Никита Хрущев - Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2 Страница 23

Когда мы взглянули на китайскую карту, то там уже не значился в качестве китайского Владивосток, эта претензия была молчком снята. Но были обозначены какие-то острова на пограничных реках, на которые претендовал Китай, а главным являлось требование, чтобы граница по рекам проходила не по китайскому берегу, а по фарватеру. Мы с этим согласились, потому что в мировой практике чаще всего проводят границы именно по фарватеру пограничной реки. Вообще при решении спорных вопросов с Китаем мы старались опираться на мировую практику. В итоге мы согласились на передачу Китаю большинства тех островов, на которые он претендовал, после чего между нами не осталось практически спорных вопросов по границе, разделяющей Китай и СССР, за исключением единственного: Пекин настаивал, чтобы китайские пароходы могли пользоваться основным руслом Амура в районе Хабаровска; по старому же договору с Россией[63] они имели право плавать только по прилегающей к китайскому берегу протоке. Теперь Пекин требовал права ходить буквально у стен Хабаровска. Мы хотели сохранить старое соглашение, потому что наши отношения были напряженными, и мы не желали подпускать недружелюбно настроенных людей к такому важному пункту. Китайцы с нами не согласились, и этот параграф остался вне договоренности.

Касательно линии остальной границы (а она превышает в длину две тысячи километров, причем сухопутная во многих местах тянется по горам, где бродят только охотники) мы, рассмотрев все претензии Китая, предложили нашей делегации придерживаться средней позиции. Спорные участки были небольшими и не представляли особой ценности ни для нас, ни, на наш взгляд, для Китая. Вот мы и хотели, применив линейку, просто разрезать их пополам: где-то нам поступиться в пользу Китая, а где-то срезать выступы в нашу пользу. В таком случае получилась бы не буквальная компенсация, а спрямление границы. Конечно, по линейке на местности границу не проведешь, потому что граница существует не для птиц, которые перелетают ее. Граница в идеале должна проходить по местам, доступным для пограничников, так что разделительную линию следовало, конечно, уточнить конкретно уже на местности. Мы исходили из того, что лучше из-за пустяков не дразнить гусей, а прийти к полюбовному соглашению. Нам казалось, что здесь, как говорится, кладется плюс на минус: уступка за наш счет в одном случае и уступка с китайской стороны – в другом случае. Мы надеялись, что теперь будет найдено общее решение, не наносящее ущерба ни престижу, ни основной территории обеих сторон.

Наша делегация изложила такую позицию Советского правительства. Но Пекин не принял наших предложений и настаивал на том, чтобы все вопросы были решены только так, как указано на китайской карте. Главным препятствием к подписанию договора о границах теперь служил уже не отказ китайцев принять наши предложения, а другое. В конце концов мы были готовы пойти на принятие их новых предложений, чтобы навсегда закрыть спорные вопросы. Главное заключалось в том, что Пекин требовал признать в тексте договора, что советско-китайская граница была установлена на неравноправных условиях, когда Китай был слаб и царское правительство навязало ему силой такую границу, какая была выгодна России. Требование зафиксировать в договоре, что граница сложилась на неравноправной основе, совершенно неприемлемо для любого суверенного государства. Ведь прежние русско-китайские договоры были подписаны той и другой стороной, одни – столетиями, другие – десятилетиями ранее. Если согласиться с Пекином, то надо отказаться от всех территорий, полученных ранее Россией, и китайской справедливости ради отдать неравноправные приобретения. Пекином вопрос был поставлен дыбом, да и сейчас он стоит таким же образом.

Когда мы увидели, что договориться не удастся и нам могут предъявить новые претензии, мы честно и прямо заявили, что территория, на которую претендует Китай, никогда исторически не была китайской. Когда-то Китай имел там своих людей, которые, опираясь на насилие, собирали дань с местного населения, и поэтому Пекин теперь считает эти земли китайскими. Но жили-то там и живут вовсе не китайцы, а казахи, таджики, киргизы, другие среднеазиатские, сибирские и дальневосточные народы. В Приморье китайцы имели лишь отдельные поселения, пытаясь колонизировать этот край. Главным образом то были охотники и торговцы. Они пользовались теми же правами, что и русские, которые проникли туда позже и постепенно экономически вытеснили китайцев, а политическое присоединение Приморья к России произошло давно[64]. Любая попытка пересматривать сейчас исторически сложившиеся границы, подвергать их сомнению и пытаться их переделывать безнадежна и не вызовет улучшения отношений между государствами. Нельзя решать никакие споры между государствами на такой основе.

Наша делегация вернулась из Китая без договоренности. Следующее заседание должно было состояться в СССР. Наше правительство рассмотрело все, что требовалось, и дало соответствующие указания нашей делегации. Ее возглавлял командующий погранвойсками СССР[65]. На меня он производил хорошее впечатление как спокойный и разумный человек. С полным пониманием дела он мог вести предстоявшие переговоры. Затем мы обратились к Китаю, чтобы узнать, когда делегации сумеют встретиться. Но Пекин вообще нам не ответил. До конца моей государственной и партийной деятельности СССР так и не получил ответа. Как развиваются соответствующие события сейчас, я знаю только по газетам. Из них видно, что советская позиция ясна и принципиально ни в чем не изменилась, а правительство СССР проводит в этом вопросе ту же линию, которую проводило при мне.

Добавлю, что наиболее скользким вопросом оставалась проблема Памира. Статус Памира не был предусмотрен никакими договорами между царским правительством и Китаем. Вот и возникла проблема. Мы дали директиву нашей делегации разъяснить, что Памир исторически заселен таджиками и по праву должен принадлежать им. Никаких китайцев там нет сейчас и не было раньше. Значит, о чем вдруг возникла речь? Граница там должна оставаться такой, как она исторически сложилась. Как отреагировали китайцы на это разъяснение, я не могу сказать, потому что в мою бытность главой правительства наших встреч больше не было.

Сейчас нашей делегацией, которую возглавляет Кузнецов[66], опять ведутся переговоры. Как они протекают и какие претензии предъявляются Пекином, не знаю. А по высказываниям китайской печати видно, что Пекин продолжает недружественную в отношении СССР политику, как и прежде, когда я возглавлял Советское правительство. Очень жаль! Но я верю, что придет все-таки время (хотя мне и неизвестно, когда придет), и китайские руководители поймут необходимость сплочения социалистических стран и коммунистических партий в интересах своих народов, борьбы за мир, за социализм на Земле. Тогда на разумной основе ликвидируется конфликт, и обе стороны начнут делать все, чтобы укрепить общую дружбу, двигаться совместными усилиями к цели, которая была поставлена Марксом и Лениным, к коммунизму.

Говоря об истории наших отношений с Китаем, я касался главным образом государственных вопросов. Но межгосударственные споры не могли не затрагивать и межпартийных вопросов. Хотел бы привести в этой связи некоторые факты, характеризующие развитие отношений КПК с КПСС, другими братскими партиями. Если после Бандунгской конференции Китай выступал в едином ряду борцов за мир, за мирное сосуществование стран с различными социальными системами, то со временем стал обособлять свою политику и в конце концов дошел до того, что начал подрывать само это движение. Как известно, в борьбе за мир участвуют люди разных социальных слоев, разных религий, различного имущественного положения. Они объединились во имя одного стремления – обеспечить мир между народами. В своей деятельности я неотступно следовал этому положению и насколько хватало сил пропагандировал его, верил и сейчас верю, что такая политика соответствует интересам народов как социалистических, так и капиталистических стран.

Китай еще в 50-е годы начал постепенно торпедировать это движение, не соглашался с тезисом мирного сосуществования, заявляя, что оно ведет к буржуазному пацифизму и ослабляет революционные порывы народов изменить состояние дел в мире; что только резко активные действия против капитализма могут способствовать переходу к социализму; что надо гораздо интенсивнее вести революционную работу, не отвлекаясь на борьбу за мир, которая разоружает и ослабляет народные массы. Пекин выступал и против участия в этом движении представителей буржуазии, заявляя, что союз с ними есть предательство интересов рабочего класса. Мы же считаем неразумным ослаблять столь важное движение, отталкивая от себя людей, которые верят нам и делают все для того, чтобы обеспечить мир на Земле. Например, Сайрус Итон[67] – крупнейший капиталист, металлургический магнат, но разумный человек, который искренне выступает за мир, за мирное сосуществование между США и Советским Союзом. Зачем нам отталкивать его? Потому что он капиталист? Глупость. Многие религиозные деятели, занимающие высокое положение, также стоят на позиции мирного сосуществования. И мы тоже считали неразумным отталкивать их от себя.