Александр Орлов - Факты против мифов: Подлинная и мнимая история второй мировой войны Страница 20

Зимой 1941/42 года Советская Армия осуществила мощное контрнаступление на широком фронте, отбросив гитлеровские войска на 250–450 километров. Обстановка сама подталкивала Великобританию к тому, чтобы направить ее военные усилия прежде всего на открытие второго фронта против только что потерпевшей серьезное поражение на Востоке Германии. Выступая 8 февраля 1942 года в Бристоле, посол Англии в СССР С. Криппс говорил: «Если мы окажем России всю поддержку, на которую способны, то, на мой взгляд, имеются все шансы, что к этому времени через год Германия будет разбита» [115].

16 декабря 1941 года Черчилль писал И. В. Сталину о своем громадном «чувстве облегчения» в связи с «замечательными победами на русском фронте» [116]. Но то были лишь аплодисменты. Для реальной военной помощи СССР, а следовательно, ускорения общей победы над врагом ничего предпринято не было. В том же выступлении посол Криппс констатировал: «В атмосфере Англии, кажется, отсутствует дух срочности».

Дело в том, что западные союзники наметили для себя определенную линию поведения. Так называемый общий план войны, который они приняли на совместной конференции в Вашингтоне на рубеже 1941–1942 годов, хотя и называл Германию «главным врагом», а ее разгром «ключом к победе», тем не менее не предусматривал открытия второго фронта до 1943 года, если не до еще более позднего срока. В основу плана были положены памятные записки Черчилля, в которых их автор, учитывая «провал планов Гитлера и его потери в России» и «предстоявшие (там) кровопролитные бои», тем не менее утверждал, что «ни Великобритании, ни Соединенным Штатам не придется играть какую-либо роль в этом данном деле за исключением того, что мы должны обеспечить точную и своевременную отправку обещанных нами материалов» [117]. Как выполнялась союзниками эта задача, мы уже видели.

Правящие круги Англии отводили себе пассивную роль в достижении победы над общим врагом, перекладывая решение этого вопроса на плечи союзника по коалиции — СССР. Их стратегия была сугубо оборонительной, ограничивавшейся действиями на второстепенных театрах военных действий и бомбардировками объектов в Германии. Такую стратегию английский военный историк Лиддел Гарт определял как «стратегию непрямых действий».

В отношении наиболее эффективного способа добиться скорейшего и решительного разгрома агрессора — открытия второго фронта — решающее влияние на позицию Англии оказывали политические мотивы. Главным для ее правящих кругов было то, что Англия получила союзника, располагавшего гигантской сухопутной армией. Это, по словам советского посла в Лондоне, вызывало у них чувство облегчения. Но в этих же кругах были сильны и антисоветские настроения: наконец-то удалось «столкнуть большевиков с нацистами». Кое-кто рассчитывал, что в результате этого столкновения Англия окажется в наибольшем выигрыше. Министр авиационной промышленности страны Мур-Брабазон заявил: «Пусть Германия и СССР истощают друг друга, в конце войны Англия станет хозяином положения в Европе».

Поэтому на первых порах правящие круги Великобритании решили ограничиться обещаниями о помощи, «поощряя» тем самым СССР к сопротивлению агрессору и выжидая, как будут развиваться события на советско-германском фронте. Далее, в зависимости от хода этих событий планировалось определить степень и характер своего участия в войне. Примечательна точка зрения посла Англии в СССР С. Криппса, чьи взгляды несколько расходились со взглядами его руководства в Лондоне. «К сожалению, — писал он, — мы рассматривали русскую войну не как войну, имеющую к нам прямое отношение, а просто как войну, которой мы хотим помочь, не нанося ущерба нашим собственным интересам» [118].

Позиция «невоюющего союзника» Англии, крупнейшей капиталистической державы мира — США накануне агрессии Гитлера против СССР и в первые месяцы после нее, с одной стороны, была весьма близкой к позиции Англии, а с другой, несколько отличалась от нее.

После разгрома Франции, резкого ослабления мощи и международных позиций Великобритании, вынужденной отражать удары гитлеровской авиации, США взяли на себя ответственность за судьбы мирового капитализма. Соответственно формулировались и цели Соединенных Штатов в войне, точнее, в послевоенном мире. Еще 28 мая 1941 года, по сообщению английского историка Д. Рейнольдса, в беседе с английским послом Галифаксом и экономистом Кейнсом президент США был «совершенно определенен и категоричен» по двум вопросам: во-первых, на этот раз США не уйдут в изоляцию в конце войны, а будут нести «свою долю ответственности в послевоенной Европе, причем европейцам, по мнению президента, надо будет сказать, где им «выходить»; во-вторых, хотя всему остальному миру придется разоружаться… Англия и США должны будут сохранить достаточные силы для поддержания мира и стабильности» [119]. Накануне нападения Гитлера на СССР вопрос о целях США в войне превратился «в один из ключевых». 21 июня помощник государственного секретаря США А. Берл получил санкцию президента приступить к составлению «набросков послевоенного порядка», причем Рузвельт «подчеркнул, как обычно, что не должно быть никакой утечки информации…».

Таким образом, задолго до того, как США формально оказались среди участников войны, в планах их правящих кругов были весьма сильны гегемонистские мотивы. Затем, к концу войны, под влиянием политических и военных реалий взгляды самого президента США Ф. Рузвельта по этому вопросу в значительной степени претерпят изменения. Но это будет впоследствии…

Администрация США во главе с Рузвельтом проявила реализм, выступив в поддержку подвергшегося агрессии Советского Союза. Она сделала этот шаг вопреки мнению собственных изоляционистов, выступавших против какого-либо участия Соединенных Штатов в войне и под этой ширмой против помощи Советскому Союзу, а также вопреки точке зрения многих военных, крайне низко оценивавших боевые возможности Вооруженных Сил СССР. Однако такой шаг был сделан ею исходя прежде всего из собственных интересов. Оккупация Германией западноевропейских стран резко противоречила интересам США в Европе. Американские монополии потеряли европейский рынок. Гитлер угрожал национальной независимости и самих Соединенных Штатов. В беседах со своим гросс-адмиралом Редером он поднимал вопрос сначала о бомбардировках Азорских островов, которые намеревался захватить, а затем и о «решительном наступлении» против США после окончания похода на Восток [120].

Вашингтон давно строил свою политику на противопоставлении соперников США друг другу и их ослаблении таким образом. В данном случае столкновение Германии и СССР полностью вписывалось в схему обеспечения благоприятного для США «баланса сил», который можно было, по мнению вашингтонских политиков, обеспечить чужими руками, не участвуя активно в войне.

2 августа 1941 года правительство США продлило торговое соглашение, предоставлявшее СССР режим наибольшего благоприятствования, чтобы «оказать все осуществимое экономическое содействие с целью укрепления Советского Союза в его борьбе против вооруженной агрессии», но оно исходило при этом из того, что это «соответствует интересам государственной обороны Соединенных Штатов» [121]. 7 ноября 1941 года, то есть только на 140-й день Великой Отечественной войны, США распространили на СССР действие закона о ленд-лизе. Но и здесь расчет был прост. «Деньги, истраченные по ленд-лизу, безусловно, спасали множество американских жизней, — констатировал в своих мемуарах Г. Трумэн. — Каждый русский, английский или австралийский солдат, который получал снаряжение по ленд-лизу и шел в бой, пропорционально сокращал военные опасности для нашей молодежи».

Рузвельт, писал посол США в Москве в 1943–1946 годах А. Гарриман, «надеялся, что, если мы поможем русским продолжать сражаться, Красная Армия сломит армии держав «оси» и мы, используя воздушные и морские силы, сможем избежать использования крупных наземных сил в Европе» [122].

В частных беседах американским политикам грезились варианты, когда США благодаря своей «рациональной» политике обретут доминирующее положение в мире. «Нам предназначена роль… игроков, которые вступят в игру в решающий момент… Мы придем со свежими силами», — доверительно разъяснял свои планы американский президент в одной из бесед с сыном в августе 1941 года [123].

Таковы факты. По крайней мере, некоторые из них. Мюнхен провалился, но это не означало, что он мертв. «Антисоветский дух Мюнхена держался и после того, как Германия напала на Советский Союз в июне 1941 года», — приходит к выводу американский исследователь Дж. Стюарт [124]. Тень Мюнхена постоянно присутствовала в планах и намерениях правящих кругов Запада. Правящим кругам Англии грезилась ведущая роль в Европе, правительству Соединенных Штатов — роль мирового лидера. Такие настроения — реальный факт, и они оказывали сильнейшее влияние на позицию Лондона и Вашингтона, делая ее двойственной по отношению к СССР. Эта двойственность проявлялась практически по всем основным вопросам их взаимоотношений с Советским Союзом во время войны, включая прежде всего вопрос о втором фронте. Гегемонистские устремления нацеливали «западные демократии» на устранение Германии и Японии как империалистических конкурентов и на всемерное ослабление социалистического Советского Союза как классового противника.