Внутренний СССР - О текущем моменте №4(28), 2004г. Страница 2

Один из ключевых тезисов письма — вина либералов. Некоторые участники дискуссии говорят о ней, потирая руки от восторга. Поражение всегда неприятно. Не снимаю с себя ответственности за него. Но делать из нашего поражения на выборах вывод о крахе либерализма в России — неумно.

Проигранная битва — не проигранная война. Сколько раз либерализм хоронили — и после поражения ДВР на выборах 1995 г., и во время правительства Примакова. Тогда тоже было опубликовано немало покаянных текстов. Но российский либерализм, как птица Феникс, всё норовит восстать из пепла. Видимо, потому, что спрос на политическую и экономическую свободу в России есть. Значит, будет и предложение.

В цикличности успехов и неудач либеральных сил Россия не уникальна. Польские демократы и либералы победили в 1989 г. и потерпели поражение в 1993-м, добились успеха в 1997 г. и опять проиграли в 2001-м. Все это несмотря на то, что экономические реформы были успешными, а уровень жизни намного вырос. В 2001 г., после того как реформаторский «Союз свободы» не прошёл в парламент, в Польше немало было написано о крахе либерализма. Через два года лидер, сформировавший правительство посткоммунистической партии, признал, что либеральному курсу нет альтернативы [8]. Сама партия распалась. Обновленное либеральное крыло политического спектра — “Гражданский союз” — пользуется поддержкой 25 — 30 % населения и имеет неплохие шансы на следующих выборах. Да, для этого польским коллегам пришлось перестроить партию, найти новых людей и другую стилистику. Кто сказал, что подобная реорганизация либеральной части политического спектра невозможна в России?»

Т.е. это — тоже декларация о том, что либералы могут жить по-прежнему, ничего не меняя ни в себе самих, ни в своих представлениях о течении жизни и её понимании: ну разве что надо в очередной раз «сменить имидж» — новых «первых лиц», сменить название и т.п. Фактически продолжение текста Гайдара (хотя сам он относит этот текст к остальному обществу) поясняет причины этого внутреннего кризиса либерализма в России:

«Удивляет утверждение, содержащееся в письме, что социальная стабильность только и может быть основой всякой долгосрочной реформы. От хорошей жизни никто реформы не проводит. Как правило, их начинают, когда отступать некуда, старые структуры общественного устройства теряют эффективность или просто разваливаются. Говорить о социальной стабильности как предпосылке реформ, начатых после краха социализма и банкротства СССР, могут лишь люди, формирующие миф о былом процветании. Или — хуже того — сами верящие в этот миф».

В данном случае Е.Т.Гайдар не понимает того, что реформы могут проводиться в двух вариантах:

· либо под давлением обстоятельств в пожарном порядке, как о том повествует он сам в приведённой статье;

· либо изходя из предвидения многовариантных перспектив, не дожидаясь, когда проблемы возьмут за горло; о возможности такого пути и призывает задуматься М.Б.Ходорковский.

Если второй вариант осуществляется успешно, то развитие общества протекает безкризисно. Но для проведения такого курса реформ отечественные либералы-гайдаровцы слабы чувствами и умишком.

3. По отношению же к самим либералам, писанина Гайдара означает, что даже поражение на выборах в Думу в 2003 г. — это не такая встряска, которая заставила бы их задуматься о перспективах жизни и своей роли в политике прошлого, настоящего и будущего. И соответственно этому И.М.Хакамада и М.Б.Ходорковский, которые что-то думают о будущем и о том, как в него войти, в том числе и приспособившись к его требованиям (т.е. в чём-то изменив себя), — лучше Е.Т.Гайдара, токующего по-глухариному.

Другая крайность в либерализме — Н.К.Сванидзе, с его телевизионным проектом — разсказами из истории России, в которых он всех пугает на будущее прошлым пришествием психтроцкизма в 1917 г., называя его большевизмом. Но поскольку он не желает называть вещи своими именами (либерализм — тоже разновидность психтроцкизма), то его потуги безплодны: кое-какую фактологию, которую в прошлом скрывали, он телезрителю даёт, кое-что напоминает, но с его оценками событий согласятся далеко не все [9]; а большинство даже и не посмотрит его сериал, поскольку он идёт поздновато, и люди в большинстве своём в это время либо уже спят, либо смотрят что-то более развлекательное и не обязывающее к тому, чтобы думать о жизни и проблемах общества.

Если же посмотреть, что пишут марксисты, то и у них точно такое же отношение к жизни, как у либералов: собственное несоответствие потребностям общественного развития для них неощутимо, а потому им многое в самом течении жизни непонятно; или же это несоответствие принадлежит к числу той проблематики, которую публично обсуждать в их кругах не принято. У “Единой России” — точно такая же каша в головах и гипертрофированное самодовольство: как же, они — партия власти. О смысле власти как о выражении в настоящем стратегии глобальной значимости, устремлённой в будущее, — это то, о чём «партии власти» и раньше никогда не думали; не думают об этом они и сегодня.

Другими словами, и активные поколения толпы и политическая “элита” в настоящее время чувственно привязаны к текущему моменту, которым если не наслаждаются, то уж точно не желают каких-либо качественных перемен, опасаясь, что как бы не стало хуже. А всё это вместе — вариации на фаустовскую тему — «остановись, мгновенье, ты прекрасно» (хотя по-свoему, и не для всех). Путин их пугает не потому, что он вынашивает какие-то определённые замыслы на тему, как извести либерально болтливую “элиту” и установить свою тиранию, а потому, что он — какой-то другой и в этом качестве им непонятен; а чтобы понять — надо чувствовать жизнь и думать. Но это как раз то, чего они не умеют и чему не хотят учиться.

4. Что касается выражения Общенародной Идеи, адекватной исторической эпохе и потребностям дальнейшего развития общества, то это всегда — выражение понятия о справедливости, путях и методах её воплощения в жизнь. Этот процесс выражения Общенародной Идеи в обществе двоякий, в том смысле, что в нём две составляющие:

· во-первых, есть эгрегориально-ноосферный процесс, непосредственно под властью которого так или иначе оказывается некоторое количество людей, обращающихся к этой проблематике помимо своей воли;

· во-вторых, есть некоторое количество людей, обращающихся к этой проблематике по своей воле и выражающих в своей деятельности своё понимание целесообразности.

Суть порождаемой информации в обеих составляющих этого процесса может быть одна и та же, хотя появление её в обществе произходит в русле различной алгоритмики психики личностей, через которые эта информация становится достоянием общества.

И от этого процесса, объемлющего по отношению к обыденной жизнедеятельности большинства, никуда не деться. Так даже известная телепередача “Принцип домино” (30 апреля 2004) вынуждена была обсуждать проблему социальной справедливости в контексте вопроса:

Что мы празднуем 1 мая:

· день весны и рабского труда? — как это записано в ныне действующем Трудовом кодексе (хотя записано оно в нём без слова «рабского»);

· либо день солидарности трудящихся в борьбе за свои человеческие права?

В русле этого двоякого эгрегориально-ноосферного и личностно-волевого процесса лежит и публикация Алексея Варламова в “Литературной газете” № 15, 2004 г. “О зависти и справедливости”:

«Нет никакого сомнения в том, что зависть есть дурное греховное чувство. Об этом говорят Отцы Церкви, об этом твердит весь наш житейский опыт. Завидовать глупо, нелепо, непрагматично, наконец. Завидующий подобен псу, который сжирает свои внутренности. И блажен тот, кто этого чувства не знает.

(…)

Есть зависть и зависть. Есть сестра соревнования. А есть — сестра… справедливости. Последняя как будто бы тоже неплохого происхождения. Да только вот она-то и разъедает нашу душу, на неё мы ловимся и легко становимся её жертвой.

(…)

Идея справедливости — вот что было написано на всех знамёнах, с которыми шли штурмовать дворцы, барские усадьбы или само Небо. В этом слове была музыка революции, она вскормила хоть Володю Ульянова из города Симбирска, хоть Эрнесто Гевару по прозвищу Че из аргентинского Росарио, но кончалось всё всегда одними гримасами, концлагерями или подсыпанным в чашку ядом. И иначе кончиться не могло.

Зависть — это бунт, обида на Создателя, который дал другому больше, чем мне. Дал недостойному в то время, как я достоин. Зависть есть требование справедливости».

Дальше цитирование продолжать не будем, поскольку подлог, объективно совершённый (т.е. вне зависимости от намерений и личных убеждений) в последней приведённой нами фразе: «Зависть есть требование справедливости», — обрекает автора и согласных с ним читателей на ложные выводы: