Эдвард Люттвак - Возвышение Китая наперекор логике стратегии Страница 3

Поскольку ни перебранки, ни реальные инциденты не имели и не могли иметь определенных политических целей, они нисколько не способствовали удовлетворению китайских территориальных претензий. В свою очередь, некоторые наблюдатели и эксперты сделали вывод, что правители Китая впали в эйфорию от неожиданного роста их мощи, так что откровенное высокомерие пришло на смену прежней сдержанности политической тактики. В поддержку такой интерпретации китайской политики можно привести официальные заявления, не имевшие практического эффекта, но пронизанные довольно заметным снобизмом. Так, 16 февраля 2009 года Си Цзинпин (Xi Jinping), на тот момент уже утвержденный преемник Ху Цзинтао (Ηύ Jintao), сказал в Мехико: «Есть пара иностранцев с толстым брюхом, у которых нет других дел, как только показывать пальцем на нашу страну»7. Даже спикер МИД КНР невысокого ранга Цзян Ю (Jiang Yu) показала себя весьма высокомерной 3 марта 2011 года, когда иностранные журналисты пожаловались на то, что их притесняют и спросили какие законы на них распространяются: «Не используйте закон в качестве щита», – ответила она8. Кажется, что именно МИД культивирует эту надменность, и, пожалуй, только заместитель министра Фу Инь (Fu Ying) – ассимилированная монголка, не лишенная доли элегантности, возможно, потомок самого Чингисхана, – несколько выделяется в этом отношении среди своих коллег.

Альтернативное объяснение состоит в том, что сторонники напористой позиции в различных ведомствах в целом и протагонисты территориальных споров в частности имеют свои собственные цели, которые важны именно для их ведомств и/или для них самих лично, даже если от этого страдают интересы Китая.

Например, министр иностранных дел Ян Цзечи (Yang Jiechi) лишь подтвердил подозрения в снобизме Китая, заявив 17 июля 2010 года на 17-м региональном форуме Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) в Ханое, что морские территориальные споры между Китаем и странами-членами АСЕАН (включая Вьетнам, страну-организатора форума) не могут быть разрешены путем многосторонних переговоров, и это было сказано на международном форуме (!): «Превратив двусторонний вопрос в международный или многосторонний, можно только испортить ситуацию и усложнить процесс разрешения спора». Ян Цзечи отрицал, что в регионе не все благополучно: «Никто не верит в то, что есть факторы, угрожающие миру и стабильности в регионе9». Предсказуемый результат таких заявлений состоял в том, что Вьетнам вместе с Филиппинами устремились в объятия Соединенных Штатов, но это принесло похвалу МИДу КНР и, без сомнений, лично Ян Цзечи, со стороны «левых» националистических кругов КНР. В китайской системе политику делают партийные лидеры в узком составе, так что МИД – всего лишь исполнительный орган, которому не следует придавать чрезмерного значения. Но у МИДа явно есть свое поле для маневра, внутри которого он может преследовать собственные цели, при довольно гибкой форме коллективного руководства страной, превалировавшей во времена Ху Цзинтао10.

Третье объяснение состоит в том, что китайские лидеры верят, будто напористая, даже угрожающая риторика и провокационные действия могут способствовать достижению результата: побудить другие страны к переговорам по поводу старых споров, которые китайцы, вероятно, даже попытались бы вести в примирительной манере; эта вера, помимо прочего, глубоко укоренена в китайском менталитете. Данный вопрос будет исследован ниже, сейчас же отметим, что сдвиг в поведении КНР после 2008 года, который подметили многие наблюдатели, имел место в реальности, хотя миролюбивая и внушающая оптимизм официальная доктрина «мирного развития» (Zhōngguó hépíng fāzhăn), более известная под своим оригинальным названием «Мирный подъем» (Zhōngguó hépíng juéqĭ), представленная миру старшим советником Ху Цзинтао Цжень Биляном (Zheng Bijian)11, не была отменена или дополнена.

Напротив, стратегическая, а не конъюнктурная приверженность миролюбивой и неагрессивной политике была официально подтверждена в пространной (7 тысяч слов) статье компетентного высокопоставленного чиновника – государственного советника Дай Бинго (Dai Bingguo)12. Хотя это, несомненно, была примирительная инициатива, сама пространность защиты официальной политики «мирного развития» вызывает вопросы относительно силы «левой» (националистической) и военной оппозиции, которая публично требует более напористой внешней политики. Наконец, 31 марта 2011 года Цжень Билян, чей возросший авторитет проявился в той роли, которую он сыграл в визите Ху Цзинтао в Вашингтон в январе 2011 года, направил дуайену иностранных корреспондентов в Пекине Франческо Сиши (Francesco Sisci) официальное заявление, начинавшееся признанием того факта, что подъем Китая вызывает обеспокоенность, требуя тем самым подтверждения политики «мирного подъема»13.

К концу 2010 года сдвиг в поведении Китая, казалось бы, уступил место обратной тенденции, включающей в себя официальные визиты, призванные укрепить двусторонние отношения, разнообразные миролюбивые инициативы, обнадеживающие декларации и обещания увеличения инвестиций и импорта тем странам, которые особенно обеспокоены ростом китайского экспорта.

Двумя самыми заметными эпизодами этой фазы были визит премьера госсовета КНР Вэнь Цзибао в Индию в сопровождении примерно 400 бизнесменов и менеджеров и визит председателя КНР Ху Цзинтао в США, который стартовал в Вашингтоне 19 января 2011 года.

Ни один из визитов не имел отрицательных последствий, но они даже приблизительно не достигли заявленной цели, хотя от визита Ху Цзинтао ожидали многого, о чем автор этих строк узнал наперед от главного инициатора поездки – Цжень Биляна, который сопровождал Ху Цзинтао в Вашингтон и был вторым по табелю о рангах на официальном обеде в честь китайской делегации. Рассказав мне на встрече в Пекине о предложенной КНР повестке дня из десяти пунктов, Цжень Билян решительно настаивал на том (хотя, вероятно, в большей степени вследствие собственного желания, чем уверенности), что китайская сторона готова предпринять свою часть усилий для решения срочной задачи прекращения эрозии китайско-американского сотрудничества и восстановления духа доброй воли в двусторонних отношениях.

Китайские ожидания относительно результатов этих двух визитов (слишком оптимистические из-за тех опасений, которые сами эти визиты и вызвали) характеризовались своим ярко выраженным невниманием к беспокойству других стран, которое я назвал «великодержавным аутизмом». Американские и русские версии этого явления более известны, но китайский вариант этой болезни особенно опасен, так как она поразила страну с самым большим населением, формировавшуюся в изоляции от любого сравнимого по масштабу государства14.

3. Определение великодержавного аутизма

Во всех больших государствах внутриполитическая жизнь столь насыщена, что их лидеры и те, кто ответственен за принятие решений, не могут уделять равное внимание внешним делам, разве что во время какого-нибудь кризиса. Им не свойственно постоянное беспокойство о событиях на международной арене, присущее малым странам сходного уровня развития. В конце концов, индивидуальное восприятие и интеллектуальные способности людей одинаковы как в странах с устоявшимся способом правления, чье население составляет несколько миллионов человек, так и в мега-странах, таких как Российская Федерация, США, Индия и Китай, где лидеры каждый день имеют дело с внутренними проблемами или даже чрезвычайными ситуациями в дополнение к обычным рабочим заседаниям и официальным обязанностям.

В результате мы имеем нечто большее, чем просто невнимание к внешнему миру. Это не только возможная, но и обычная позиция лидеров великих держав, и даже целых правящих политических элит, когда внимание внешним делам уделяется только ради приятного отвлечения от тяжелых проблем внутренней политики, где почти каждое решение приемлемо для одних, но недопустимо для других. В то время как без политической поддержки иностранцев можно и обойтись.

Великодержавный аутизм хуже, чем простое невнимание к внешним делам, потому что в отсутствии серьезного и тщательного изучения вопроса (срочные внутренние заботы делают это невозможным) ответственные за принятие решений люди не могут вникнуть в существо дела со всеми его деталями и сложностями, даже если им предлагается необходимая информация (что маловероятно: сотрудники разведки, чтобы их карьера не пострадала, отнюдь не придерживаются правила говорить высшим руководителям то, чего те не хотят слышать). В действительности решения по внешнеполитическим вопросам обычно принимаются на основе очень упрощенных, схематичных представлений о сложных, плохо управляемых реальностях, которые тем самым искажаются, чтобы совпасть с общими понятиями, ожиданиями и перспективами. Только таким образом политик из Массачусетса или Мичигана, считающий себя недостаточно квалифицированным для того, чтобы высказаться по местным проблемам, скажем, по поводу Миссисипи («слишком чужой, чтобы разбираться в локальной политике»), может уверенно выразить свою точку зрения на то, что, по его мнению, лучше всего подходит для Афганистана, Ирака или Ливии.