Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 Страница 22

Это слово витает в воздухе, но сделано все, чтобы оно не было названо. Ну, так я его назову. Это слово — НИЗОСТЬ.

Враг, стремящийся нас добить, делает ставку на нашу низость.

Низость нашей элиты. Низость нашего общества. Низость вообще.

Почувствуйте это слово — НИЗОСТЬ. Русский язык гениально раскрывает метафизическое существо игры, где ставкой являются спасение и погибель.

Низость — это Низ. Ставка на низость — это ставка на Низ. Именно эту ставку и сделала перестройка с ее метафизикой карнавала, предлагающей замену Верха на Низ. И такую же ставку сделает «перестройка–2».

Ставку на низость класса…

На низость элиты…

На низость в душах…

На низость в поступках…

На «бобок-с».

«Бобок» — это метафизический термин. Есть близкий научный термин — социокультурный регресс.

Карнавал и царствующий в его лоне Танатос запустили регресс, сломали механизмы, обеспечивающие восхождение человека. Толкнули вниз и продолжают толкать. Толкать человека вниз гораздо проще, чем тянуть его наверх.

Танковые залпы 1993 года отдавались в моих ушах этим самым словом «регресс». Мы после этих залпов живем на территории регресса. Просто жить на ней — значит тлеть. Мы боремся. Мы противопоставляем регрессу контррегресс, царству низости — катакомбы, в которые этой низости вход закрыт. Но мы живем не только в катакомбах!

Конечно, тут каждый выбирает для себя! Кто-то может так оградиться от поврежденного, тлеющего социума (сказав вдобавок, что рыба тухнет с головы), что потом и не достучишься.

Так отгородились старообрядцы после Петра I, Они не уклонились от участия в общей народной жизни и породит много ценного для России. Но их поведение в корне отличалось и от поведения ранних катакомбных христиан, и от поведения современных групп с катакомбными стратегическими претензиями, например, тех же ваххабитов, которых Буркхардт когда-то назвал «протестантами ислама».

В чем суть различия? Ведь не в том же, что ранние христиане были менее чутки к тлению Рима — параллельно с ними существующего и господствующего политического и социального мироустройства. Не они ли называли Рим блудницей, не их ли третировал этот Рим? Нет, их чуткость к низости, к «бобку» и отчуждение от оных было ничуть не меньше, чем у старообрядцев.

Но они шли на территорию регресса, веря в силу своего духа, в возможность преображения, в возможность смены возобладавшего в тлеющем Риме Низа — на Верх. И они преуспели. Каким бы было человечество, если бы они не преуспели? Византия за счет этого их подвижничества продержалась тысячу лет. Вы только подумайте! Не семьдесят лет, как СССР, и не четыреста лет, как проект «Модерн», а тысячу!

Но ведь и Запад спасся за счет проникновения тех катакомб на территорию регресса! Да, Рим спасти не удалось. Но Папа сумел ввести в какие-то берега обезумевших мелких варваров, этих царей-бандитов ранней феодальной Европы. А дальше началась долгая история превращения мелких царей-бандитов в элиту Священной Римской империи. Византия продержалась тысячу лет, а западный Рим, рухнув, воскрес. И этим в огромной степени определил, вместе с Византией, лицо современного человечества.

Так имеем ли мы право забывать этот урок? Или мы считаем, что у нас нет своей метафизической правды? Но чего ради тогда мы проживаем на территории регресса? Нам так нравятся березки? Мы «бабки» вместе с регрессорами стрижем? Егор Гайдар рекламировал свою деятельность (в том числе им, Гайдаром, организованную и проплаченную — читайте Геращенко — пальбу по Дому Советов) прямым цитированием из Стругацких, как «прогрессорство». Но понимал он, что на самом деле занимается — причем буквально — РЕГРЕССОРСТВОМ. Впрочем, не в Гайдаре — и даже не в Ельцине — суть дела.

Суть дела — в слове «низость». Ощутите значимость этого слова для будущего России.

Бжезинский делает ставку на низость и говорит: «Это ахиллесова пята».

А если и в самом деле это «ахиллесова пята»?

Низость элит обрушила СССР. Бжезинский делает ставку на то, что это совершится во второй раз, и Российская Федерация рухнет в силу низости новорусского нуворишского сословия. Двадцать лет назад элитам удалось заразить низостью широкие слои населения. А теперь?

Все зависит от нравственного обоняния. Его-то мы и должны развивать.

Мы знаем, что это многим не нравится. Ну, и что? Ведь мы также знаем, что это абсолютно необходимо. Что только развитие нравственного обоняния (равно как и понимания происходящего) может позволить людям, оказавшимся в ситуации регресса, спохватиться. Сегодня спохватываются одни, завтра — другие. Мы не должны ни радоваться, ни сетовать — только работать. Работать на территории регресса.

«Работать» — это значит писать статьи и книги, зная, что для всего, что погружено в регресс (как элитный, так и низовой), эти статьи и книги — пустой звук.

«Работать» — это значит идти на телешоу или иные шоу (те же «2020», к примеру), зная, что и пригласившие тебя организаторы шоу, и большинство тех, кто будет лицезреть эти шоу, считают регресс возвратом к нормальной жизни, освобождением от «цепей совка».

«Работать» — это значит быть готовым к тому, что действие рождает противодействие. Что твои выступления будут сопровождаться грязными, развязными, пустопорожними комментариями. Или же их будут кромсать, искажая купюрами мысль. Что и произошло, к примеру, в телепередаче о событиях 1993 года, которая побудила меня к этим историческим и метафизическим рефлексиям.

«Работать» — это значит раздражать тех, кто воспринимает губительный регресс как очень комфортную и высококалорийную среду обитания. В числе подобных — множество VIP-персон, настроенных как либерально, так и консервативно. Пусть либеральная фронда отсчитывает твои выступления по телевидению или количество твоих участий в околовластных мероприятиях и измеряет этим количеством некую, вожделенную для этой фронды, «приближенность». Но ты-то сам знаешь, что эта фронда мерит тебя своими мерками. А что на самом деле она-то и приближена по-настоящему. И даже непонятно, почему так тщательно следит за тобой… То ли путает тебя со своими консервативными конкурентами, то ли… То ли боится, что, вопреки всему произошедшему, всей выстроенной системе, всем запущенным тенденциям, всей логике поведения элиты и масс, кто-то еще может СПОХВАТИТЬСЯ.

«Работать» — это и значит вопреки всему давать кому-то какой-то шанс спохватиться. Предупреждая, что время, отведенное на такое спохватывание (то есть последнюю возможность исправления метафизического повреждения), сжимается, как шагреневая кожа.

Я пришел на телешоу, посвященное событиям 1993 года, чтобы работать. Когда мне помешали работать, искромсав сказанное, я обратился к тем, кто готов слушать: «Смотрите, как кромсают, и задумайтесь, почему». То есть те, кто мне помешал работать, одновременно помогли, дав наглядный материал для рефлексии. Тебе мешают, а ты работаешь. И даже помехи используешь для того, чтобы работать. И так — год за годом.

Пятнадцать лет назад Россия не спохватилась, ее нравственное обоняние не учуяло мертвый дух, вонь тлеющей души. Чем в большей степени мы, работая, разовьем нравственное обоняние, тем больше у нас надежд на это спохватывание сегодня. Других надежд, по определению, нет и не может быть. Кремль, телевидение… Спохватятся там — мы будем рады. Не спохватятся? Мы так же спокойно будем делать дело, которому посвятили жизнь.

В отличие от моих друзей, с возмущенных звонков которых я начал эти записи, мне важен не явный крен передачи на Первом канале, а причины, породившие этот крен. И я спрашиваю себя и других:

1) Зачем вообще нужна была передача на Первом канале по поводу октябрьских событий 1993 года? Ведь на самом-то деле вполне можно было обойтись без нее. Мало ли острых тем!

2) Почему, заявив эту передачу, надо было впасть в специфическое эмоциональное состояние, понятное всем, кто смотрел передачу?

3) Чем так опасна сейчас тема 3–4 октября 1993 года?

4) Для кого она опасна? Для Путина? Он мирно прошел восемь годовщин октябрьских событий, не представлявших для него хоть какую-то политическую проблему. Палил по Дому Советов не Путин, а Ельцин. Как раздавать всем сестрам по серьгам («и в этом есть хорошее, и в том») — Путин знает, что называется, «от и до».

5) Значит, казалось бы, эту тему нельзя назвать горячей.

6) Но произошедшее показало, что тема не горячая, а обжигающая. И это единственное, что интересно.

7) Для кого она столь горяча, непонятно, но — ох, как горяча! Не только приглашенные в передачу «чучела ельцинской эпохи» — Шейнис, Шумейко, Станкевич и прочие, недоумевавшие, почему их спустя пятнадцать лет поддерживают, но и очень умные (а главное — адекватные) люди были напряжены до предела.