Александр Пыжиков - Рождение сверхдержавы: 1945-1953 гг. Страница 22

Во второй половине 40-х годов в ряде «внутренних» регионов страны продолжали функционировать предприятия, прибывшие из прифронтовых районов в годы войны. Часто их новое месторасположение определялось не экономической целесообразностью, а военной необходимостью. Еще 7 августа 1941 года вышло постановление ГКО № 421 «О порядке размещения эвакуированных предприятий». По известным причинам предпочтение тогда отдавалось скорейшему размещению заводов по изготовлению патронов, а так же танковой и авиационной промышленности. После окончания боевых действий руководство не спешило отдавать распоряжения о демонтаже и перевозке предприятий на прежние места. Это можно объяснить не только экономическими трудностями, но и стратегическими планами власти. Военно-промышленный комплекс становился ключевой сферой советской экономики. Не случайно после войны выпуск патронов и артиллерийских снарядов не только не сократился, но и возрос. К активным действиям не побуждали даже массовые протесты рабочих эвакуированных заводов, требовавших возращения в свои регионы. Фактически в мирное время люди оказались прикрепленными к промышленным объектам. Напрашивается вывод о политике огосударствления не только средств производства, но и самих производительных сил.

Как и в 30-е годы тяжелая промышленность оставалась приоритетным направлением послевоенного советского хозяйства, поэтому ее развитие нередко проводилось в ущерб другим секторам экономики. Лишь крайне низкий уровень народного потребления продукции обусловил принятие экстраординарных мер по восстановлению легкой промышленности. В этом необходимо отметить особую заслугу председателя Госплана СССР Н. А. Вознесенского, стремившегося создать в высших эшелонах власти соответствующие настроения. По оценке министра финансов А. Г. Зверева, Вознесенский «был очень сильным руководителем Госплана, мыслил масштабно и смело, глядел далеко вперед».[159] Возможно, именно это и предопределило его дальнейшую трагическую судьбу.

Уже 23 декабря 1946 года Совет Министров принял постановление «О мерах по ускорению подъема легкой государственной промышленности, производящей предметы потребления». В нем отмечалось, что существующие темпы роста предприятий Министерства текстильной и легкой промышленности «совершенно недостаточны и не обеспечивают выполнение закона о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства».[160] Самое интересное, что постановление обвиняло местные органы власти в отношении к легкой промышленности, как «второстепенной» отрасли. Необходимо отметить, что такое положение дел логично вытекало из всей стратегии государственной экономической политики. Скорее всего, к незначительной смене курса в декабре 1946 г. правительство подтолкнули социальные ожидания. Основная идея документа сводилась к предложению «произвести серьезный поворот внимания и ресурсов Министерств, ведомств, Совета Министров Союзных республик, и местных органов власти на дело ускорения роста производства товаров широкого потребления для населения».[161]

В соответствии с постановлением, Совет Министров установил новый, отличавшийся в сторону повышения, план производства важнейших товаров, прежде всего тканей. Вместо 4,7 млн. м. хлопчатобумажных тканей, установленных ранее на 1950 год, закон о пятилетнем плане предписывал произвести 4,8 млн. м. Производство шерстяных тканей должно было увеличиться на 5,6 %. По сути, постановление зафиксировало серьезные сбои в реализации плана четвертой пятилетки. Неслучайно ответственность за его выполнение теперь возлагалась на местные партийные органы, обязавшиеся добиться необходимых показателей. Закономерно, что для подъема легкой промышленности применялись лишь административно-командные методы. Собственно экономического стимулирования труда не предполагалось. Стремясь выполнить распоряжение правительства, руководство предприятий осваивало неиспользованные ранее производственные площади, увеличивало количество действовавших смен, применяло опыт довоенных социалистических соревнований.

Несмотря на затраченные усилия, довоенный уровень развития текстильной промышленности был достигнут только в 1949 г. Примечательно, что в производстве шерстяной и шелковой тканей уровень 1940 г. удалось достичь к 1948 г., то есть на год раньше. Шерстяная ткань использовалась для пошива солдатских шинелей, а шелк для производства парашютов. Как и в других случаях, отрасли связанные с ВПК развивались более быстрыми темпами. Ситуация в текстильной промышленности существенно осложнялась тем, что за годы войны было выведено из строя 61,7 тыс. станков. За 1946–1948 гг. страна произвела лишь 8727 единиц ткацких станков, что составило 14,1 % к потерям за годы войны.[162] Кроме этого, к концу четвертой пятилетки замены требовала значительная часть износившихся машин, что не могло быть восполнено техникой, вывозимой из Германии. По данным Российского государственного архива экономики, в период с 1945 по 1947 гг. из Германии прибыло 17 тыс. вагонов демонтированного оборудования.[163] По известным причинам в официальной советской статистике не принято было упоминать о значении репараций в восстановлении и развитии народного хозяйства СССР в первые послевоенные годы.

Как известно, репарационные платежи поступали от Германии и Японии. В первую очередь это — комплектное оборудование более 5,5 тыс. демонтированных и вывезенных в СССР в 1945–1950 гг. германских (на территории Восточной Германии, Польши, Австрии и Венгрии) и японских (на территории Манчжурии и Северной Кореи) предприятий. Среди них преобладали металлургические, машиностроительные, судостроительные, авиационные, химические, артиллерийские, приборостроительные, радиотехнические, деревообрабатывающие, рыбоконсервные заводы. Руководство страны отдавало предпочтение ввозу в страну средств производства военной техники. Это в полной мере соответствовало уровню милитаризации сознания государственных лидеров. Отчасти поэтому в первые послевоенные годы среди населения сохранялся повышенный спрос на товары народного потребления.

Совокупные трудности развития как эвакуированных, так и «давних» текстильных предприятий определялись в конечном итоге главным — недостатком получения капитальных вложений. Это было одно из центральных противоречий времени — противоречие между провозглашенными высокими целями добиться обилия основных потребительских товаров и материальным воплощением этой цели. Однако существовали объективные основания подобной государственной политики.

В послевоенный период основная доля национального бюджета по-прежнему уходила на реализацию военных программ, на противостояние с ведущими в техническом плане державами Запада. Известный историк Н. Н. Яковлев приводит пример, насколько обеспокоен был министр здравоохранения Е. И. Смирнов тяжелым положением в снабжении больниц лекарствами. Сталин, узнавший об этом, спокойно отметил: «Смирнову, по должности знавшему о разработке ядерного оружия, не подобало не понимать, куда идут средства».[164] Таким образом, существовала обратная сторона официальной конверсии. Затраты страны на военно-промышленный комплекс не только оставались огромными, но и постоянно наращивались.

Сразу же после войны в районе закрытого города Красноярск-26, по указанию Л. П. Берия, началось сооружение подземного горно-химического комбината для производства оружейного плутония. О размахе стройки, ее необычайной дороговизне, говорит тот факт, что из таежных сопок «вынули грунта больше, чем при прокладке московского метро».[165] В начале июля 1948 года был введен в действие первый советский ураново-графитный реактор на комбинате № 817 (Челябинск-40), строительство которого осуществлялось ударными темпами. Для того чтобы представить масштабы строительных работ, достаточно отметить, что при закладке фундаментов производственных помещений было вынуто 190 тыс. куб. метров грунта (в основном скальные породы), уложено 82 тыс. куб. метров бетона, 6 тыс. куб. метров кирпича. На объекте было смонтировано 5 тыс. тонн металлоконструкций, 230 км трубопроводов.

У советского руководства было достаточно оснований для подобного распределения материальных средств. По рассекреченным сейчас документам хорошо известно, что сразу же после окончания Второй мировой войны американское военное командование и объединенный комитет начальников штабов стран НАТО разрабатывал варианты плана военной агрессии против СССР. Боевые действия предполагалось вести с применением ядерного оружия и больших масс войск. Это планы под названием «Тоталиту» (1945 г.), «Троуджэн» (1948 г.), «Троян», «Дропшот» и «Оффтекл» (1949 г.). В результате ряда успешных операций советской внешней разведки Сталин был осведомлен о планах стран НАТО, что и определило пропорции в финансировании военных проектов СССР. Неслучайно, исследователи создания ядерной промышленности, как правило, более лояльно настроены по отношению к Сталину и его окружению, нежели исследователи аграрного развития страны.[166]