Анатолий Уткин - Единственная сверхдержава Страница 2

И не без осязаемых результатов. Влиятельный американский журнал «Форин афферс» высказался о наглядной эффективности применения силы: «Успех военной операции в Афганистане продемонстрировал способность Америки проецировать свою мощь на нескольких направлениях одновременно и без всякого напряжения; при этом она увеличила военные расходы на 50 млрд. долл. У Америки воистину уникальное положение. Если скепсис кому-то не позволяет видеть формирование современными Соединенными Штатами жесткой однополярной системы, тогда этих скептиков уже ничто не сможет убедить. Сомнения отставлены. Единственный подлинно дебатируемый вопрос: насколько долго будет существовать америкоцентричная система»[12].

Огромность исторической трансформации поразительна. Даже американские идеологи американской внешней политики некоторое время находились едва ли не в ступоре. «Придя в себя» они развернули настоящий общенациональный спор относительно оптимальной стратегии гегемона. Главные дебатируемые вопросы: в какой степени США занятие доминирующих мировых позиций превратит Америку в «удовлетворенную» сверхдержаву, решительно охраняющую статус кво; как и в какой Америка намерена провести революционные преобразования в целях упорядочения мира по-своему.[13]

Хладнокровное калькулирование национальных интересов получило эффективное идейное прикрытие. Ведущие американские теоретики международных отношений признают, что «американские действия на внешней арене мотивируются не моральными ценностями, а материальными интересами, американская поддержка демократии является не «идеалистическим» крестовым походом, а имеет «материалистические» цели»[14]. Новое время породило новые термины: «либерализм национальной безопасности» (Г. Нау); «либеральная великая стратегия» (Дж. Айкенбери); «американская культура национальной безопасности» (Т. Смит). Такие современные реалистические интерпретаторы внешней политики как С. Смит, У. Робинсон, Б. Гилз, характеризуя имперский характер складывающейся мировой системы, отвергают как наивное представление о том, что «распространение демократии было целью (и даже единственной целью) внешней политики США… Вашингтон стремится экспортировать в качестве универсальной этноцентричную, а не исключительно либеральную модель»[15]. Побудительным мотивом внешней политики США является не моральный импульс распространения представительного правление, а «экономические императивы капиталистической элиты, которая желает консолидировать свою гегемонию над мировой экономикой. Не желая подвергать опасности неолиберальную экономическую глобализацию, американцы распространяют в развивающихся странах демократию низкой интенсивности (или «полиархию») посредством защиты сотрудничающих с Западом элит, формирования общественных институтов, которые обеспечивают молчание подчиненных классов и создают преграду на пути реформ, имеющих целью большую степень равенства»[16].

В свое время Г. Киссинджер теоретически низвел все возможные миросистемы до трех: хаос, баланс сил и пирамида главенства одной державы. Мы вступили в этот «пирамидальный» мир.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ИМПЕРСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ

Соединенные Штаты по своей природе – эгоистическая сверхдержава… Морализаторская риторика Вудро Вильсона в свое время едва прикрывала реальполитик Теодора Рузвельта и Генри Киссинджера, но она никак не сможет прикрыть слова и дела Джорджа Буша.

1. Имперские вожделения

Наша страна будет определять обстоятельства своего времени, а не они будут вершить ее судьбу.

После целого десятилетия осторожного словесного манипулирования в необычайно короткое время — за несколько месяцев после сентября 2001 г. в американском общественном лексиконе созданы новые аксиомы политической корректности. Через год после террористической эпопеи в Нью-Йорке и Вашингтоне даже самые осторожные среди американцев отошли от прежних эвфемизмов типа превосходство, доминирование, преобладание, единственная сверхдержава, гегемония (или, переводя с французского, «гипердержава»). Вакуум словесного определения услужливо заполнили американские историки: Империю особого типа пытались создать уже отцы-основатели и даже организаторы первых поселений. Миф об американской исключительности, как известно, восходит еще ко временам пилигримов, считавших себя избранными людьми Бога, чьей миссией в этом мире является построение нового общества, служащего моделью для всего человечества. Находясь на борту корабля, стоявшего на рейде Бостона, первый губернатор Массачусетса Джон Уинтроп сделал в 1630 г. знаменитое с тех пор определение, чем будет страна (которую еще предстояло населить, создать и развить) для остального человечества: «городом на холме», идеалом человеческого развития и общежития. «И если мы не сможем сделать этот город маяком для всего человечества и фальшь покроет наши отношения с Богом, проклятие падет на наши головы».

Александр Гамильтон в первом же параграфе «Федералиста» называет Америку «во многих аспектах являющуюся империей, самой интересной империей в мире». Томас Джефферсон говорил об «империи свободы». Термин изъят из исторических глубин для приложения к современности, для определения характера положения Соединенных Штатов Америки в современном мире. Мессианское рвение с тех пор очевидным образом походит сквозь все течение американской истории. Отцы-основатели американской республики истово верили что новорожденная страна, эта, по их выражению, «растущая империя», явит собой образец для всего человечества. Джеймс Медисон пишет в 1786 г. о задаче «расширить пространство великой, уважаемой и процветающей империи»[17]. Успех Америки в «строительстве континентальной империи прочно укрепило американскую уверенность в том, что Америка всегда может рассчитывать на полную свободу действий. Гордость за свои ценности и идеалы убедила американцев в том, что они всегда правы»[18].

И ныне, в начале XXI века «в ранге держав, имеющих международное влияние, Соединенные Штаты занимают первое место, причем их отрыв от всех прочих держав вызывает к памяти преобладание Римской империи античности»[19].

Непосредственные предтечи еще испытывали внутреннее ограничение при сравнении с империями. Многие американцы и сейчас еще испытывают дискомфорт, когда их роль в мире определяется как имперская. Соблазн легализации термина империя казалась им порочной, хотя односторонность и гегемония сумели войти в оборот. Они склонны видеть в глобальной экспансии «манифест дестини», своего рода божественное предназначение, а не имперский подъем. Но не все протестуют против этого определения. Может ли мир сделать что-либо существенное без (даже не вопреки) страны-гегемона?

Банкротство коммунизма, коллапс ряда азиатских стран (претендовавших на роль конкурента либеральной идейной модели) в конце 90-х годов, усилил тягу к «американскому фундаментализму». Бывший конгрессмен Дж. Кемп провозгласил «наступление 1776 года для всего мира». Потомки пилигримов восприняли миссию: «Представление об американской исключительности вдохновляет современный американский подход к внешней политике, который направлен на всемирное распространение американского либерально-демократического опыта посредством морального убеждения и политической кооптации — когда это возможно, или посредством насилия, если это необходимо»[20].

Государственный секретарь США в предшествующей — демократической администрации ответила на этот вопрос своим определением Америки: «Нация, без которой невозможно обойтись. Она остается богатейшим, сильнейшим, наиболее открытым обществом на Земле. Это пример экономической эффективности и технологического новаторства, икона популярной культуры во всех концах мира и признанный честный брокер в решении международных проблем»[21]. «Место Америки,— объясняла американскому сенату государственный секретарь Олбрайт,— находится в центре всей мировой системы... Соединенные Штаты являются организующим старейшиной всей международной системы». Ее заместитель С. Тэлбот: «Если мы не обеспечим мирового лидерства, никто не сможет вместо нас повести мир в конструктивном, позитивном направлении». Прежний министр обороны Коэн объяснял ситуацию следующим образом. «Когда у вас есть стабильность, у вас есть, по меньшей мере, возможность надеяться на процветание вследствие потока инвестиций. Бизнес следует за флагом. Когда бизнес находит безопасное окружение, он приступает к инвестированию». Уберите безопасность и немедленно возникнут барьеры, граница окажется закрытой и свобода инвестиций исчезнет. Гарантом выступает лишь американская мощь.