строгие руки; Западная граница наша значительно спрямилась бы и упершись в Карпаты приобрела бы такую силу, что могла бы устоять против всей Европы.

/.../ проливы имеют для России не одинаковое значение. Из них только Босфор составляет дверь непосредственно ведущую к нашему дому; Дарданеллы же являются для нас дверью выхода в Средиземное море. Занятие Босфора, это позиция чисто оборонительная; занятие же Дарданелл имеет скорее значение наступательное. /.../ В военное же время при столкновении с морскими державами, русскому флоту даже и при владении Дарданельским выходом едва ли доведется им пользоваться /.../. Как бы ни старалась Россия, /.../ никогда не будет на море сильнее Англии, Франции, или соединенных Австрии, Италии и Германии. При том же за Дарданеллами надо видеть и Гибралтар, и Суэц и Перим[109]; океан все же не будет для нас открыт. /.../

Атака Константинополя может быть необходима лишь как средство вынудить Султана уступить нам Босфор. Но если Босфор будет нами взят и Султан примирится с этим фактом, зачем нам брать еще Константинополь. Хотя он имеет мировое положение, но сам по себе никому не может придать мирового значения: Турки владея Константинополем все же погибают.

Перенести в Константинополь центр русской жизни немыслимо; обратить его в заштатный русский город – кому какая польза. /.../

Босфор так географически важен для России, что если б в решительную минуту требовалось преодолеть колебания Султана фактическим доказательством доброжелательства России, то взамен крохотной Босфорской территории ему могла бы быть предложена уступка гораздо значительнейшей части земель, отошедших к нам в 1878 г. в Азии (/.../ даже-даже самый Карс). /.../

Только за Босфор и Карпатскую Русь безусловно и стоит лить русскую кровь»[110] – Обручев не подозревал, что Карпатская Русь окажется таким же данайским даром для русских, как Босния и Герцеговина для австрийцев: в 1991 году голоса западных украинцев на референдуме о судьбе Украины и разрушили Советский Союз!

Для Обручева это была отнюдь не теоретическая программа: он требовал ее немедленного осуществления: «Броненосцы на Черном море строются, но и первые три не будут еще готовы ранее 1887 г. Вспомогательных же морских средств для десанта (канонерских лодок, минных катеров, кранов и проч.) сильно не достает. /.../

На западе пока еще тихо, но на Балканском полуострове уже начался пожар. Если будем ждать до 1887 г. броненосцев, можем быть пообыграны; волей-неволей нам следует быть безотлагательно готовыми, хоть на ладьях, идти к Босфору и брать его, как достояние России. Все, что для сего нужно, уже намечено; /.../ к весне или к июню[111] явится флотилия, чтобы оградить десант, явится и артиллерия, чтобы укрепить Босфор.