Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI - Коллектив авторов Страница 3

Историзм в подходе к проблеме генезиса народничества как доктрины предполагает, как нам представляется, введение в анализ проблемы дополнительных расчленений.

Прежде всего необходимо учитывать, по-видимому, различие «интеллигентской» и массовой идеологии, «высшей» философии и житейского смысла.

Бесспорно, что устойчивое общественное движение не может существовать без единства между интеллигенцией и простыми людьми, между теорией и практикой. Только разрабатывая и приводя в более или менее стройную систему проблемы, поставленные практической жизнью масс, образуя с ними единый культурный и социальный блок, та или иная «интеллигентская» идеология становится «практикой», то есть культурным, политическим движением, вызывающим к жизни практическую деятельность и волю масс. «Поддержка массой той или иной идеологии или нежелание поддержать ее, – подчеркивал А. Грамши, – вот каким способом проверяется реальная критика рациональности и историчности образа мыслей»[15]. Если идеологическое построение органически соответствует требованиям определенного исторического периода, оно в конечном счете всегда берет верх, какими бы сложными и извилистыми путями ни приходилось ему развиваться, прежде чем одерживать победу. Однако это единство теории и практики интеллигенции и масс не существует изначально, оно не исходный пункт, а результат исторического процесса, порой очень длительного. В ходе его, с одной стороны, философия одиночек или узкой группы интеллигенции подвергается суровым испытаниям, в результате чего или исчезает, или превращается в идеологию (понимая под последней, вслед за Грамши, мировоззрение, объединяющее определенный социальный блок), с другой – происходит развитие самих масс, которые поднимаются на более высокий политический уровень, выделяют из себя одиночек или группы людей, способных влиять на интеллигенцию[16].

В России путь от первоначальной, интеллигентской фазы единства теории и практики к его «массовой» фазе, к созданию идеологического контакта между «верхами» и «низами» в силу целого ряда причин оказался достаточно длинным. Необходимым условием достижения этого единства оказалось размежевание ранее единого «народа», формирование пролетариата и переход революционной интеллигенции на позицию пролетарского социализма. Что же касается крестьянства, то только крутая ломка после 1861 года всего устоявшегося уклада жизни деревни в результате развития капитализма, бурное развитие городов, появление современного пролетариата и рост его классовой борьбы подвинули крестьянскую массу на борьбу.

Революция 1905-1907 годов деятельностью классов доказала, что «группа народничествующих интеллигентов есть крайне левое крыло чрезвычайно широкого и, безусловно, массового народнического или трудовического течения, выразившего интересы и точку зрения крестьянства в русской буржуазной революции»[17].

Таким образом, «интеллигентская» стадия развития народничества оказалась чрезвычайно растянутой во времени – от конца 60-х годов вплоть до революции 1905-1907 годов. На протяжении всего этого периода народническая интеллигенция предпринимала самоотверженные попытки разбудить крестьянскую массу, просветить народ, поднять его на борьбу, однако «сила идей» оказывалась бессильной перед ходом вещей: крестьянство оставалось неподвижным.

Интеллигентский фазис развития народничества имеет свою специфическую логику движения, не сводимую к законам развития общественной системы в целом. Этого понимания, а главное – умения учесть специфическую форму общественного движения в его неразвитой стадии не хватает как сторонникам, так и противникам обрисованной выше точки зрения. Прогресс народнического движения в этой стадии совпадает прежде всего с развитием вширь и вглубь доктрины с ее конкретизацией применительно к пореформенным условиям, с превращением народничества в концепцию практического действия. Иными словами, исследователь имеет здесь дело с фактами особой реальности, с историческим движением познания, с формированием идеологии, анализ которых требует особых средств и особой концепции. Как раз этих-то особых средств и особой концепции не хватает многим исследователям.

Изучая происхождение и развитие идеологии народничества, как, впрочем, и всякой другой идеологии, следует, как нам кажется, различать по крайней мере три разных уровня, в которых происходит процесс идеологического воздействия. Первый уровень – новая идеология возникает в головах особо одаренных одиночек-мыслителей, теоретиков, философов. Создатели новой системы воззрений идут непроторенными путями, сплошь и рядом невыводимыми непосредственно из логики движения предшествующей мысли. На первый план здесь выдвигаются черты индивидуально разработанной мысли; облик творца во всей своей уникальности является в этом случае столь же существенным компонентом понимания возникающей идеи, как и предшествующее мыслительное движение. Сравнение концепций мыслителей затруднено. Оригинальность каждого из них кладет печать неповторимости на его взгляды. Конкретный анализ слишком часто превращает их в галерею обособленных, подчас взаимоисключающих портретов (например, Чернышевский, с одной стороны, и Лавров, Бакунин, Ткачев – с другой). Однако несмотря на трудности теоретического постижения, сведение к единству все же имеет место: революционное движение причудливо соединяет в идеологии «действенного народничества» самые, казалось, противоположные идеи. Лавров, Бакунин и Ткачев оказываются соединенными в головах революционеров с Чернышевским и даже «с Марксом».

Второй уровень – это распространение уже открытых истин, их, так сказать, «социализация», выражаясь современным языком. На этом этапе теория становится достоянием более или менее широкого слоя интеллигенции. Распространение учения почти неизбежно приводит к его вульгаризации, но это неизбежные издержки «социализации», которая, несмотря ни на что, есть шаг вперед в развитии идеологии. Принимая систему идей, разработанную без ее участия, интеллигенция приспосабливает, большей частью бессознательно, к данным общественным условиям, суживает, упрощает, фальсифицирует, хотя и вполне добросовестно, миросозерцание. Зато начиная с этого момента, идея обретает реальную жизнь, превращается «в основу практической деятельности, в элемент координации людей, в элемент их духовного и нравственного уклада»[18]. Поэтому совершенно бессмысленно искать в народнической системе взглядов цельность и широту концепции Чернышевского, черты его индивидуально (и гениально) разработанной мысли. Слой разночинной интеллигенции, приведенной к единому и последовательному образу осмысленной реальной действительности, – вот в чем выразился (и единственно мог выразиться) в тех условиях прогресс теории Чернышевского. Кого это не устраивает, тому уже трудно помочь: развитие мысли «по прямой», прогресс «крестьянского социализма» по пути марксистских поправок к социалистическому реализму Чернышевского – факт невозможный в условиях русской действительности 70-х годов XIX века.

Развитие общественной мысли здесь, как и везде, совершается диалектически по спирали с отступлениями и возвратом к якобы старому, с воспроизведением, казалось бы, уже пройденных (гением пройденных) ступеней, с потерей старого единства, с перерывом постепенности, сплошь и рядом в одном-единственном направлении, а не фронтальном продвижении вперед. Как правило, теоретический задел, созданный прорывом гения в направлении к более высокому миросозерцанию, не реализуется его последователями, и не потому что не хватает талантов повести мысль дольше в этом направлении, – движение вперед предлагает самокритику теории, а исторические условия для этой самокритики вызревают с большим опозданием. Вот почему не народники, непосредственные последователи Чернышевского, а русские социал-демократы на ином этапе освободительного движения явились хранителями и умножателями лучших сторон теоретического наследства великого русского демократа и социалиста – его исторического