Александр Елисеев - Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны? Страница 17

Время шло, а поток организационной работы нарастал. Это усиливало вес «опального» секретариата. В 1921 году в ЦК было уже три секретаря. А в апреле 1922 года была введена новая должность — у ЦК появился генеральный секретарь. Им был избран Сталин.

Многим показалось, что Свердлов и его времена вернулись — в умеренном, естественно, варианте. Казалось, бюрократия обретает своего аппаратного «царя». Однако у Сталина были совершенно другие планы.

Блеск и нищета олигархии

Но как бы то ни было, а в стране возникла многочисленная и влиятельнейшая партийная номенклатура, не желающая делить свою власть ни с народом, ни с вождями. По сути, она стала олигархией. Как известно, важнейшим признаком олигархии является сращивание какой-либо социальной группы с политической властью. А здесь социальная группа — бюрократия — вообще соединилась с массовой правящей партией, вооруженной утопической идеологией.

Для любой олигархии характерен социальный эгоизм, который и является причиной сращивания с государством (это ведь дает такие выгоды!). А эгоист думает о себе слишком уж много, ему очень хочется сосредоточить в своих руках как можно больше богатства и власти — в ущерб целому, общим интересам. Олигархи как раз и сколачивают группы по интересам, которые разрывают общее одеяло на лоскуты. Любопытно, что при этом они против своей воли действуют и против своих же интересов. Без целого ведь нет и части, поэтому олигархия всегда рискует уничтожить собственную среду обитания, растащив защитные механизмы по своим медвежьим углам. Подобным образом собственное государство разрушила польская шляхта, намеренно создавшая у себя слабую власть, покорную её олигархии, но не способную защитить страну от геополитических конкурентов — мощных монархий — России, Австрии, Пруссии.

Но олигархии часто хватает ума понять всю губительность своей абсолютной власти. Так, буржуазная западная олигархия хоть и контролирует политику, но все же дает ею заниматься именно профессионалам — политикам, которые могут осознать интересы государственного целого. Им предоставляется некая автономия, и порой они используют ее с тем, чтобы несколько потеснить олигархов, умерить их эгоистические аппетиты. Например, проводя частичную национализацию — с целью улучшения работы отдельных отраслей, с которыми буржуазия не всегда может справиться сама.

Подобное благоразумие возможно потому, что в буржуазной среде сильный эгоизм сочетается с недюжинной деловой сметкой. Скрипя зубами, буржуа понимает, что ему же самому невыгодно грести под себя слишком уж много. А в бюрократической среде такой сметливости нет и быть не может. Ведь бюрократ — исполнитель, его главное достоинство состоит в том, чтобы точно и быстро выполнить указание какого-то внешнего источника власти — народа, буржуазии, вождя, монарха. Излишний ум даже вредит бюрократу.

А как уже было сказано выше, в России политика и политическая власть теснейшим образом сплелись с бюрократией. Ее олигархия грозила стать абсолютной и всепоглощающей. Особенно сильны были региональные организации партийной номенклатуры, возглавляемые секретарями партийных комитетов. В конце 20-х годов они даже пролоббировали административную реформу, в результате которой были ликвидированы прежние губернии. Взамен возникли гигантские края. В одной РСФСР их насчитывалось 14, и каждый из них был сопоставим, по значению, с союзной национальной республикой. Руководители областных парторганизаций и компартий нацреспублик, вкупе с подконтрольными им руководителями региональных советских и иных властных организаций, представляли мощную политическую силу, чья идеологическая платформа сочетала элементы и консерватизма, и левачества.

Ниже идейная позиция группы будет рассмотрена подробно. Пока же стоит назвать её участников. Наиболее влиятельной левоконсервативной фигурой был С. В. Косиор, глава мощнейшей Компартии Украины. В руководстве страны вообще были крайне сильны украинские регионалы — В. И. Чубарь, П. П. Постышев и Г. И. Петровский. Сильные позиции занимали региональные лидеры РСФСР, первые секретари краевых комитетов: И. В. Варейкис, М. М. Хатаевич, Р. И. Эйхе, П. Б. Шебоддаев, К. И. Бауман.

Молчание Кирова

Возникает большое искушение причислить к данной, весьма влиятельной группе С. М. Кирова, руководившего одной из важнейших парторганизаций — Ленинградской. Именно Кирова региональные бароны (Косиор, Варейкис, Шебоддаев, Эйхе и др.) пытались сделать лидером партии вместо Сталина на XVII съезде. Однако осторожный «Мироныч» от такого подарка отказался, сообщив об этом Сталину. Кто-то оценивает это как проявление лояльности вождю, кто-то склонен считать, что Киров сделал ставку на постепенное оттеснение Сталина от власти. Последнее предположение кажется надуманным. Киров не имел никаких политических амбиций общепартийного и всесоюзного масштабов. Партийная документация свидетельствует о том, что он очень редко посещал заседания Политбюро и высказывался лишь по вопросам, связанным с Ленинградом. Его волновали только нужды города — новые капиталовложения, ресурсы, утечка местных кадров в столицу, открытие новых торговых точек. Хрущёв сообщает в своих воспоминаниях: «В принципе Киров был очень неразговорчивый человек. Сам я не имел с ним непосредственных контактов, но потом расспрашивал Микояна о Кирове… Микоян хорошо его знал. Он рассказывал мне: „Ну, как тебе ответить? На заседаниях он ни разу, ни по какому вопросу не выступал. Молчит, и всё. Не знаю я даже, что это значит“. Действительно очень странно. Всё-таки Киров был важнейшей политической фигурой, хотя бы уже в силу того, что возглавлял „вторую столицу“». Говорят, что в тихом омуте черти водятся, и, весьма возможно, это в полной мере относится к Кирову. Уж не представлял ли он собой законченного регионального сепаратиста, мечтавшего о полной самостоятельности Ленинграда, но очень тщательно свои вожделения скрывавшего (даже от самих регионалов)?

Логика подсказывает, что оппозиция никогда бы не предпочла Кирова Сталину, если бы видела в нем человека, полностью лояльного вождю. Какая-то кошка между Сталиным и Кировым пробежала.

Некоторые историки пытаются доказать, что обоих лидеров связывали не просто деловые отношения, но и дружба. Так, биограф Кирова А. Кирилина сообщает, что ленинградский босс стал жить у Сталина во время своих визитов в Москву. Ранее он жил у Орджоникидзе: «В последние годы он тоже заезжал к Серго, завтракал с ним, оставлял портфель, уходил в ЦК. Но после заседаний в ЦК Сталин уже не отпускал Кирова, и Киров заходил за портфелем уже только перед отъездом…»

На первый взгляд это сообщение свидетельствует о наипревосходнейших отношениях между двумя руководителями. Но на все такие вещи необходимо посмотреть хотя бы дважды. И на второй взгляд возникают уже некие «смутные сомнения». «Не отпускал» — это как-то подозрительно выглядит. Такое впечатление, что Сталин Кирова просто блокировал, не желая, чтобы тот особенно контактировал с другими боссами. Ну и про портфельчик тоже весьма интересно — все-таки Киров предпочитал оставлять его у Орджоникидзе. А почему? Ведь он мог понадобиться в деловых целях. Видать, Киров не считал нужным держать такую важную вещь, как деловой портфель, рядом со Сталиным.

Есть свидетельства, которые позволяют нам отнести Кирова к одним из самых ярых противников генсека. Очень любопытные данные сообщил француз Ж. ван Ейженорт, бывший секретарем и телохранителем Троцкого в 1932–1939 годах. Согласно ему Киров пытался наладить контакты с «демоном революции», когда последний проживал в Париже. «Мироныч» послал своего доверенного человека в столицу Франции, но там Троцкого не оказалось, и вместо него посланец общался со Львом Седовым. Сообщение Ейженорта кажется фантастическим, особенно в свете сказанного выше. И тем не менее полностью отмахнуться от него нельзя — слишком уж важный источник информации. Весьма возможно, что какие-то контакты с троцкистами Киров все же имел, хотя бы и через бывшие зи-новьевские кадры. (Один из вождей левой оппозиции Г. Е. Зиновьев возглавлял Ленинградскую ПО до Кирова.)

К ним у Кирова было отношение достаточно трепетное, несмотря на то что в середине 20-х годов он был на переднем крае борьбы с левой оппозицией, имевшей наиболее сильные позиции именно в северной столице. Многие из участников зиновьевской оппозиции продолжали занимать значимые посты в партийно-государственном руководстве Ленинграда. Они, конечно, «покаялись», но в ряде случаев это покаяние было липовым. Можно со всем основанием утверждать, что бывшие зиновьевцы активно контачили со своими бывшими вождями и были весьма недовольны сталинским режимом. В Ленинграде они создали тайный оппозиционный кружок, который был разоблачён под названием «ленинградский центр». Считается, что чекисты полностью фальсифицировали дело этого центра, но это вряд ли. Кирова бывшие зиновьевцы не убивали, террором не промышляли, но оппозиционных воззрений все же придерживались. Показательно, что лидер кружка И. Котолыванов, активный участник левой оппозиции в 20-х годах и секретарь факультетского партбюро Ленинградского индустриального института, так и не признался в подготовке покушения на Кирова, зато сделал признание в создании тайной организации и взял на себя моральную ответственность за убийство Кирова. И это несмотря на весьма жесткое давление со стороны следствия. Историк А. В. Шубин, стоящий на антисталинских позициях, по этому поводу делает такое вот показательное заключение: «Как и большинство зиновьевцев, он не порвал связей с группой единомышленников, решивших действовать внутри партии. Заявление Котолыванова с просьбой о восстановлении в ВКП(б) редактировал сам Каменев» («Вожди и заговорщики»).