Николай Зенькович - Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля Страница 2

В горбачевские времена во время зарубежных поездок меня нередко спрашивали, притом со ссылками на советскую печать, правда ли, что в мавзолее на Красной площади находится вовсе не тело Ленина, от которого ничего не осталось, а его двойник или даже кукла. Тело, мол, не удалось сохранить, поскольку эвакуация его в июле 1941 года в Сибирь оказалась трагической. Много сомнений вызывает история с бальзамированием тела. Почему она наглухо засекречена? Не потому ли не публикуется в открытой печати метод бальзамирования, что достижения нынешней медицины позволят по составу бальзамирующих средств и препаратов приблизиться к разгадке тайны диагноза ленинской болезни? Если верить официальной версии — три инсульта, атеросклероз, потеря памяти и речи, мучительные головные боли, то каким чудом объяснить, что именно этот период тяжелой и мучительной болезни совпал с периодом его поразительно активной научно-теоретической деятельности? Вспомним ленинские труды, созданные во время болезни — «О кооперации», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «О нашей революции», «К вопросу о национальностях или об «автономизации», «Письмо к съезду». Возможно ли такое с медицинской точки зрения? На этом основании делаются предположения о наличии у Ленина других якобы «дурных» болезней…

Не только за рубежом, но и в своем Отечестве не убывает слухов и мифов, связанных с кончиной Ленина. Очередной всплеск дало им выступление Ю. Карякина на первом Съезде народных депутатов СССР. Предложение о выносе тела Ленина из мавзолея, слова о нарушенной воле родных и близких покойного, да и его самого, были открытием для миллионов наших сограждан. Вновь поползли слухи о тайнах ленинской смерти, об отравленных пулях, которыми стреляла вовсе не Ф. Каплан, а совсем другой человек. Мол, Ленин смягчил приговор ВЧК, и Каплан прожила в Магадане до глубокой старости. Появились публикации, в которых утверждалось, что Каплан видели в Бутырках и на Соловках.

Долгие годы нас держали на скудном, нормированном пайке исторических фактов. Массовая неосведомленность, отсутствие правды о прошедших событиях заставляли верить разного рода слухам, циркулирующим по городам и весям необъятной страны. При Горбачеве пришла гласность, всем хотелось высказаться, намолчались за десятилетия. И в ход пошло первое, что попадается под руки, на глаза. Ведь если человек чего-либо не знает, он готов поверить любым небылицам.

Незнание подлинного диагноза болезни, приведшей Ленина к смерти, породило распространенную легенду о том, что его отравил Сталин. В годы хрущевской оттепели и в конце восьмидесятых годов в некоторых исторических произведениях появились глухие намеки на причастность Сталина к трагедии в Горках. Прямых обвинений, как у французского драматурга Вермореля, не было, но тема вины кремлевского горца звучала все более настойчиво. При этом в качестве документального источника назывались неизданные у нас воспоминания М. И. Ульяновой о болезни и смерти Ильича.

В 1991 году эти воспоминания обнародованы журналом «Известия ЦК КПСС». Мне довелось прочесть их раньше, за год до опубликования. Представьте изумление, которое я ощутил, действительно обнаружив в записках Марии Ильиничны полторы странички, касающиеся запретной темы. Приведу их по первоисточнику — тридцатой и тридцать первой страницам машинописной копии с пометками и правками М. И. Ульяновой.

«30 мая Владимир Ильич потребовал, чтобы к нему вызвали Сталина, — сообщает Мария Ильинична. — Уговоры Кожевникова (Кожевников А. М. — старший врач-невролог нервного отделения Александровской больницы. — Н. З.) отказаться от этого свидания, так как это может повредить ему, не возымели никакого действия. Владимир Ильич указывал, что Сталин нужен ему для совсем короткого разговора, стал волноваться, и пришлось выполнить его желание. Позвонили Сталину и через некоторое время он приехал вместе с Бухариным. Сталин прошел в комнату Владимира Ильича, плотно прикрыв за собой, по просьбе Ильича, дверь. Бухарин остался с нами и как-то таинственно сказал: «Я догадываюсь, зачем Владимир Ильич хочет видеть Сталина». Но о догадке своей он нам на этот раз не рассказал.

Через несколько минут дверь в комнату Владимира Ильича открылась и Сталин, который показался мне несколько расстроенным, вышел. Простившись с нами, оба они — Бухарин и Сталин — направились мимо Большого дома через домик санатория во двор, к автомобилю. Я пошла проводить их. Они о чем-то разговаривали друг с другом вполголоса, и во дворе Сталин обернулся ко мне и сказал: «Ей (он имел в виду меня) можно сказать, а Наде (Надежде Константиновне) не надо». И Сталин передал мне, что Владимир Ильич вызывал его для того, чтобы напомнить ему обещание, данное раньше, помочь ему вовремя уйти со сцены, если у него будет паралич. «Теперь момент, о котором я Вам раньше говорил, — сказал Владимир Ильич, — наступил, у меня паралич и мне нужна Ваша помощь».

Владимир Ильич просил Сталина привезти ему яду. Сталин обещал, поцеловался с Владимиром Ильичем и вышел из его комнаты. Но тут, во время нашего разговора, Сталина взяло сомнение: не понял ли Владимир Ильич его согласия таким образом, что действительно момент покончить счеты с жизнью наступил и надежды на выздоровление больше нет? «Я обещал, чтобы его успокоить, — сказал Сталин, — но, если он в самом деле истолкует мои слова в том смысле, что надежды больше нет? И выйдет как бы подтверждение его безнадежности?» Обсудив это, мы решили, что Сталину надо еще раз зайти к Владимиру Ильичу и сказать, что он переговорил с врачами и последние заверили его, что положение Владимира Ильича совсем не так безнадежно, болезнь его не неизлечима и что надо с исполнением просьбы Владимира Ильича подождать. Так и было сделано. Сталин пробыл на этот раз в комнате Владимира Ильича еще меньше, чем в первый раз, и, выйдя, сказал нам с Бухариным, что Владимир Ильич согласился подождать и что сообщение Сталина о его состоянии, со слов врачей, Владимира Ильича, по-видимому, обрадовало. А уверение Сталина, что, когда, мол, надежды действительно не будет, он выполнит свое обещание, успокоило несколько Владимира Ильича, хотя он не совсем поверил ему: «дипломатничаете, мол».

Несколько десятилетий подряд записки М. И. Ульяновой пролежали в архиве ЦК КПСС. К ним практически никто не имел доступа. Но, учитывая, что текст отпечатан на машинке, что его правила Мария Ильинична, можно предположить — какая-то часть близких к Марии Ильиничне людей все же с ним была ознакомлена. Не исключено, что основные эпизоды и подробности рукописи стали достоянием узкого круга лиц из московской публики. Сцена с ядом, конечно же, не могла не привлечь внимания. А поскольку записки не публиковались, то можно себе представить, какими невероятными подробностями и нелепицами обрастала эта история, разжигая воображение даже добропорядочных людей, не располагающих достоверными историческими фактами.

Итак, тяжело и мучительно заболев, Ленин просит одного из своих соратников принести яду, чтобы самому уйти из жизни. Почему его выбор остановился именно на Сталине — другой вопрос, хотя сегодня беллетристы и публицисты настойчиво его дискутируют, все более утверждаясь в мысли, что из всего ленинского окружения Сталин наиболее подходил для этой цели, поскольку не отличался интеллигентностью и нравственностью. Боялся ли смерти Ленин? Скорее всего, нет. В 1911 году под влиянием известия о самоубийстве Лафаргов он сказал Крупской: «Если не можешь больше для партии работать, надо посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги».

Он выступал от имени РСДРП на похоронах Поля Лафарга и его жены Лауры — дочери Карла Маркса. Полю Лафаргу, видному деятелю научного коммунизма, исполнилось 69 лет, Лауре — 66. Супруги держались того мнения, что в старости человек становится бесполезным для революционной борьбы и, считая 70 лет возрастом предельным, покончили с собой, вскрыв вены. Этот случай произвел на Ленина сильное впечатление.

Разбитый параличом, о Лафаргах он вспомнил в конце 1922 года. Сохранилась следующая запись его секретаря Л. А. Фотиевой: «22 декабря Владимир Ильич вызвал меня в 6 часов вечера и продиктовал следующее: «Не забыть принять все меры достать и доставить… в случае, если паралич перейдет на речь, цианистый калий как меру гуманности и как подражание Лафаргам…». Он прибавил при этом: «Эта записка вне дневника. Ведь вы понимаете? Понимаете? И я надеюсь, что вы это исполните». Пропущенную фразу в начале не могла припомнить. В конце — я не разобрала, так как говорил очень тихо. Когда переспросила — не ответил. Велел хранить в абсолютной тайне».

В 1907 году Владимир Ильич едва не погиб, пробираясь по льду до ближайшего острова, чтобы там незаметно сесть на пароход. Дело происходило в Финляндии, где его выследила русская полиция. «До острова надо было идти версты три, — рассказывала Крупская, — а лед, несмотря на то, что был декабрь, был не везде надежен. Не было охотников рисковать жизнью, не было проводников. Наконец Ильича взялись проводить двое подвыпивших финских крестьян, которым море было по колено. И вот, пробираясь ночью по льду, они вместе с Ильичем чуть не погибли… Лишь случайность спасла… А Ильич рассказывал, что, когда лед стал уходить из-под ног, он подумал: «Эх, как глупо приходится погибать».