Евгений Примаков - Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами Страница 3

Ни в одной арабской стране перемены не произошли под религиозными знаменами, несмотря на то что население всех освободившихся от продажных монархий или колониального господства арабских стран традиционно составляли и составляют верующие, подчас рьяно верующие мусульмане. Более того, новые силы, пришедшие к власти, во многих странах вступили в борьбу — не на жизнь, а на смерть — с исламскими организациями и группами, претендовавшими на то, чтобы заполнить вакуум, образовавшийся, по их мнению, после ухода со сцены колониальных или полуколониальных режимов. Причем противостоять исламистам было нелегко. В Египте, например, массовая исламская организация «Братья-мусульмане», существовавшая с 1928 года и выступавшая против английского ига, объединяла во время наивысшего подъема до двух миллионов человек. На первых порах своей деятельности «Свободные офицеры» были вынуждены считаться с популярностью «братства», особенно после того, как убийство его «верховного наставника» Хасана аль-Банны, совершенное по приказу короля в 1949 году, окружило эту организацию ореолом мученичества[2].

После свержения короля Фарука «Свободные офицеры» запретили все политические партии и организации, кроме «братства». Но после того как было опубликовано заявление «верховного наставника» Худайби с призывом провести всеобщий референдум в стране по вопросу создания исламского государства в Египте, управляемого по шариату, началась решительная борьба «Свободных офицеров» с «братством». В 1954 году два руководителя «братства», организовавшие покушение на Насера, заместитель «верховного наставника» Абдель Кадер Ауда и командир вооруженных террористических групп Ибрагим ат-Таиб, были публично, в присутствии корреспондентов, повешены, а «верховный наставник» Худайби приговорен к пожизненному заключению.

Насера и его единомышленников не остановила ни значительная популярность «Братьев-мусульман», которых, к примеру, в начале 1954 года поддержали взбунтовавшиеся студенты Каирского университета, ни близость к ним генерала Нагиба[3], формально возглавлявшего тогда Совет революционного командования и занимавшего пост президента Египта. В дальнейшем это стало одним из поводов для отстранения Нагиба.

Можно считать, таким образом, что борьба с исламскими экстремистами не помешала, а, наоборот, способствовала закреплению Гамаля Абдель Насера в качестве не только единоличного главы Египта, но, что особенно важно, и широко признаваемого вождя во всем арабском мире.

Я не согласен с выводом некоторых исследователей этого периода истории Египта, что открытое и острое противоборство с «Братьями-мусульманами» имело своей причиной организованное ими покушение на Насера. Скорее это был повод для полного разрыва, может быть, последней каплей, переполнившей чашу терпения, но к такому финалу неуклонно вела вся логика противоборства после прихода к власти в Египте «Свободных офицеров».

Между периодом, когда демонстрировалось согласие «Свободных офицеров» с «Братьями-мусульманами», а это было после свержения монархии, до полного разрыва между ними прошел лишь год. «Братство» уповало на то, что ему удастся повести за собой широкие слои населения в деревне, где первоначально позиции молодых офицеров были очень слабы. Руководители «братства» решили использовать в своих интересах, что они были единственной легальной организацией. Рассчитывая, что «Свободные офицеры» будут вынуждены с ним считаться, чтобы не остаться полностью изолированными на египетском политическом поле, «братство» пошло ва-банк. Сначала оно потребовало участия в правительстве, а после отклонения этого требования заявило о своей претензии на создание комитета с правом утверждения всех законов, принимаемых в Египте для определения их совместимости с исламом. Так что создателям подобного комитета после исламской революции в Иране не принадлежит пальма первенства. Но в Египте события развернулись по-иному. «Свободные офицеры» под руководством Насера ответили на эти домогательства категорическим отказом и приступили к осуществлению аграрной реформы, что открыло им путь в египетскую деревню.

Насер оставался не просто враждебным, а безжалостным противником «Братьев-мусульман». Это проявилось, например, в его отношении к идеологическому вождю «братства»

Сайеду Кутубу, который неоднократно приговаривался к тюремному заключению. Но когда выяснилось, что он продолжает атаковать насеровский «секуляризм», его светское, а не исламское руководство страной, сравнивая положение в насеровском Египте с джахилией («невежество» — так арабы называют доисламский период в своей истории), он был вновь арестован, приговорен к смертной казни и в 1966 году казнен.

Насера разделяло с исламистами не простое соперничество. Это не было противостоянием двух одномастных сил, борющихся за власть. Дело в том, что Насер сознательно отвергал использование ислама в качестве инструмента управления. При этом он не был одинок в своей несовместимости с теми, кто пытался силой установить исламскую модель государства и общества. В конце 70-х — начале 80-х годов две сирийские группировки «Братьев-мусульман», орудовавшие в городах Халебе и Хаме, объединились для борьбы с режимом Хафеза Асада. Боевики «братства», кстати последователи Сайеда Кутуба, напали на Халебское артиллерийское училище и убили 34 курсанта. Возмездие было незамедлительным. Асад задействовал армейские подразделения, которые уничтожили тысячи исламистов-экстремистов.

Огнем и мечом подавляли сторонников создания исламских государств в Алжире и Тунисе.

Конечно, неправильно представлять революционных националистов, пришедших к власти в ряде арабских стран в результате борьбы с колониальными или продажными монархическими режимами, как людей, отвергающих ислам как религию, исламский фундаментализм как таковой или игнорирующих религиозность широких народных масс. Этого не было и в помине, но они выступали с открытым забралом против исламских экстремистов, против так называемого политического ислама. Один из биографов Насера, анализирующий его идеи, мотивы, которыми он руководствовался в своем однозначном отторжении «Братьев-мусульман» и других однотипных исламских организаций, Ж. Лакотюр, писал, что Насер, сам верующий мусульманин, был уверен, что невозможно управлять современным государством на основе Корана[4].

Такая уверенность проявилась не только в Египте, но и в Сирии, Ираке, Южном Йемене, Алжире, Тунисе, Ливии.

Лозунг «арабского социализма» — что за этим понятием?

Силы, пришедшие к власти в целом ряде арабских стран, причем ведущих, в послеколониальный период, объявили о социалистическом выборе. Следует упомянуть, что широкое увлечение социалистическими идеями, особенно в первые десятилетия второй половины XX века, не обошло стороной и исламские организации. Многие мусульманские теологи провозглашали родство первоначального ислама с социализмом, даже проповедовали «исламский социализм», который имел немало приверженцев среди интеллигенции в арабских странах. Но социалистический выбор мелкобуржуазных лидеров в арабском мире — «арабский социализм» не был ни по происхождению своему, ни по сути «исламским социализмом», хотя некоторые внешние черты у этих двух «социализмов» совпадали.

«Арабский социализм» при всех перипетиях борьбы с радикальными исламскими партиями и организациями нес на себе печать ислама и, несомненно, испытывал его влияние. Это имело под собой и объективную основу. Ни один арабский лидер не мог игнорировать традиционную глубокую религиозность населения. Но это не приводило к идентичности «арабского социализма», особенно в интерпретации Насера, алжирского руководства, с так называемым «исламским социализмом». Первый, по сути, ограничивал воздействие ислама сферой духовной жизни, а социально-экономическое развитие общества осуществлялось на светской основе, в то время как «исламский социализм» не только выводил социалистическую идею из ислама, но и предусматривал внедрение этой идеи на базе предписаний Корана во все сферы жизни общества. Характерно, что ни в одной арабской стране, провозгласившей социалистический выбор, не внедрялись исламские модели построения общества, не охватывали ни государственное устройство, ни экономику, ни судебную власть. А это главное.

Часто, не видя этого главного и не углубляясь в историю отношений арабского революционно-националистического руководства с исламскими экстремистами, его подвергали критике и на Востоке, и на Западе за «приверженность к исламистским формам». Такого рода критика с Запада была тесно связана со стремлением показать, что сужается разрыв, если вообще он сохраняется, между революционно-националистическим и исламистским направлениями на арабском политическом поле. Что касается ряда советских идеологических работников, они, находясь в догматических шорах, если не публично, то, во всяком случае, на закрытых совещаниях подчас подчеркивали «несовместимость» провозглашения социалистических принципов с речами, которые начинаются со слов: «Во имя Аллаха, Всемилостивого, Милосердного!» Добавлю, что такие незадачливые идеологи «отлучали» от «истинного социализма» не только мусульман, но и вообще всех, кто не был атеистом. Поэтому в их сознании не совмещалось, например, членство в Итальянской компартии с верой в Бога.