Алексей Никольский - Герои и антигерои русской революции Страница 18

4. Поняв, что не в силах контролировать положение в столице, правительство идёт на неоднозначные, но решительные меры. Ситуация осложняется отсутствием убывшего на фронт Керенского, без которого принятие сколько-нибудь серьёзных решений уже немыслимо. Тем не менее министр юстиции П. Н. Переверзев отваживается вписать свою фамилию на скрижали истории и передаёт в печать собранный контрразведкой компромат по поводу подкупа Ленина германским генеральным штабом. Компромат выглядит вполне убедительным, однако, строго связь большевиков с немцами не доказывает. Тем не менее перелом в ход восстания внесён — а именно этого и добивался Переверзев. Материалы переданы в печать вечером 4 июля, ночью распространяются в листовках среди солдат-гвардейцев, а наутро 5 июля публикуются в газетах. В войсках начинается форменный разброд, и ситуация разворачивается в пользу правительства. В тот же день мятеж оказывается фактически подавлен, правительственные войска занимают особняк Кшесинской, очищая его от большевиков.

5. 7 июля в Петроград возвращается Керенский. Возмущению его нет предела. Вот что он сам пишет много лет спустя в своих мемуарах:

«Временное правительство навсегда лишилось возможности неопровержимо доказать факт предательства Ленина, подтвержденный документальными свидетельствами. Фюрстенберг-Ганецкий, уже подъезжавший к границе Финляндии, где его ждал арест, пересел на поезд до Стокгольма, увезя с собой важнейшие документы, присутствовавшие, по нашим сведениям, при нем. Сразу после того, как Переверзев передал журналистам находившиеся в его распоряжении конфиденциальные документы, Ленин с Зиновьевым накануне моего возвращения с фронта покинули Петроград и бежали в Финляндию.

Министра юстиции оправдывает только его неведение о готовившемся аресте Ганецкого, который решил бы судьбу большевиков. Тем не менее, непростительно было с его стороны без предварительного разрешения Временного правительства (читай: моего личного — А.Н.) оглашать столь важные документы. После в высшей степени возбужденного обсуждения подобного поступка Переверзев был вынужден уйти в отставку. Нет никаких сомнений (ну-ну! — А.Н.), что дальнейшие события лета 1917 года, сама история России приняли бы абсолютно иной поворот, если бы Терещенко нашел лучший способ решения крайне трудной задачи разоблачения Ленина, полностью доказав его измену в суде».

6. Тем не менее, несмотря на столь ярко выраженное недовольство, Керенский въехал в Петроград поистине на белом коне, максимально использовав результаты кризиса к собственной выгоде. 8 июля, в самом начале переговоров об образовании нового коалиционного кабинета заявил об отставке первый председатель Временного правительства князь Г. Е. Львов. Вопрос о том, кто его должен сменить на верховном посту, ни у кого уже даже не стоял: всем было абсолютно очевидно, что это должен быть Керенский и только Керенский. Любимец русской революции тут же начал одной рукою казнить, другою — миловать, одной рукою отдавать приказы об арестах, другой — распоряжения выпустить из тюрем несправедливо арестованных. Ну и, разумеется, никак нельзя не отметить, что сразу после принятия поста министра-председателя Александр Фёдорович поспешил перенести резиденцию Временного правительства в Зимний дворец и немедленно въехал туда сам (так и хочется ещё раз написать: на белом коне) на постоянное жительство. Это был триумф! Да и сам он в мемуарах скромно называет это знаменательное событие: «национальная победа» (Керенский А. Ф. Указ. соч., с.). Анекдотичность ситуации усугублялась тем, что для того чтобы развязать Керенскому руки в подборе кандидатур будущего коалиционного кабинета, подали в отставку и все остальные члены правительства. Так что в Зимний новый министр-председатель въехал в гордом одиночестве.

7. В сложной ситуации в тот момент оказался другой антигерой революции — И. Г. Церетели. С одной стороны, нужно было удержать правительство от окончательного развала. С другой стороны — максимально откреститься от лузеров-большевиков. С третьей стороны — отбить атаки представителей левого крыла ВЦИК, после арестов большевиков и межрайонцев обеспокоившихся, что следом предстоят аресты лидеров и других социалистических партий, и уже в голос причитавших об угрозе контрреволюции. С четвёртой стороны — нужно было не потерять и собственного социалистического лица. Ираклий Георгиевич блистательно обошёл все политические рифы и, продемонстрировав во время вциковских дебатов аттракцион виртуозного соглашательства буквально со всеми, провёл следующее решение: вопрос о правительстве полномочен решать только Всероссийский съезд Советов; соберём его через две недели — там-то всё и решим.

8. Большевики были распылены и рассеяны. Ленин — в бегах. Троцкий — в Петропавловке. (Именно сидя там, он и решил окончательно, что надо объединяться с большевиками.) Политическая сила, которая ещё месяц назад была готова взять власть, теперь, казалось, и не существовала вовсе.

Так завершились бурные июльские дни. Каковы же оказались последствия кризиса?

XXXIII. Некоторые последствия июльского кризиса

В порядке небольшого, но важного отступления я хотел бы поразмышлять о следующем.

Ни в чём из того, что я сейчас напишу, я не уверен. Но ничего иного на своём нынешнем уровне понимания ситуации я пока сказать не готов. А сказать надо. Так что извольте и не обессудьте.

Я считаю июльские события, если можно так выразиться, самым сильным бифуркационным отрезком в истории русской революции. Силу этой бифуркации я оцениваю по следующим параметрам:

• чрезвычайно высокая концентрация на коротком временном отрезке важных, но слабо зависимых друг от друга псевдослучайных событий в их определённом опять-таки псевдослучайном сочетании, причём событий исторически значимых — каждое из них в отдельности (а их сочетание и того пуще) оказало самое решающее влияние на дальнейший ход истории (эти события я кратко перечислил в предыдущем выпуске заметок);

• абсолютная непредопределённость большинства указанных событий предыдущим развитием ситуации (например, наступление русской армии вполне могло быть отложено на неделю-другую; также могло быть отложено или, наоборот, состояться чуть раньше заседание Верховной Рады, провозгласившей автономию Украины; большевистская агитация на петроградских заводах могла сдетонировать в уличные выступления рабочих чуть раньше или чуть позже; да даже откройся I Всероссийский съезд Советов на пару недель позже и затянись до июля, кризис мог пройти и разрешиться совсем по-иному);

• гиперзависимость хода истории от случайных действий случайных людей (у меня язык не поворачивается квалифицировать министра Переверзева ни как героя, ни даже как антигероя революции: и на его месте совсем другой человек мог поступить точно так же, и он сам на своём месте мог поступить совсем иначе; более того, этот поступок мог и не сыграть никакой роли, если бы журналисты «Живого слова» Алексинский и Панкратов не успели опубликовать полученное от Переверзева экспозе столь оперативно, что отзывное письмо, подписанное кн. Львовым и Чхеидзе, остановить эту публикацию не успело; а мог и вовсе не понадобиться, если бы Ганецкий ехал в Россию из Швеции на сутки раньше и был бы, как и планировалось, арестован при переходе границы).

К чему всё это? А к тому, что когда бифуркация достигает своего пика, становится достаточно, грубо говоря, плевка или даже дуновения, чтобы кардинально повернуть ход истории. Если в феврале, в начале бифуркации, ход истории творила воля героев революции, то в июле новая история рождалась буквально из хаоса, из нагромождения псевдослучайных событий и случайных действий случайных людей.

А теперь — обещанные последствия в кратких тезисах.

1. После июльского кризиса страна почти месяц провела без правительства, но этого по большому счёту никто не заметил. Власть нужна там, где надо организовывать, созидать, а развал лучше идёт при безвластии. В 1917 году в стране власти не было вообще — вне зависимости, был ли сформирован какой-то состав Временного правительства или нет. И с правительством, и без правительства развал во всех сферах государственной и общественной жизни шёл одинаково стремительно.

2. Формирование второй коалиции 24 июля, однако, прикрывает структуру власти от совсем откровенного фарса. Керенскому удаётся напугать все партии своей эффектной отставкой и демонстративным выездом из Зимнего дворца. Партии спохватываются и вручают Керенскому полномочия сформировать правительство по его личному усмотрению. В ходе переговоров Керенскому удаётся залучить в правительство и кадетов, и всяких центристов. Имидж правительства спасён. Керенский на белом коне возвращается в Зимний. А откровенный фарс начнётся чуть позднее.