Александр Елисеев - Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны? Страница 29

Сталин добился ещё одной меры, ослабившей ре-гионалов. После XVII съезда в обкомах, крайкомах и ЦК нацкомпартий были ликвидированы секретариаты. Теперь там дозволялось иметь лишь двух секретарей. А через несколько месяцев ноябрьский пленум ЦК принял постановление, согласно которому обкомы, крайкомы и республиканские ЦК теряли право назначать и смещать секретарей нижестоящих организаций. Это право переходило к аппарату ЦК.

Тут имел место быть довольно хитрый маневр — усилить аппарат ЦК за счет ослабления ведомственных и региональных сепаратистов. Сталин знал, что главная трудность заключается в обуздании регионалов и технократов, а «свой», центральный аппарат он мог, в случае чего, урезонить легко.

Однако административных мер было недостаточно. Да, они вводили бюрократов в некие «рамки», но не устраняли саму проблему наличия могущественных вельмож. Не устраняли ее и периодические перемещения кадров с одного места на другое. «За долгие годы работы старые кадры притерлись друг к другу, установили достаточно прочные контакты между собой, — пишет историк Хлевнюк. — Сталин периодически „тасовал колоду“ руководителей, однако совершенно разбить установившиеся связи, разрушить группы, формировавшиеся вокруг „вождей“ разных уровней по принципу личной преданности, при помощи одних лишь „перетасовок“ не удавалось. По существу, в номенклатуре складывались неформальные группировки, сплоченные круговой порукой, стремлением обеспечить кадровую стабильность…».

Глава 5

ДЕДУШКИ СОВЕТСКОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ

«Правые уклонисты» и кризисный тридцатый

В 30-х годах внутри партии действовала группировка, сложившаяся на базе разгромленного ранее «правого уклона». Ее возглавляли бывшие члены Политбюро — Бухарин, Рыков и М. П. Томский (вожак профсоюзов).

Сам «правый уклон» был преодолен далеко не сразу и потребовал от группы Сталина значительных усилий. За Бухариным шли (и готовы были пойти) очень и очень многие. Что уж там говорить, если сомневался даже такой верный сталинец, как К. Е. Ворошилов. (Сомнения испытывал и лояльный, по отношению к вождю, Калинин.) К Бухарину склонялись и многие руководители ОГПУ.

В течение всего 1928 года сталинцы и бухаринцы вели довольно-таки сдержанные дискуссии о том, как проводить индустриализацию. Бухарин выступал против высоких темпов роста и за преимущественное развитие легкой промышленности. Сталин склонялся к тому, чтобы взять высокие темпы, «поставив» на промышленность тяжелую. Во времена перестройки бухаринская позиция всячески возвеличивалась. Утверждали, что умеренные темпы не привели бы к потрясениям начала 30-х годов, известных под названием «великий перелом». Однако позднее многие историки пришли к выводу, что программа Бухарина была правильна лишь в кабинетном отношении. И сработала бы она в том случае, если бы СССР оказался где-нибудь на Луне — в отдалении от своих геополитических противников. А в тогдашних конкретно-исторических условиях стране нужно было срочно развивать индустрию — с тем чтобы быть готовой к новой, большой войне.

По сути, Бухарин выступал за продолжение НЭПа (при известной коррекции курса). Но в конце 20-х это уже была благостная утопия, ведущая в тупик. НЭП полностью выработал свой ресурс, восстановив довоенный уровень производства, что было весьма относительным достижением. (Ведь мир-то за послевоенное десятилетие ушел далеко вперед. Производство товарного зерна составляло меньше половины от уровня 1913 года.) А в 1927 году рост производства вообще остановился. «В промышленности предприятия, которые почему-то тоже были переведены на хозрасчет, остались без оборотных средств. Чтобы хоть выплатить зарплату рабочим, они вынуждены были срочно распродавать готовую продукцию, естественно, по бросовым ценам, конкурируя между собой, — пишет М. Антонов. — В Донбассе начался голод среди шахтеров, которых увольняли из-за отсутствия денег на зарплату. Власть требовала отделить от предприятий то, что не связано с производством, т. е. „сбросить социалку“. Была прекращена выдача бесплатных продовольственных пайков рабочим, их стоимость включалась в зарплату, в результате чего жизненный уровень снизился. Быстро росла безработица. Армия безработных в разгар НЭПа насчитывала более 600 тысяч человек — это примерно пятая часть от общей численности фабрично-заводского пролетариата перед революцией» («Капитализму в России не бывать!»)

Вот к чему привел НЭП, которым у нас до сих пор восхищаются некоторые историки и политики. И вот за пролонгацию чего выступал Бухарин. Так что историческая правда, несомненно, была за Сталиным, тогда как Бухарин подошел к делу как сугубый теоретик и кабинетный мечтатель.

Но в 1928 году (да и позднее) это было очевидно далеко не всем. Поэтому июльский пленум отменил чрезвычайные меры по изъятию хлеба, на которых настаивал Сталин. А ведь только при помощи их можно было получить хлеб для индустриального рывка.

У нас принято ужасаться «антикрестьянским нажимом» и сталинской политикой в отношении деревни. И действительно, хорошего здесь мало. Но надо еще и понимать — в каком положении очутилась страна. Промышленность была развита слабо, а ведь только она могла бы дать товары, которые крестьяне охотно взяли бы в обмен на излишки хлеба. Но этих товаров не было. Поэтому не было и хлеба. А без хлеба не было и развития индустрии. Получался замкнутый круг, из которого Сталин хотел выйти за счёт деревни.

Его можно долго ругать за это, однако именно так проходила индустриализация во многих других странах. В Англии так вообще всё крестьянство было согнано с земли. Крестьян в принудительном порядке превратили в пролетариев, которые вынуждены были вкалывать на мануфактурах по 16 часов в день за гроши. В принципе, индустрия всегда развивается за счет аграрной сферы. Весь вопрос только в том — каков размер этого счета, который выставляет история. Увы, в России, прошедшей через революцию и чудовищную Гражданскую войну, сей счёт оказался весьма солидным. (Хотя и меньшим, чем в той же Англии.)

Между тем партийные верхи продолжали склоняться к Бухарину. ЦК принял резолюцию, которая оставляла прежние темпы роста промышленности. Эту резолюцию почему-то называют компромиссной, но, по сути, она означала поражение Сталина. Ведь его коньком, на тот момент, была форсированная индустриализация. И вот Сталина с этого самого «конька» довольно-таки беспардонно сдергивали.

Весьма возможно, что Бухарин в скором времени одержал бы решительную победу над Сталиным. Но он допустил несколько ошибок. Во-первых, Бухарин долгое время так и не решался открыто выступить против Сталина, что означало бы заявку на устранение последнего от власти. Он отделывался опосредованной критикой. «Правые» упорно не хотели хоть как-то походить на оппозицию троцкистско-зиновьевского образца — с ее фракционностью и беспардонным стремлением к власти. Бухарин мог бы свалить Сталина уже на июльском пленуме, но ему «не хватило бойцовских качеств в этом сражении, — констатирует М. Антонов. — Даже тогда, когда приведенные им факты народного недовольства произвели сильное впечатление и ему почти удалось склонить настроение зала в свою сторону, он не предложил конкретных оргвыводов и даже сказал несколько лестных слов о Сталине. Недаром Троцкий сравнивал Бухарина с испуганным солдатом, который спешит стрелять, закрыв глаза и не попадая в цель».

Во-вторых, Бухарин «поскользнулся» на том, что вступил в секретные переговоры с Каменевым, пытаясь добиться поддержки левых. Делать ему это было абсолютно незачем. Сторонников у Бухарина и так хватало, а вместе с колеблющимися они могли составить вполне реальное большинство.

К тому же левым бухаринская позиция никак не подходила — они-то как раз и были за форсированную индустриализацию. Кстати, в свое время многие историки перестроечной поры вдоволь поиздевались по этому поводу над Сталиным. Дескать, борец с троцкистами и зиновьевцами сам же и встал на позицию леваков. «Перетроцкистил Троцкого». На самом же деле отличие было принципиальным. Левые предлагали начать форсированную индустриализацию в середине 20-х, когда возможности НЭПа еще не были реализованы до конца. Кроме того, они тесно увязывали индустриализацию с мировой революцией, призванной добиться поддержки мирового пролетариата. Сталин же к мировой революции относился более чем прохладно, предпочитая думать прежде всего о России.

О переговорах между двумя старыми большевиками очень скоро стало известно. И. Каменев поспешил признаться во всем Сталину, чем сильно ему помог. Когда партийцы узнали о переговорах Бухарина с крайне непопулярными тогда леваками, то их возмущению не было предела. И поражение Бухарина стало уже только вопросом времени, которое «убыстрил» Сталин с его могучим партаппарататом.