Сергей Кара-Мурза - Россия не Запад, или Что нас ждет Страница 21

Да ведь и сам Горбачев представлял себя героем, который сокрушил советское государство. В своей лекции в Мюнхене 8 марта 1992 г. он сказал: «Понимали ли те, кто начинал, кто осмелился поднять руку на тоталитарного монстра, что их ждет?.. Мои действия отражали рассчитанный план, нацеленный на обязательное достижение победы… Несмотря ни на что, историческую задачу мы решили: тоталитарный монстр рухнул» [89, с. 193].

Таким образом, Горбачев признал, что он действовал согласно плану, нацеленному на победу. И она была достигнута — «тоталитарный монстр рухнул». Докладывать об этой же победе ездил в США Ельцин. Но ведь не может быть победы без поражения противника. Кто же этот «монстр», который рухнул? Ясно, что СССР — к чему же мудрить и наводить тень на плетень?

Кто победил? Ясно, что не Горбачев лично. Но эта сторона дела уже вряд ли кого-то интересует. Для нас сейчас важен тот факт, что Россия потерпела поражение в цивилизационной войне с Западом, хотя за советский период успела выстроить много систем и матриц, необходимых для сверхдержавы. Много, но не все! Каких не хватало, надо знать.

К чему же в прессу запускают странные домыслы о том, что Россия как новое государство не должна рассматриваться как проигравшая сторона? Похоже, нам предлагается соблазнительный вариант: Россия «как новое государство» не проиграла, а вместе со своими союзниками выиграла холодную войну над «империей зла»! Если так, то возникает какая-то логика, вновь слышится прерванная песня. Россия — это не продолжение Российской империи и СССР, это новое государство, часть европейской культуры, когда-то «похищенная у Запада».

Непонятно только, почему же эта Россия пожинает плоды поражения. Динамика всех главных показателей Российской Федерации в 90-е годы отражает именно тяжелое поражение в войне— смертность населения, расчленение государства, экспроприация собственности, вывоз колоссальных состояний за рубеж, демонтаж науки и наукоемкой промышленности и т. д.

Даже если взять только промышленное производство, то в 90-е годы три страны в мире имели одинаковую по характерным параметрам динамику спада— Югославия, Ирак и Россия. По всем ним прошла война. Да, у нас после 1991 г. была война холодная и гражданская, но под внешним управлением. В ней меньшинство с его иностранными военными советниками разгромило неорганизованное большинство и ограбило его.

Отрицая поражение, В.Ю. Сурков, видимо, обращается к меньшинству, которое считает себя победителями. А то их совесть мучает— все-таки родную страну грабили, каково это духовному человеку. Если бы так не переживали, незачем было бы ежедневно с утра до вечера поминать СССР, весь эфир заполнили своими проклятьями. Уж скоро 20 лет, как нет СССР, но продолжают воевать с его призраком!

Есть в концепции В.Ю. Суркова что-то надрывное, но он идет дальше: «Надо сказать, что российский народ сам выбрал такую судьбу — он отказался от той социальной модели, поскольку увидел, что в своих поисках свободы и справедливости он не туда зашел… Поэтому потеря территорий, потеря населения, потеря огромной части нашей экономики — это жертва, это цена. И невозможно сказать, какая она, большая или маленькая, но это тг, что наш народ более или менее осознанно заплатил за выход на верный путь».

Куда повел этот «верный путь» — в Содом и Гоморру? (Это выражение самого В.Ю. Суркова о 90-х годах). Что хорошего получили народ и страна от этого «выхода на верный путь»? Чем заплатили за это благо: «Потеря территорий, потеря населения, потеря огромной части нашей экономики — это жертва, это цена». Ничего себе, жертва. Да на алтарь какого идола? Что касается российского народа, то он этого «верного пути» не выбирал. 76 % проголосовали за сохранение СССР, а потом «народ безмолвствовал». Никто и не спрашивал его согласия на смену общественного строя, на изъятие всех сбережений населения и пр. Да, одно из поколений народа не сумело защитить страну и общее достояние, и за это расплачивается. Но утверждать, что народ «отказался от той социальной модели», просто никуда не годится. Это даже странно слышать от представителя власти.

Социолог Ю.А. Левада — убежденный противник советского строя. Его всегда удручало, что народ не желает «отказаться от той социальной модели». Ох, этот homo sovieticus! Но никуда не денешься, это факт. Это показали большие опросы 1990 г., это показали и «юбилейные» опросы о перестройке 2005 г. На вопрос «Было бы лучше, если бы все в стране оставалось как до 1985 года?» люди возраста 55 лет и старше («то поколение») ответили «согласен» в пропорции с «несогласными» 66:26 [88, с. 140]. Две трети! Хотя и вопрос-то лживый. С какой стати «все в стране» должно было быть как до 1985 года? Страна развивалась, болезни можно было лечить.

Но суть ясна — большинство того «выбора» не делало и свое отрицание подтверждает регулярно. Даже половина тех, кто «приспособился к переменам», отрицают тот выбор. Они исходят из главных ценностей, а не личной выгоды.

Если уж думать о судьбе России, то сегодня ей требуется не гипноз, внушающий иллюзию, будто «мы этого и хотели», а достоверное знание, трезвый анализ и «расчет сил, средств и времени». Всегда и у всех народов осознание поражения и извлечение из него уроков были важной предпосылкой к обновлению и быстрому развитию, даже в самых неблагоприятных условиях. Вымывать из сознания дорогой опыт поражения — значит наносить удар по будущему.

Половина населения России — живые свидетели холодной войны. Мы должны кратко обобщить наш опыт как урок на будущее. В новой кампании этой войны против России будет использовано и создаваемое сегодня, и уже испытанное оружие. Машина холодной войны не остановлена с ликвидацией СССР, главное направление ее удара сегодня — Россия и постсоветские страны.

Россия и Запад: структурное сравнение

Сравнение России и Запада как цивилизаций наталкивается на существенные методологические и психологические трудности, порожденные присущим сознанию интеллигенции евроцентризмом. Как идеология евроцентризм сложился в век Просвещения, в эпоху становления современной западной цивилизации. Он предполагает такое видение истории, при котором путь, пройденный Западом, признается единственно правильным («столбовая дорога цивилизации»), а все остальные варианты развития есть отклонения, ведущие к отставанию и «слаборазвитости». Однако рано или поздно все страны пройдут весь этот путь, но с излишними страданиями и потерями.

Восприняв, в XVIII веке, европейскую систему образования и вообще «прорубив окно в Европу», Россия не могла не впустить в себя некоторые духовные вирусы Запада, в том числе евроцентризм. Проникнутый евроцентризмом человек лишен способности правильно взвешивать исторические события. Он уверен, например, что техника, в мире которой он живет, создана в основном в Новое время цивилизацией Запада. Он видит лишь электричество, телевидение, самолет. А хлеб для него— это часть природы. Он не понимает уже, что для судеб человечества приручение лошади или выведение культурной пшеницы и картофеля были несравненно важнее изобретения автомобиля и атомной бомбы.

Виднейший антрополог XX века Клод Леви-Стросс пишет: «Вся научная и промышленная революция Запада умещается в период, равный половине тысячной доли жизни, прожитой человечеством. Это надо помнить, а не утверждать, что эта революция полностью перевернула нашу жизнь».

Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культурного слоя России, можем уподобить латентному вирусу — он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. Чем больше людей проходило через школу, тем сильнее вирус евроцентризма теснил структуры нашего национального самосознания и вообще широкого взгляда на мир. Вся история человечества увидена нами в основном через очки Запада. Мы учили перипетии политической борьбы в Древнем Риме и схваток между Дантоном и Робеспьером, но практически ничего не знаем о великих цивилизациях ацтеков и майя, Китая и Индии, не говоря уж об Африке. Уже этим нам была навязана установка евроцентризма: «Восток— это застывшая маска». Восток (то есть все, что не «Запад») не имеет истории.

Если вспомнить школьный курс, то приходится поразиться, как мы не замечали очевидной вещи: даже древние войны этот курс истории освещал, как бы воюя на стороне Запада. Вот греко-персидские войны — мы, конечно, на стороне греков, благородных героев. Спартанцы, Александр Македонский кажутся нам такими близкими, не то, что персы или скифы. Даже подлое разграбление крестоносцами православных святынь Константинополя сумел как-то скрыть и приукрасить курс истории, преподаваемый в России.

Главный результат этого для нас состоял в том, что и для осмысления нашей собственной истории и нашего общественного бытия мы применяли идеологический аппарат евроцентризма, со всеми его понятиями, ценностями и мифами. Этим отмечен весь XIX век, примерно так же это проявилось на том этапе, когда в нашем обществоведении господствовал истмат с его представлениями о «правильном» процессе смены общественно-экономических формаций.