Юрий Болдырев - Похищение Евразии Страница 18

И вот 14 июня 1995 года Государственной Думой был принят закон «О соглашениях о разделе продукции». Закон этот в версии, принятой тогда Думой, достоин того, чтобы его не только подробно проанализировать с точки зрения его соответствия долгосрочным интересам России, но даже и привести полностью (см. Приложение) с тем, чтобы читатель мог составить о нем собственное представление.

Анализ начнем по порядку — по тем ключевым приоритетам, интересам и, соответственно, опасностям, о которых мы говорили выше.

1. Гарантировал ли закон заказы российскому машиностроению и иным отечественным производителям товаров и услуг?

Закон в версии, принятой Государственной Думой, не обеспечивал ни гарантий заказов, ни даже минимальной протекции нашему производителю. И это бы еще ничего, в конце концов необходимые меры можно оговорить в ином законе. Но дело обстояло хуже: принятый нашей Думой закон вводил прямую протекцию ... произведенному за рубежом: оборудование и услуги зарубежного производства не облагаются никакими пошлинами и налогами. Это при том, что, как мы уже говорили выше, большинство стран мира, обеспечивая свои рабочие места и загрузку производственных мощностей, стимулируют экспорт своей машиностроительной продукции, как минимум, налоговыми льготами, а зачастую еще и предоставлением льготных государственных кредитов на закупки своего оборудования; российское же оборудование для недропользования никто ни от каких налогов не освобождал и освобождать не собирался. Таким образом, если на сегодняшний день мы просто не имеем внятной промышленной политики государства и необходимой поддержки своему машиностроению, то, будь этот закон реализован в таком виде — с прямой протекцией зарубежным производителям, — на своем машиностроении можно было бы ставить крест.

2. Может быть, закон гарантировал выгодные для страны условия раздела прибыльной части сырья и — шире — максимальное поступление средств в наши бюджеты?

Конкурс в законе предусмотрен был, хотя и наш, плохонький — даже без намека на требование подведения итога по единому формализованному конкурсному параметру. Но даже и такого конкурса, строго говоря, закон не требовал — для этого фазу же был предусмотрен специальный перечень исключений, при которых можно заключать соглашения без конкурса практически с кем угодно:

— исходя из требований государственной безопасности (хотя было бы логичнее вообще запретить перевод таких месторождений на режим СРП);

— в случае признания конкурса несостоявшимся в связи с участием лишь одного инвестора (это вместо повторного проведения нормального конкурса);

— если переговоры по месторождению органами исполнительной власти начаты до введения в действие настоящего закона (вот если бы вы, читатель, были председателем Правительства, успели бы вы за полдня до введения такого закона в действие «начать» с какими-нибудь инвесторами переговоры абсолютно по всем что-нибудь стоящим месторождениям или же парочку все-таки упустили?);

— если «иные государственные интересы Российской Федерации и иные интересы субъекта Российской Федерации» требуют заключения соглашения с определенным инвестором (под это, как вы понимаете, можно подвести вообще абсолютно все, что угодно)...

При этом закон полностью исключал федеральные и региональные органы представительной (законодательной) власти не только из процесса принятия решений о судьбе государственной собственности, но даже и из регламентации процесса принятия таких решений. И более того, в законе вообще отсутствовали гарантии какой-либо публичности принятия решений, а также требования экспертизы проектов соглашений...

В совокупности эти нормы позволяют охарактеризовать такой документ как закон о праве исполнительной власти абсолютно произвольно и бесконтрольно решать судьбу государственной собственности стоимостью в сотню годовых федеральных бюджетов страны.

3. А как с контролем за обоснованностью расходов недропользователя, компенсируемых нашим сырьем?

Никаких ограничений ни по направлениям расходования средств, компенсируемых нашим сырьем, ни по их объемам закон не предусматривал, отдавая вопрос о формулировании этих ограничений на откуп Правительству и лицам, подписывающим конкретные соглашения. Соответственно, это давало возможность заключать соглашения таким образом, чтобы никакой прибыльной нефти не было бы и вовсе — чтобы все уходило на компенсацию расходов инвесторов.

Итак, подведем итог по первым трем пунктам нашего анализа: по логике закона прибыльной части сырья могло не быть совсем, а вся компенсационная часть должна была пойти на дальнейшее развитие экономик уже и без того весьма развитых стран. На что рассчитывать России?

4. Но если бы Россию ждала в результате только известная дырка от бублика — это еще ничего. Но ведь в закон умудрились заложить еще и норму, делающую российское природоохранное законодательство необязательным для недропользователей: при одобрении «соответствующими государственными органами» можно согласовывать иные «общепринятые в мировой практике» стандарты... «И правильно, — поясняли авторы закона и его сторонники, — ведь современная общепринятая практика более прогрессивна, а внутренние требования у известных крупных западных компаний еще более жесткие, нежели российские...» Но только в законе ничего не было сказано о том, что его действие распространяется только на некие «известные западные» компании. И более того: была предусмотрена фактическая свобода переуступки прав недропользования, и при этом — никаких ограничений на работу буквально однодневных компаний оффшорных... Кстати, ведь и в разрекламированном проекте «Сахалин-2» ни одна «известная крупная» компания сама не работает — работают связанные с ними оффшорки... То есть, остаться только с носом или с дыркой от бублика, будь этот закон в таком виде введен в действие, — это еще, что называется, легко отделаться...

5. И последний — наш ключевой стратегический интерес — сохранить возможность регулирования поставок на внешние рынки своего сырья, в частности, нефти. Открываем закон и видим: Россия не вправе каким-либо образом ограничивать поставки недропользователем его доли из прибыльной части, а также всей компенсационной части сырья. Но ведь даже если инвестор-недропользователь бедных глупых туземцев и пожалеет, оставит им даже максимум прибыльной нефти, свободно вывозимое недропользователем даже в этом случае может превышать три четверти от всего объема сырья. А с учетом того, что в затраты можно списывать что угодно и сколько угодно, значит, в качестве компенсационной части свободно можно вывезти практически все...

Но, может быть, режим СРП предполагалось распространить лишь на ограниченное количество объектов (как утверждали разработчики закона: «десять-двенадцать точечных месторождений»)? Ищем в законе, но абсолютно никаких ограничений не находим. Да и дальнейшая практика, которой я коснусь ниже, подтвердила: только дай возможность — сдадим все без оглядки...

Таким образом, ни в одном из пяти ключевых стратегических вопросов интересы России в этом законе оказались, мягко говоря, не защищены.

Но и этого мало. Как яркая иллюстрация того, что можно пролоббировать через наше Правительство и Государственную Думу, этот закон значительно любопытнее, нежели вы, читатель, даже и теперь думаете.

Так, чисто идеалистически предположим, что все почему-то будет честно. Но допустим, что наше Правительство при заключении какого-либо соглашения по этому закону ошиблось и передало месторождение в разработку не тем и не на тех условиях, на каких бы следовало. Сколько же лет нам в этом случае мучиться — пять, семь, десять? Это означало бы слишком легко выпутаться, но не для того такие законы принимаются. Срок действия соглашений — в соответствии с действующим гражданским законодательством (значит, можно и тридцать лет, а можно и пятьдесят...) и плюс допускается предусматривать в соглашениях последующее автоматическое продление срока их действия. То есть, по существу, соглашения могут быть практически бессрочны. И допущенную один раз ошибку исправить — невозможно никогда.

Пойдем в наших идеалистических предположениях дальше. Допустим, в отличие от известной нам практики, коррупция вдруг застеснялась и отступила и никаких ошибок Правительство не совершало. Соответственно, соглашения оказались заключены вполне в интересах России. Казалось бы, все в порядке?

Но спустя пять-десять лет наступили некие непредвиденные катаклизмы, форс-мажорные обстоятельства, и эти соглашения в таком виде перестали быть нам выгодны. Например, цена на нефть на мировом рынке подскочила в десять, двадцать и более раз. Расходы недропользователей стали просто копеечными по сравнению со стоимостью получаемой в качестве уже практически чистой прибыли доли нефти, а рентабельность проекта зашкалила для недропользователя за тысячи процентов. России стало абсолютно невыгодно терять свою нефть на таких условиях. Или другой пример: в добываемом сырье обнаружилась примесь (ранее неизвестный минерал или даже вновь открытый химический элемент и т.п.), являющаяся новым ресурсом, более ценным, чем изначально добываемое сырье — что делать?