Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! Страница 19

Николай БУХАРИН».[126]

Во втором и намного более длинном прошении, написанном в тот же день, Бухарин высказался еще более категорично, утверждая, что за свои преступления заслужил не одну, а несколько казней:

«Прошу Президиум Верховного Совета СССР о помиловании. Я считаю приговор суда справедливым возмездием за совершенные мною тягчайшие преступления против социалистической родины, ее народа, партии, правительства. У меня в душе нет ни единого слова протеста. За мои преступления меня нужно было расстрелять десять раз. Пролетарский суд вынес решение, которое я заслужил своей преступной деятельностью, и я готов нести заслуженную кару и умереть, окруженный справедливым негодованием, ненавистью и презрением великого героического народа СССР, которому я так подло изменил…»[127]

Ходатайство, конечно, предназначалось не для широкой огласки, а возможно, только для очень узкого круга лиц, избранных в Президиум Верховного Совета СССР, включая Сталина и членов Политбюро. Написать такое обращение — последняя в жизни Бухарина возможность напомнить, что в действительности сам он, дескать, невиновен, но «хорошо вел себя» на суде и выполнил поставленную перед ним задачу. Однако вместо намеков и напоминаний мы видим, как он еще и еще раз подтверждает свою вину только во все более жестких выражениях.

 Постановление о «реабилитации» Бухарина, принятое 4 февраля 1988 года Пленумом Верховного суда СССР, благодаря нынешним российским властям продолжает оставаться на секретном хранении. Но копия документа из т. н. «архива Волкогонова» позволяет убедиться воочию: Верховный суд грубо исказил и, в сущности, сфальсифицировал некоторые из представленных там документов. Ясно ведь: незачем прибегать к каким-то подлогам, если есть неопровержимые доказательства бухаринской невиновности.

Подытожим: нет ни единого свидетельства насильственного принуждения Бухарина принять на себя вину за преступления, которые он сам отказывался признать как действительно совершенные им деяния. Все имеющиеся доказательства говорят об одном: его показания заслуживают высокой степени доверия. Впрочем, есть одно исключение — письмо Бухарина Сталину от 10 декабря 1937 года. Кратко мы рассмотрим его позже, а пока лишь укажем: предположения о невиновности Бухарина оно тоже не подтверждает.

Кроме того, бухаринские показания хорошо согласуются с тем, что в январе 1937 года на втором московском процессе поведал Карл Радек. Последний, к примеру, указал на В.К. Путну как на одного из видных представителей троцкистской организации в Красной Армии. Бухарин же добавил еще и Примакова, хотя того не называли ни Радек, ни другие подсудимые. На процессе Радек говорил о некоем (безымянном) германском «пресс-атташе», а Бухарин в показаниях от 2 июня 1937 года указал его фамилию — Баум.

Бухарин внес и кое-какие дополнения к показаниям Радека. Так, на втором московском процессе последний припомнил, как Пятаков рассказывал ему, Радеку, о сколоченной в Туле «какой-то террористической группе».[128] Бухарин же в своих признаниях пошел дальше, показав, что именно Радек и ездил в Тулу с заговорщическими целями. С теми же задачами, как отмечалось Бухариным в показаниях от 2 июня 1937 года, Радек бывал в Горьком. Оба факта не упоминались на январском процессе 1937 года.

В показаниях Бухарина ничего не сказано о его прямом участии в переговорах с германскими или японскими участниками заговора. Зато там говорится, что все сведения о контактах такого рода получены им от других заговорщиков. Что в случае действительно серьезного заговора очень похоже на правду. Число участников конспиративных встреч с иностранными резидентами и не может быть велико. Сам Бухарин признавался, что узнал о переговорах из вторых рук, как и приличествует одному из ключевых организаторов серии взаимосвязанных заговоров.

Из преданных сегодня огласке следственных материалов — ничтожно малой их части в сравнении с огромным по объему засекреченным делом Бухарина — известно, что сведения о контактах с Германией и Японией были получены им от Радека.

В показаниях от 2 июня 1937 года Бухарин признался, что своими глазами видел неких германских граждан, явившихся к Радеку на дачу, которых тот немедля отослал назад, а впоследствии объяснил, почему ему пришлось поступить таким образом. По словам Бухарина, он из собственного опыта знал о контактах Радека с представителями Германии, кого сам Радек представлял как лиц, с которыми он ведет переговоры.

Тот же случай упомянут в бухаринском заявлении, подготовленном специально для участников февральско-мартовского (1937) Пленума ЦК ВКП(б). Тогда Бухарин начисто опровергал заявление Радека, что тот, дескать, «ввел меня (т. е. Бухарина. — Т.Ф., В.Б.) в курс дела с немцами».[129]

Но в показаниях от 2 июня 1937 года Бухарин признал, что написал тогда неправду. Радек на самом деле говорил, что его гости представляли не только Германию, но косвенно и интересы Троцкого:

«Впоследствии РАДЕК сказал мне, что один из немцев был БАУМ, что он и раньше имел с ним по поручению Троцкого дела, что он, РАДЕК, информировал БАУМА о троцкистско-зиновьевском блоке и о «правых», но что он не хотел разговаривать с БАУМОМ в присутствии других лиц и что поэтому он, мол, и сорвал разговор своим выпадом против Гитлера, дав таким образом понять, что он в такой обстановке разговаривать вообще не желает».[130]

Бухарин также признал, что ему известно о контактах Пятакова и Радека с Троцким, который в свою очередь состоял в сговоре с агентами Германии.

Бухарин, таким образом, пусть и не признавался в личном участии в личных переговорах с эмиссарами Германии и Японии, но представленные им свидетельства обладают большой ценностью. Вообще, о Бухарине известно гораздо больше, чем о других заговорщиках. Именно поэтому можно с уверенностью сказать: у него не было причин выставлять в ложном свете характер и суть переговоров с участниками заговора с германской и японской сторон, ибо сам он глубоко осознавал бесполезность дальнейших препирательств.

Мы теперь располагаем неопровержимым доказательством участия Бухарина в антисталинском заговоре, несмотря на почти единодушное непризнание этого факта в российской и западной литературе, посвященной СССР. Заговор предполагал участие Германии и Японии, а также троцкистов, которые заверяли, что их непогрешимый кумир — Лев Троцкий самостоятельно установил личные связи с представителями враждебных Советскому Союзу держав.

Исключительно важное по своему значению заявление М.П. Фриновского, заместителя Ежова по НКВД в 1937–1938 годах, было опубликовано в 2006 году. До того оно неоднократно цитировалось советскими и российскими писателями и учеными, обладавшими исключительными привилегиями на использование архивными материалами, недоступными для других. Все эти авторы ссылаются на заявление Фриновского как на правдивый и надежный исторический источник.

Далее мы рассмотрим выдержки из протеста Верховного суда СССР за подписью Генерального прокурора СССР А.М. Рекункова (1988), постановления Пленума Верховного суда СССР (1988), а также фрагменты из книг бывшего заместителя Главного военного прокурора армии и флота (1955–1967) Б.В. Викторова (1990), В.Н. Хаустова (1999), Н.В. Петрова и М. Янсена (2002 и 2008), Н.С. Черушева (2003), М. Юнге, Г.А. Бордюгова и Р. Биннера (2009)

Генеральный прокурор СССР Рекунков, 1988:

«Бывший заместитель наркома внутренних дел СССР Фриновский, осужденный 3 февраля 1940 года за фальсификацию уголовных дел и массовые репрессии, в заявлении от 11 апреля 1939 года указал, что работники НКВД СССР готовили арестованных к очным ставкам, обсуждая возможные вопросы и ответы на них. Подготовка заключалась в оглашении предыдущих показаний, данных о лицах, с которыми намечались очные ставки. После этого арестованного вызывал к себе Ежов или он сам заходил в комнату следователя, спрашивал у допрашиваемого, подтвердит ли он свои показания, и, как бы между прочим, сообщал, что на очной ставке могут присутствовать члены правительства. Если арестованный отказывался от своих показаний, Ежов уходил, а следователю давалось указание «восстановить» арестованного, что означало добиться от обвиняемого прежних ложных показаний. Ежов неоднократно беседовал с Рыковым, Бухариным, Булановым и каждого убеждал, что они не будут расстреляны. В разговоре с Булановым Ежов сказал: «Держись хорошо на процессе — буду просить, чтобы тебя не расстреливали».[131]

Постановление Пленума Верховного суда СССР, 1988:

«Бывший заместитель наркома внутренних дел СССР Фриновский в своем заявлении от 11 апреля 1939 года признал, что работники НКВД СССР «готовили» арестованных к допросам на очных ставках, навязывая им возможные вопросы и ответы на них. С допрашиваемым нередко беседовал Ежов. Если арестованный отказывался от своих показаний, следователю давались указания «восстановить» арестованного, то есть добиться от него прежних ложных показаний. Ежов, по показаниям Фриновского, неоднократно беседовал с Н.И. Бухариным, А.И. Рыковым, П.П. Булановым и другими обвиняемыми; каждого из них он убеждал, что суд сохранит им жизнь, если они признают свою вину».[132]