Альберт Беляев - Вся чернильная рать... Страница 22

Советолог считает, что «в литературном отношении» слово «советский» носит двусмысленный характер. Вот, дескать, Солженицын называет себя «русским», но он же не считает себя «советским писателем…»[158].

Поистине подобный аргумент может вызвать лишь ироническую усмешку.

Хинли намерен решительно покончить и с бытующим в литературоведении Запада разделением русской литературы на советскую и эмигрантскую. Он готов даже Глеба Струве приструнить за выпуск специальной книги о русской литературе в эмиграции.

Словом, эпитеты «советский», «советская» применительно к литературе оказываются, по Хинли, неуместными. Стремясь возвести преграду между советскими писателями и их социалистическим Отечеством, он совершает этакую ловкую подмену термина «советские писатели» понятием «писатели, проживающие в СССР», не потому ли, что термин этот имеет в виду прежде всего идеологическую окраску?

Что ж, в истории уже были попытки объявить СССР «географическим понятием». Теперь вот Хинли демонстрирует нам тот же трюк с советской литературой и одновременно — нагловатое желание объединить под одной крышей, в одном понятии писателей советских и тех, кто утратил право называть себя таковым, стал безродным эмигрантом. «Я смело называю этих писателей и их литературу, — заносчиво восклицает Хинли, — русской… независимо от места их проживания и идеологических взглядов»[159].

Как говорится, вольному воля. Но от подобной «смелости» очень уж попахивает пропагандистским маневром, преследующим иные цели, нежели литературные.

Р. Хинли с похвалой отзывается о книгах своих коллег-советологов от Глеба Струве до Эдварда Брауна, которые, по его мнению, создали «великолепные книги по истории русской советской литературы». Но, как выясняется, все это тем не менее было не совсем то… «У нас все еще нет, — сокрушается Хинли, — единой работы, в которой адекватно и сжато трактовалась бы литература всего периода, взятая в ее социальном контексте, не хронологически, но проблемно, тема за темой»[160].

Хинли самоуверенно добавляет, что именно эта его книга и призвана заполнить зияющий пробел в советологии. При этом бросаются в глаза необоснованные претензии Хинли (впрочем, такие претензии встречаются и у других советологов, особенно у американских) изображать дело таким образом, словно подлинную историю развития советской литературы могут изложить только «западные специалисты», обладающие якобы большей информацией о жизни советского общества, нежели специалисты советские, от которых, по уверениям Хинли, эту информацию «старательно скрывают».

Оригинальное суждение? Да вовсе нет! В этом суждении нет ничего оригинального, нет ничего своего. Хинли лишь повторил высказанную за тринадцать лет до него в журнале «Проблемз оф коммьюнизм» сентенцию американского советолога Виктора Франка, который утверждал: «…так как русские ученые… не в состоянии дать должное истолкование фактам родной истории и цивилизации на подлинно научном уровне, то эту задачу должны взять на себя ученые за пределами Советского Союза… как бы ни казалось странным, но западные эксперты на самом деле больше знают о фактах современной жизни в Советском Союзе… Западные ученые являются более объективными, чем их советские коллеги»[161].

Как видим, западные советологи дисциплинированно подстраиваются под инструктивные суждения ориентирующего мысль всех отрядов антикоммунистов официального органа американской внешнеполитической пропаганды журнала «Проблемз оф коммьюнизм».

Впрочем, тезис В. Франка британский подданный Хинли в чем-то пытается обосновать и по-своему. Он, например, объясняет, что западный специалист может «гораздо легче» достать, раздобыть нужный ему источник. Он может, указывает Хинли, «…купить, взять во временное пользование… или (я могу это предположить) украсть с меньшим риском в Лондоне, Париже или Нью-Йорке… чем это возможно в Москве или Ленинграде…»[162].

Что ж, где легче красть источники, где в этом узком смысле меньший риск — не будем спорить. Целиком положимся на компетентность автора. Это суждение, вполне вероятно, может основываться и на личном опыте. Автору, как говорят в таких случаях, виднее…

Книга Р. Хинли, которую автор предлагает рассматривать как дополняющую его предыдущие работы, посвященные русским писателям, состоит из трех больших разделов, или частей. Первая часть посвящена исторической и литературной обстановке в дореволюционной и послереволюционной России в широком плане; во второй автор дает истолкование роли и значения литературы в общественной и политической жизни советского общества, и, наконец, часть третья целиком и полностью «сфокусирована» собственно на литературе, на литературных проблемах и на отдельных литераторах. В этой главе излагается история возникновения советской литературы, дается оценка литературным течениям, теориям, группам, возникавшим и исчезавшим в ходе развития советской литературы.

Подход Р. Хинли к советской литературе ничем, собственно, не отличается от традиционно советологического: как и его предшественники, он склонен рассматривать советскую художественную литературу прежде всего как источник, или, по выспреннему выражению Хинли, как «окошко, через которое мы сможем рассматривать — в верном или искаженном свете — Россию»[163] (вспомним американских советологов: Вера Александрова рассматривала произведения советских писателей именно в качестве источника «социальной и политической информации», а Эрнст Симмонс — в качестве носителей «специальных данных» о жизни советского общества).

Казалось бы, Хинли косвенно свидетельствует о правдивости советской литературы, однако весьма примечательна оговорка насчет «искаженного рассматривания» России. Она, конечно, не случайна и выдает намерения автора использовать почерпнутые из литературы сведения о советской действительности с неблаговидными целями: слишком часто ловили советологов с поличным за руку, слишком часто уличали их в преднамеренной лжи и клевете. И потому Хинли кокетничает: «…как ни парадоксальным это покажется… искажение… часто… способствует наиболее глубокому проникновению в суть вещей»[164].

Таким нехитрым способом Р. Хинли сам себе выдал индульгенцию и отпустил все грехи. Если, мол, он и искажает картину жизни в Советской России и в советской литературе, то это делается, оказывается, для того, чтобы добиться… «проникновения в суть вещей»!

«Метод парадоксов», изобретенный Рональдом Хинли, открывает поистине безграничные возможности перед советологами. Наконец-то найдена «теоретическая» база их непреодолимой склонности к фальсифицированному, клеветническому, извращенному изображению реальной советской действительности.

Оказывается, все это делается ради «глубочайшей проницательности»! Браво, мистер Хинли! Подобный «метод», несомненно, скажется на повышении производительности труда советологов, и в результате можно ожидать значительного увеличения объема вранья и лжи о советском обществе и о советской литературе.

Действенность своего метода Рональд Хинли демонстрирует с первых же страниц своей объемистой книги. Пожалуй, никто из советологов до Хинли не рисковал опровергать тот факт, что 1917 год в России знаменателен двумя революциями: Февральской, в результате которой к власти в России пришла буржуазия, и Октябрьской социалистической, в результате которой власть в стране перешла в руки рабочих и крестьян, в руки народа. Хинли же утверждает, что не было никаких революций в России в 1917 году ни в феврале (ибо, по Хинли, царский режим «рухнул» сам по себе), ни в октябре (ибо в стране, по Хинли, некому было сопротивляться большевикам, и они просто «прибрали» беспризорную власть к рукам).

А чтобы похлестче уязвить и опорочить этих самых большевиков, Хинли не гнушается вновь пустить в ход расхожую и давно уже скомпрометировавшую себя версию о «секретной финансовой помощи кайзеровской Германии»[165] русским революционерам.

К сожалению, грустит Хинли, до сих пор в Советском Союзе существует неколебимое и устойчивое отношение к революции в октябре 1917 года как к «благородному и достойному восхваления деянию»[166]. И это потому, уверяет Хинли, что большевикам удалось внушить всем и каждому простую и ясную мысль о том, что любую попытку свергнуть Советскую власть следует рассматривать как контрреволюцию. Под влияние этих внушений подпали, дескать, и писатели. Хинли пишет: «…абстрактная концепция революции зачаровывала словно гипнозом русских писателей»[167].

Судя по всему, Рональд Хинли очень бы хотел «разочаровать» советских писателей в идеалах Октябрьской революции и в отношении к Советской власти…