Генри Киссинджер - Мировой порядок Страница 26

В тринадцатом веке мечтания о вселенском порядке возродились. Новая мусульманская империя во главе с турками-оттоманами, последователями завоевателя Османа, сумела существенно расширить исходный крохотный анатолийский «пятачок» и превратилась в грозную силу, которая бросила вызов и в итоге победила одряхлевшую Византию. Оттоманы начали создавать преемницу великих исламских халифатов предшествующих времен. Рисуя себя лидерами единого исламского мира, они вели экспансию во всех направлениях сразу и всюду объявляли священные войны. Первыми пали Балканы; в 1453 году был взят Константинополь (Стамбул), столица Византии, геостратегический узел, обеспечивавший контроль над проливом Босфор; затем оттоманы двинулись на юг и на запад, на Аравийский полуостров, в Месопотамию, Северную Африку, в Восточную Европу и на Кавказ; постепенно Османская империя сделалась доминирующей в восточной части Средиземноморья. Подобно ранним исламским правителям, турки трактовали свою политическую миссию как универсалистскую, как поддержание «порядка во всем мире»; султаны именовали себя «тенью Бога на земле» и «всеобщими правителями, каковые оберегают мир».

Как и предшественники полутысячелетием ранее, Османская империя при своем продвижении на запад вступила в контакт с государствами Западной Европы. Расхождение между тем, что позже институционализировалось в виде многополярной европейской системы, и османской концепцией единой универсальной империи определило сложный характер этого взаимодействия. Османы отказывались признавать европейские государства как легитимные и равные себе. Такое отношение проистекало из исламской доктрины и отражало вдобавок представление о реальности властных отношений – ведь Османская империя территориально превосходила все государства Западной Европы, вместе взятые, и в течение многих десятилетий была в военном плане сильнее любой коалиции европейцев.

Именно поэтому в официальных османских документах[62] европейские монархи, в соответствии с протоколом, упоминаются после султана, правителя Османской империи; они рассматривались как своего рода «визири», первые министры. К тому же европейские послы, допущенные османами в Константинополь, пребывали в статусе просителей. Соглашения, заключаемые при участии этих посланников, трактовались не как двусторонние, а как односторонние договоры, этакие «подарки» с привилегиями, которые султан волен отозвать, когда ему заблагорассудится.

Когда османы достигли предела своего военного могущества, обе стороны порой заключали временные соглашения ради достижения того или иного тактического преимущества. Стратегические и коммерческие интересы время от времени отодвигали религиозное соперничество на задний план.

В 1526 году Франция, считавшая себя окруженной Габсбургами – Испания на юге и Священная Римская империя с Габсбургом во главе на востоке, – предложила военный союз султану Османской империи Сулейману Великолепному. Это было в духе той же стратегической концепции, которая побудила католическую Францию сто лет спустя объединиться с протестантами в Тридцатилетней войне. Сулейман, воспринимавший власть Габсбургов как главное препятствие для удовлетворения османских амбиций в Восточной Европе, ответил согласием, пусть и обращался к королю Франции Франциску I как к младшему, по определению, партнеру. Он отказался от союза, который обеспечивал бы хотя бы моральное равенство, и вместо этого даровал свое соизволение нижестоящему:

«Я, великий султан, владыка владык, коронующий королей, земная тень Аллаха… падишах и султан Белого моря и Черного моря, Анатолии, Румелии и Карамании…[63] К тебе обращаюсь, зовомый Франциском, правителем земли Французской.

Ты посылал к моей Порте, убежищу государей, свое письмо… молишь о помощи и содействии в твоем освобождении… Мужайся и не отчаивайся. Наши доблестные предшественники и наши прославленные предки (да осветит Аллах их гробницы!) никогда не переставали воевать, дабы отразить врага и покорить его земли. Мы сами следуем по их стопам и во все времена завоевываем провинции и крепости великой силы и выгодно расположенные. Ночью и днем наши кони оседланы, а сабли под рукой» [64].

Так или иначе, военное сотрудничество удалось обеспечить, и результатом стали совместные османо-французские военно-морские операции против Испании и на Апеннинском полуострове. Играя по тем же правилам, Габсбурги назло османам заключили союз с шиитской династией Сефевидов в Персии. Геополитические соображения – по крайней мере, на время – победили идеологию.

Османская империя: «больной человек Европы»

Османские атаки на европейский порядок возобновились, и наиболее серьезной из них стал поход на Вену в 1683 году. Осада Вены, снятая в том же году европейскими войсками под началом принца Евгения Савойского[65], подвела итог османской экспансии.

В конце восемнадцатого столетия и, по мере нарастания усилий, на всем протяжении девятнадцатого века европейские страны вели обратную экспансию. Османская империя медленно, но верно дряхлела, а ортодоксальные религиозные группировки при дворе сопротивлялись модернизации. Россия надвигалась с севера, стремясь к Черному морю и Кавказу, а также на Балканы, куда, в свою очередь, с запада наступала Австрия, а Франция и Великобритания соперничали за контроль над Египтом, этой жемчужиной османов; в девятнадцатом веке Египет стал в значительной степени автономным от метрополии.

Сотрясаемая внутренними волнениями, Османская империя воспринималась западными державами как «больной человек Европы»[66], по выражению русского царя Николая I. Судьба ее огромных владений на Балканах и на Ближнем Востоке, в том числе крупных христианских общин, исторически связанных с Западом, превратилась в «Восточный вопрос», и на протяжении большей части девятнадцатого столетия ведущие европейские державы пытались поделить османские владения, не нарушая соотношения сил в Европе. Со своей стороны, османы норовили извлечь выгоды из позиции слабых – они лавировали между конкурирующими европейцами, норовя получить максимум свободы действий.

В конце девятнадцатого века Османская империя присоединилась к европейской системе баланса сил не в качестве «допущенного» участника вестфальского международного порядка, а, будучи ветшающим государством, которое не в состоянии управлять своей судьбой, в качестве «балласта» – его следовало учитывать при формировании нового равновесия, но статуса полноправного партнера данному «балласту» не полагалось. Великобритания использовала Османскую империю, чтобы блокировать движение России в направлении черноморских проливов; Австрия объединялась то с Россией, то с османами ради контроля над Балканами.

Первая мировая война покончила с этим неуклюжим маневрированием. В союзе с Германией османы вступили в войну, опираясь на принципы обеих международных систем – вестфальской и исламской. Султан обвинил Россию в нарушении «вооруженного нейтралитета» империи, в «неоправданной агрессии, попирающей нормы международного права», и поклялся «взяться за оружие во имя защиты наших законных интересов» (типично вестфальский повод к войне). Одновременно главный религиозный деятель империи объявил «джихад», обвинив Россию, Францию и Великобританию в «агрессии, направленной против халифата и ставящей целью уничтожение ислама» и призвал «правоверных всех стран» (в том числе тех, где правили британские, французские или российские ставленники) исполнить свой долг – «устремиться помыслами и делами к джихаду» под угрозой «гнева Аллаха».

Священная война иногда побуждает сильных на еще более великие свершения; однако это безнадежная затея, когда попираются стратегические и политические реалии. Тенденциями века были национальная идентичность и национальные интересы, а не глобальный джихад. Мусульмане Британской империи попросту проигнорировали призыв к джихаду; мусульманские лидеры Британской Индии сосредоточилась на борьбе за независимость, экуменической по сути, и в партнерстве с соотечественниками-индуистами. На Аравийском полуострове зрели национальные устремления, откровенно антиосманские. Надежды Германии на панисламскую поддержку в войне не сбылись. После окончания войны, в 1918 году, бывшие османские территории оказались включены в вестфальскую международную систему посредством различных политических инструментов.

Вестфальская система и исламский мир

Севрский договор 1920 года, подписанный с правительством того, что осталось от Османской империи после Первой мировой войны, создал на Ближнем Востоке «лоскутное одеяло» малых государств (подобного в политической истории этого региона еще не бывало). Некоторые страны, к примеру, Египет и Иран, он же древняя Персия, могли похвастаться историческим имперским опытом и достижениями культуры. Другие появились на свет как «подмандатные территории» Великобритании и Франции – налицо, очевидно, продолжение европейской колониальной политики или, как минимум, патерналистская попытка представить эти страны зарождающимися государствами, которые нуждаются в опеке. Англо-французское соглашение Сайкса – Пико 1916 года (по именам глав английской и французской делегаций соответственно) поделило Ближний Восток на сферы влияния. Мандатная система, ратифицированная Лигой Наций, фактически обеспечила этому разделению юридический статус: Сирия и Ливан отошли Франции; Месопотамия, а позднее Ирак достались Великобритании; Палестина и Трансиордания вошли в состав «подмандатной британской территории Палестина», что протянулась от Средиземноморского побережья до Ирака. В каждом из этих субъектов государственного права имелись несколько конфессиональных и этнических групп, причем исторически враждебных друг другу. Это позволяло обладателям мандата править, «манипулируя напряженностью», и тем самым закладывать фундамент для грядущих гражданских и региональных войн.