Лев Троцкий - Европа и Америка Страница 3

На первый взгляд оккупация Рура могла казаться небольшим эпизодом в видавшей виды окровавленной и истерзанной Европе. По существу же дела рурская оккупация была как бы кратким повторением империалистской войны. Немцы не сопротивлялись, ибо нечем было, а французы с оружием в руках вторглись в соседнюю страну и захватили промышленную область, представляющую сердцевину германского хозяйства. В результате Германия, а с нею, до известной степени, и остальная Европа снова зажили в обстановке войны. Хозяйство Германии было дезорганизовано, и рикошетом дезорганизованным оказалось и французское хозяйство. История как бы сделала повторный опыт. После того как империалистская война потрясла весь мир, подняла на ноги самые отсталые массы трудящихся, но не довела их до победы, после этого через пять лет история делает как бы новый опыт, своего рода переэкзаменовку. — Я дам вам краткое повторение империалистской войны, — так говорит история. — Я снова потрясу до основ и без того уже потрясенное хозяйство Европы и дам возможность вам, пролетариату, коммунистическим партиям наверстать упущенное в эти последние годы. — Мы видим, как в течение 1923 г. обстановка в Германии сразу круто и радикально меняется в революционном направлении. Буржуазное общество потрясено до основ. Буржуазный министр-президент Штреземан открыто говорит о том, что он возглавляет собой последнее буржуазное правительство Германии. Фашисты говорят: "Пусть к власти идут коммунисты, а мы придем после". Национально-государственное существование Германии выбито полностью и окончательно из колеи. Судьбу марки вы помните, как и судьбу всего немецкого хозяйства за этот период. Массы притекают стихийным приливом к коммунистической партии. Социал-демократия, главная ныне сила косности на службе у старого общества, расколота, ослаблена, лишена всякого доверия к себе. Рабочие покидают ее ряды. Теперь, когда оглядываешься задним числом на этот период, который захватывает почти весь 1923 г., особенно вторую его половину, с июня месяца, после прекращения пассивного сопротивления, — когда оглядываешься и охватываешь сразу всю обстановку в Германии, то говоришь себе: более благоприятных предпосылок для революции пролетариата и для захвата власти история не создавала и вряд ли когда-либо создаст. Если бы заказать молодым нашим марксистским ученым придумать обстановку более благоприятную для захвата власти пролетариатом, то я думаю, что они не придумают, если, разумеется, захотят оперировать с реальными, а не сказочными, фантастическими данными. Но не хватало одного. Не хватало такой степени закала, дальновидности, решимости и боеспособности коммунистической партии, чтобы эти качества могли обеспечить своевременное выступление и победу. И на этом примере мы снова и снова, — тем более молодые среди нас! — учимся пониманию роли и значения правильного руководства коммунистической партии, как последнего по историческому счету, но не последнего по значению фактора пролетарской революции.

Срыв германской революции открывает новый период в развитии Европы и отчасти — всего мира. Этот новый период мы характеризовали, как период прихода к власти демократически-пацифистских элементов буржуазного общества. На смену фашистам пришли пацифисты, демократы, меньшевики, радикалы и прочие партии мещанства. Конечно, если бы революция победила в Германии, вся переживаемая нами ныне историческая глава имела бы совершенно другое содержание. Если бы во Франции даже и было правительство Эррио, то сам Эррио выглядел бы иначе, и срок его политической жизни был бы значительно короче, хотя и сейчас не ручаюсь за долговечность. (Аплодисменты.) Это же целиком относится и к Макдональду, и ко всем другим разновидностям того же основного демократически-пацифистского типа.

Фашизм, демократизм, керенщина

Чтобы понять хотя бы первые буквы в происшедшей смене, надо спросить себя, что такое фашизм и что такое этот пацифистский реформизм, который иногда для краткости называют керенщиной. Определение этих ходких понятий я уже давал, но повторяю их снова, ибо без правильного понимания фашизма и новореформизма политическая перспектива неизбежно получается ложной. Фашизм может в разных странах выглядеть по-разному, может иметь разный социальный состав, т.-е. набираться из разных групп, но в основе своей фашизм есть та боевая группировка сил, которую выдвигает угрожаемое буржуазное общество для отпора пролетариату в гражданской войне. Когда демократически-парламентарный государственный аппарат запутывается в собственных внутренних противоречиях, когда буржуазная легальность связывает саму буржуазию, тогда последняя приводит в движение наиболее боевые элементы, которыми может располагать, освобождает их от уз легальности, обязывает их действовать всеми мерами истребления и устрашения. Это и есть фашизм. Стало быть, фашизм есть состояние гражданской войны на стороне буржуазии, как мы имеем группировку сил и организаций для вооруженного восстания в эпоху гражданской войны на стороне пролетариата. Этим самым мы говорим, что фашизм не может быть длительным, так сказать «нормальным» состоянием буржуазного общества, как и состояние вооруженного восстания не может быть постоянным, нормальным состоянием пролетариата. Либо восстание, с одной стороны, фашизм, с другой, приводят к поражению пролетариата, — тогда буржуазия восстанавливает постепенно свой «нормальный» государственный аппарат; либо же побеждает пролетариат, — и тогда, конечно, фашизму тоже нет места, но уже по другим причинам. В распоряжении победоносного пролетариата, как мы знаем из нашего немалого опыта, находятся кое-какие средства, чтобы не дать фашизму существовать и тем более развиваться. (Аплодисменты.) Стало быть, смена фашистской главы главой нормального буржуазного «порядка» предопределялась тем, что атаки пролетариата, и первая (1918-21 гг.), и вторая (1923 г.), были отбиты. Буржуазное общество устояло, и к нему вернулся известный прилив самоуверенности. Буржуазия не так угрожаема сегодня в Европе непосредственно, чтобы вооружать и пускать в действие фашистов. Но она чувствует себя недостаточно твердо, чтобы править от собственного лица. Вот почему между двумя действиями исторической драмы — для заполнения исторического антракта — и нужен меньшевизм. Буржуазии нужна макдональдовщина в Англии; еще более ей нужен лево-социалистический блок во Франции.

Можно ли, однако, правительство рабочей партии в Англии и левого блока во Франции рассматривать, как режим керенщины? Такое наименование мы условно давали ожидавшемуся нами пришествию реформизма около трех лет тому назад, ожидая совпадения парламентских перемен влево во Франции и Англии с революционными переменами в Германии. Этого совпадения не получилось, вследствие поражения немецкой революции осенью прошлого года. Когда определение керенщины повторяют иногда и теперь в применении к левому блоку или макдональдовщине, то это свидетельствует о непонимании обстановки и о злоупотреблении привычными словами.

Что такое керенщина? Это такой режим, когда буржуазия, не надеясь (уже или еще) победить в открытой гражданской войне, делает самые крайние и рискованные уступки, передавая власть самым «левым» элементам буржуазной демократии. Это режим, когда аппарат репрессий фактически уже выпал или выпадает из рук буржуазии. Ясно, что керенщина не может быть длительным состоянием общества. Она должна закончиться либо победой корниловщины (по-европейски — фашистов), либо победой коммунистов. Керенщина есть непосредственное вступление к Октябрю, хотя, конечно, Октябрь не везде и не всюду должен непременно вырасти из керенщины… Можно ли в этом смысле режим Макдональда или левого блока во Франции назвать керенщиной? Нет, нельзя. Положение в Англии вовсе не таково. Силы английской коммунистической партии не таковы, чтобы можно было говорить в сколько-нибудь близкой перспективе о захвате власти. А раз так, то нет оснований и для корниловщины. Макдональд, по всей вероятности, на этот раз пока еще уступит место консерваторам в парламентском порядке. Во Франции ни состояние государственного аппарата, ни силы коммунистической партии не таковы, чтобы предполагать непосредственное и быстрое развитие режима левого блока в пролетарскую революцию. Понятие керенщины тут явно не подходит. Нужен серьезный поворот событий, чтобы можно было говорить о керенщине. Тут перед нами и возникает вопрос, который является сейчас центральным: что такое этот период межеумочного реформизма; каковы под ним основы; может ли этот режим упрочиться; может ли он стать «нормальным» состоянием на ряд лет, — что означало бы, конечно, соответственную отсрочку пролетарской революции? Это центральный вопрос нашего времени. Как уже сказано, такой вопрос не может разрешаться только в плоскости субъективной, т.-е. в плоскости наших желаний, одной нашей готовности изменить обстановку. И здесь, как всегда, объективный анализ, учет того, что есть, учет того, что изменяется, что становится, должен быть предпосылкой нашего действия. Попробуем же с этой именно стороны подойти к вопросу.