Сергей Кара-Мурза - Гражданская война 1918-1921 гг. – урок для XXI века Страница 3

Однако никакого противоречия между цивилизационным и формационным планами в нашем рассмотрении не возникает. Л.А.Гриффен пишет:

«Каждый раз становление новой общественно-экономической формации сопровождалось также образованием новой „цивилизации“, т.е. „общественно-экономическая формация“ Маркса и „цивилизация“ Тойнби представляют собой различные стороны одного и того же социального организма, рассматриваемого преимущественно в первом случае в общественно-экономическом, а во втором в политико-культурологическом аспектах» [4, c. 284].

Таким образом, советский строй возникал как новая общественно-экономическая формация и в то же время приобретал важные новые цивилизационные черты по сравнению с дореволюционной Россией.

Уникальность русской революции 1917 г. в том, что с первых ее дней в стране стали формироваться два типа государственности – буржуазная республика и Советская власть. Эти два типа власти были не просто различны по их идеологии, социальным и экономическим устремлениям. Они находились на двух разных и расходящихся ветвях цивилизации. То есть, их соединение, их «конвергенция» в ходе государственного строительства были невозможны. Разными были фундаментальные, во многом неосознаваемые идеи, на которых происходит становление государства – прежде всего, представления о мире и человеке. Кстати сказать, поначалу особых идеологических различий между двумя типами власти и не было видно. Временное правительство не скупилось на «социалистическую» риторику.

Суть Октября как цивилизационного выбора отметили многие левые идеологи России и Европы. Лидер эсеров В.М.Чернов считал это воплощением «фантазий народников-максималистов», лидер Бунда М.И.Либер (Гольдман) видел корни стратегии Ленина в славянофильстве, на Западе сторонники Каутского определили большевизм как «азиатизацию Европы». Стоит обратить внимание на это настойчивое повторение идеи, будто советский проект и представлявшие его большевики были силой Азии, в то время как и либералы-кадеты, и даже марксисты-меньшевики считали себя силой Европы. Они подчеркивали, что их столкновение с большевиками представляет собой войну цивилизаций. Предвосхищая взгляды евразийцев, Н.Бердяев неоднократно и в разных вариациях высказывал, с примесью страха и отвращения, такую мысль: «Большевизм гораздо более традиционен, чем принято думать. Он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксизма» [5, c. 89].

В этой книжке я буду приводить много выдержек из дневника писателя М.М.Пришвина, вовлеченного в гущу событий в деревне и в столицах. Будучи крупным писателем, он был тесно связан с культурной средой, в том числе ее политически активной частью – Горьким, Блоком, Мережковским. С другой стороны, в начале 1917 г. он работал в Министерстве земледелия в отделе, ответственном за снабжение хлебом, и близко наблюдал развитие Февральской революции. Затем он поехал в деревню как делегат Временного комитета Государственной думы по Орловской губернии, где и провел основное время до Октября и годы гражданской войны, наблюдая близко развитие взглядов и дела главных социальных действующих сил.

Когда летом 1917 г. начались крестьянские волнения, М.М.Пришвин проницательно записал в дневнике (5 июля), что либеральная революция потерпела крах, Россия пошла по какому-то совершенно иному пути:

«Елецкий погром – это отдаленный раскат грома из Азии, и уже этого удара было довольно, чтобы все новые организации разлетелись, как битые стекла.

Эта свистопляска с побоями – похороны революции.

Дни революции в Петрограде вспоминаются теперь как первые поцелуи единственного, обманувшего в юности счастья».

Еще более определенно оценили цивилизационный смысл Октябрьской революции западные традиционалисты. Вальтер Шубарт в своей известной книге 1938 г. «Европа и душа Востока» пишет:

«Самым судьбоносным результатом войны 1914 года является не поражение Германии, не распад габсбургской монархии, не рост колониального могущества Англии и Франции, а зарождение большевизма, с которым борьба между Азией и Европой вступает в новую фазу… Причем вопрос ставится не в форме: Третий Рейх или Третий Интернационал и не фашизм или большевизм? Дело идет о мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России…

Сегодня Европа чувствует себя под серьезной угрозой русского большевизма. Если бы она пристальнее вгляделась в его облик, она обнаружила бы в нем свои собственные западные идеи, которые большевики лишь увеличили и огрубили до пародии, – идеи атеизма, материализма и прочий сомнительный хлам прометеевской культуры. То, чего Запад боится, – это не самих идей, а тех чуждых и странных сил, которые за ними мрачно и угрожающе вырисовываются, обращая эти идеи против Европы. Большевистскими властителями тоже руководит настроение противоположения Западу. То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило. Между стремлениями славянофилов и евразийцев, между лозунгами панславизма и мировой революции разница лишь в методах, но не в цели и не в сути. Что касается мотивов и результатов, то все равно, будут ли призываться к борьбе славяне против немцев или пролетарии против капиталистов. В обоих случаях мы имеем дело с инстинктивной русской попыткой преодолеть Европу часть за частью, а затем и всю» [6].

Западнические иллюзии начали очень быстро линять после Февраля даже в столицах. Разница между «февральской» и «горбачевской» демократией заключается в том, что в 1917 г. людей реально поставили перед выбором, и в обществе возник диалог. Он шел непрерывно и в разных формах. Дневники М.Пришвина (как, кстати, и записки И.Бунина), содержат множество эпизодов. Вот, у Пришвина, запись от 1 марта 1917 г.:

«Рыжий политик в очках с рабочим. Рыжий:

– Так было везде, так было во Франции, так было в Англии и… везде, везде.

Рабочий задумчиво:

– А в России не было.

Рыжий на мгновенье смущен:

– Да, в России не было. – И потом сразу: – Ну, что же… – и пошел, и пошел, вплоть до Эльзас-Лотарингии».

В целом, за отведенный ему историей срок буржуазное государство кадетов и социалистов приобрести легитимности не смогло – фактически, ни в какой крупной социальной группе России. Главные причины коренятся в сути самого проекта, а также в незрелости тех сил, что формировали Временное правительство. Из этого вытекали и внешние, политические причины. Вдохновители Февраля были западниками, их идеалом была буржуазная республика с опорой на гражданское общество и рыночную экономику – на то, чего в России не было. М.Вебер отмечал, что критерием господства «духа капитализма» является состояние умов рабочих, а не буржуа. В то время рабочие сохраняли мироощущение общинных крестьян – главного противника буржуазии в ходе буржуазных революций1.

Сам идеал буржуазного государства был несовместим с устремлениями всех остальных, помимо буржуазии, классов и сословий России. Великий моралист Адам Смит опpеделил его так:

«Пpиобpетение кpупной и обшиpной собственности возможно лишь при установлении гpажданского пpавительства. В той меpе, в какой оно устанавливается для защиты собственности, оно становится, в действительности, защитой богатых пpотив бедных, защитой тех, кто владеет собственностью, пpотив тех, кто никакой собственности не имеет».

Насколько это было далеко от массовой мечты российского населения об обществе-семье! Вот, 13 марта 1917 г. М.М.Пришвин повстречал в банке старика-купца из провинции:

«– Республика или монархия?

– Республика, потому что сменить можно.

– А как же помазанники?

– В писании сказано, что помазанники будут от Михаила до Михаила – последний Михаил, и кончились. А теперь настало время другое, человек к человеку должен стать ближе, может быть, так и Бога узнают, а то ведь Бога забыли».

Не к гражданскому обществу свободных индивидов стремились люди после краха сословной монархии, а к христианской коммуне (обществу-семье). В столкновении этих двух разных образов будущего – то семя, из которого, к общему горю, выросла гражданская война.

Два типа государственности, ставших врагами

Известно, что «классическая» гражданская война может возникнуть в двух случаях: или когда раскалывается примерно пополам армия и на одной территории возникает две разных враждебных государственности, или когда возникает неформальная вооруженная сила, по мощи сравнимая с армией. Первый случай был в Испании в 1936 г. Если армия переходит на сторону мятежников как целое, происходит не война, а переворот, как в Чили в 1973 г.

В России после распада армии в 1917 г., когда солдаты вернулись по домам с оружием, возникла комбинация обоих типов ситуации, чреватой гражданской войной. При этом надо помнить исторический факт – развал армии, ставший важной предпосылкой гражданской войны, был произведен либеральным Временным правительством. 16 июля 1917 г. Деникин заявил в присутствии Керенского: «Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие… Развалило армию военное законодательство последних месяцев». Как писал генерал А.М.Зайончковский, автор фундаментального труда о I Мировой войне, «армия развалилась при деятельной к этому помощи обоих неудачных революционных министров Гучкова и Керенского» [7, c. 177].