Альберт Беляев - Вся чернильная рать... Страница 25

Хинли запугивает существующими только в его распаленном воображении «ужасами» неких «предписаний» социалистического реализма, которые якобы обрекают всех советских писателей на «безликий, плоский, однородный стиль»[185].

Советолог утверждает, что, исходя из «требований» метода социалистического реализма, советских писателей «обязывали» писать якобы только о политике. Тех же литераторов, которые считали, что политика необязательно должна присутствовать в произведении, «власти» безжалостно, дескать, «подавляли».

Возникает закономерный вопрос: как же быть тогда с большим отрядом советских литераторов, которые писали и пишут, например, о природе, о детях, о животном мире, наконец, о родной земле? Куда отнести, скажем, таких известных советских писателей, как А. Грин, М. Пришвин, С. Маршак, К. Чуковский? Оказывается, Хинли предусмотрел подобные вопросы: Грин, конечно же, «эскапист», Пришвин — тоже «форма литературного эскапизма», детская литература в целом — «еще одно прибежище, в котором укрывались писатели от политического нажима…»[186].

Похоже, Хинли всех известных советских писателей готов причислить к «эскапистам». Даже писателей, в чьем творчестве находят отражение преимущественно проблемы развития советского села, Хинли тоже зачисляет по разряду… эскапистов! Он так и пишет: «Политически нейтральной областью стала… так называемая деревенская проза…»[187].

Вот уж действительно весьма своеобразное понимание и применение термина «эскапизм» демонстрирует в своей книге Хинли. Ведь широко известно, что так называемая деревенская проза в советской литературе отличается злободневностью проблем, неразрывной связью с жизнью общества, а следовательно, с политикой. Пустота и бессмысленность досужих разговоров об «аполитичности» литературы и искусства давно уже очевидны широким массам художников. Все дело в том, с какой политикой связано их творчество. Если политика исходит из интересов народа, преследует благо народа, направлена на укрепление мира и взаимопонимания — тогда она может оказывать лишь благотворное влияние на творчество художников, тогда она может оказывать большое вдохновляющее воздействие на художественное воображение писателя или деятеля искусства.

Странны и необъяснимы толкования, даваемые Р. Хинли понятиям партийности и народности. Народность, утверждает Хинли, требует якобы от советского писателя «политического и национального шовинизма». Иностранцы, мол, в произведениях советских писателей должны изображаться негодяями и подлецами, а советский человек непременно должен быть здоровым, сильным, уверенным в себе и положительным.

Партийность же, по Хинли, требует от писателя изображать в произведениях не ту жизнь, которую он видит вокруг себя, а некую «высшую правду». Отсюда, мол, социалистический реализм требует от писателя не жизненной правды в литературе, не исторической конкретности, а «ложного, исторически неверного изображения действительности». И потому, дескать, в советской литературе существует «принудительный оптимизм»[188].

Стоп! Да ведь это тоже почти дословно списано Рональдом Хинли из книги американского советолога М. Клименко «Мир молодого Шолохова», вышедшей в США в 1972 году. Это М. Клименко утверждал, что социалистический реалист обязан-де «воспринимать реальность не такой, какой она предстает перед нами в действительности, но какой она должна стать в перспективе»[189], какой она должна стать, по мысли теоретиков партии, в будущем…

Ничего не скажешь: школа антикоммунизма эффективно внедрила в среду советологов безликий, однородный и плоский, униформированный стиль мышления вне зависимости от их подданства и от места проживания — на Гавайских островах, как Клименко, или в Англии, как Хинли.

Упражняясь в домыслах о неких «строгих регламентациях» социалистического реализма, с упорством, достойным лучшего применения, настаивая на давно отошедшей в прошлое догматической и вульгаризаторской трактовке эстетики социалистического реализма, Хинли вместе с тем лукаво замечает, что эти регламентации кое-кому в советской литературе удавалось обходить. Вот, например, М. Горький после революции писал «главным образом на дореволюционные темы», что позволяло ему, так сказать, сохранять «иммунитет» от строгих предписаний социалистического реализма.

Да и Шолохов, злорадно пишет Хинли, сохранил в своем творчестве собственную индивидуальность писателя гораздо в большей степени, чем это дозволялось «нормами социалистического реализма». Более того, Хинли утверждает, что «в сущности, он (то есть Шолохов. — А. Б.) грубо нарушил дух доктрины в романе «Тихий Дон», в котором не только нет счастливого конца, но и сохраняется беспристрастное отношение автора к белым и красным… Утверждая первенствующее значение частной жизни над политикой… Шолохов подрывает самый главный канон социалистического реализма»[190].

Четверть века назад аналогичными рассуждениями «отлучал» Шолохова от социалистического реализма американский советолог Уильям Харкинс. В своей книге «Словарь русской литературы» (1956 г.) он во всеуслышание объявил о том, что роман Шолохова «Тихий Дон» якобы «сокрушает дух и букву социалистического реализма».

За четверть века ни на йоту не продвинулась вперед мысль советологов в истолковании величайшего романа XX века, она уныло топчется в болоте раз и навсегда сформулированных оценок и положений антикоммунистической пропаганды. На фоне этого разве не смешными выглядят попытки Рональда Хинли объявить советской критике «выговор» за то, что она, по его мнению, недостаточно строго блюдет «чистоту норм» социалистического реализма! Он так и пишет: «Во имя того, чтобы объявить Горького, Маяковского и Шолохова приверженцами метода, было выгодно не заметить многих их отклонений от строгих правил, которым обязаны были следовать менее крупные, неканонизированные писатели»[191].

Подводя итог своим «теоретическим» мудрствованиям насчет метода социалистического реализма, Р. Хинли с тоской признает, что социалистический реализм «все еще остается» обязательным, терминология и концепция метода продолжают оставаться «священными» и часто, мол, используются в качестве «кнута для стегания идеологически непокорных писателей»[192].

А кнут этот, по уверениям Хинли, держит в руках с 1934 года Союз писателей СССР. Изобретательность Хинли по части подыскания язвительных терминов, которыми он старается «наградить» руководителей Союза писателей СССР, поистине безгранична. То он называет их «набобами», то «префектами», то «наставниками», то «опекунами»[193]… И раздраженно добавляет: «Все они (то есть руководители Союза писателей СССР. — А. Б.) были или являются членами партии и занимают в ней определенное положение, видя свою главную литературную функцию в том, чтобы осуществлять партийный контроль над писателями»[194].

Советолог клевещет на многих советских литераторов. Очень не по душе ему, к примеру, пришелся всемирно известный писатель Константин Федин за верность своему народу, Родине, партии.

Не жалует советолог и Михаила Шолохова. Очень уж не нравятся Хинли ясные и четкие политические позиции писателя, о которых М. Шолохов не раз заявлял с трибуны писательских и партийных съездов, а также в своих статьях и в целом в своем творчестве.

Кто же пришелся «по сердцу» советологу среди советских литераторов? Есть ли такие? Оказывается, есть. И этим милым его сердцу персонажам Хинли посвящает целый раздел главы, который называется «Диссиденты». Хинли определяет их как людей, желающих, мол, всего лишь «реформировать это (то есть советское. — А. Б.) общество изнутри, в основном легальными средствами»[195] (значит, не исключаются и нелегальные? — А. Б.).

Хинли с тоской пишет о том, что эти так называемые «диссиденты» неуютно себя чувствуют в советском обществе, которое относится к ним с презрением. Хинли констатирует, что, как правило, «диссидентство» заканчивается эмиграцией. «Сначала либерал, затем диссидент и, наконец, эмигрант»[196], — пишет с горечью Хинли о милых его сердцу отщепенцах, которых советские люди справедливо называют предателями.

Хинли, судя по всему, вообще считает, что профессия литератора и любого «творческого работника» представляет собой некую «аномалию» в советском обществе. Они, дескать, «трудятся индивидуально, а не в составе коллектива… они трудятся, где они хотят и когда хотят, заключая договоры с периодическими изданиями и издательствами. Таким образом, — изрекает Хинли, — они принадлежат к профессии, которая… по самой своей природе противится обобществлению, и выступают в качестве производителей индивидуальных коттеджей в век производства массовой продукции…»[197].