Василий Галин - Интервенция и Гражданская война Страница 32

Ликование в стане «союзников» от поражения России в войне было всеобщим. Английский генерал Э. Айронсайд, командующий силами интервентов на Севере России, заявлял: «Подписав Брест-Литовский мир, большевики отказались от прав на все подчиненные народы. По моему мнению, сейчас союзники могли приступить к освобождению Финляндии, Польши, Эстонии, Литвы, Латвии и, возможно, даже Украины»440.

Посол Англии в Париже лорд Берти в своем дневнике писал: «Нет больше России. Она распалась, и исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной верой. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, т. е. в Финляндии, Польше, Украине и т. д., сколько бы их удалось сфабриковать, то, по мне, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку»441.

Ллойд Джордж утверждал, что «традиции и жизненные интересы Англии требуют разрушения Российской империи, чтобы обезопасить английское господство в Индии и реализовать английские интересы в Закавказье и Передней Азии»442. Позже Ллойд Джордж заявит, что целесообразность содействия адмиралу Колчаку и генералу Деникину является тем более вопросом спорным, что они «борются за Единую Россию…» «Не мне указывать, соответствует ли этот лозунг политике Великобритании… Один из наших великих людей, лорд Биконсфильд (Дизраэли), видел в огромной, могучей и великой России, катящейся подобно глетчеру по направлению к Персии, Афганистану и Индии, самую грозную опасность для Великобританской империи…»443

В. Воейков, последний дворцовый комендант его величества, писал, что по прибытии в эмиграцию его внимание привлекли откровенные статьи двух газет. «Первая писала: «Хорошо, что прогрессивные партии наконец поняли опасность, представляемую мощною Россиею под каким бы то ни было правительством. Какая странная идея восстановления великой России…» Вторая статья гласила: «Беглого взгляда на географическую карту достаточно, чтобы понять, что падение царизма и вытекающее из него расчленение этого государства есть только первый шаг к мировому равновесию, так как чудовищное географическое тело, каковым была империя царя, делало московитов опасными»444.

Пожалуй, единственным, кто последовательно выступал за сохранение единства России, был американский президент В. Вильсон, который пытался твердо придерживаться своих демократических принципов. Так, памятка В. Вильсона от 17 июля 1918 г. отстаивала идею самоопределения и территориальной целостности России445. Но даже в своей стране он был одинок, и его политика потерпела полное поражение. «Хауз постарался облегчить совесть президента: России так или иначе придется быть разделенной… остальной мир будет жить более спокойно, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна – Сибирь, а остальные – поделенная европейская часть страны»446. Кроме принципов, у В. Вильсона, очевидно, могли быть и более глобальные цели. Сильная Россия была противовесом откровенно милитаристским замашкам Германии и империалистическим настроениям Англии…

Украина. Очевидно, русскому трудно понять радикальные настроения украинских националистов. В России подавляющее большинство населения всегда считала украинцев даже не столь дружественным славянским народом, сколь ближайшей родственной нацией или единым народом, разделенным историей и татаро-монгольским нашествием. Конечно, 200 лет ига – это не 45 лет разделения Германий после Второй мировой войны… Кеннэн и его последователи в этой связи утверждают, что Московская Русь не имела никакого понятия о своей преемственности от Киевской Руси, «этот народ никогда не вспоминал про Киев»447. Действительно, связи между бывшей Киевской Русью и Московской были сильно ослаблены временем и историей обоих ветвей русского народа, но они никогда не исчезали совсем…

Ключевое значение эти связи сыграли в 1654 г. в решении Перяславской Рады о воссоединении России и Украины. Государство, созданное Б. Хмельницким, к этому времени существовало всего шесть лет, из которых три последних года Украина все чаще обращалась к московскому царю и патриарху с просьбами о соединении. Москва принять решения не торопилась поскольку воссоединение автоматически приводило к войне с Польшей, на которую она пойти не могла из-за усилившейся с ужесточением крепостного права смуты в самой России. Москва пыталась урегулировать вопрос мирным путем, выступая посредником в предоставлении Украине самой широкой автономии в составе Польши. Однако присоединение вызывало и другие проблемы…

Восстание Б. Хмельницкого против Речи Посполитой носило характер стихийного «русского бунта», имевшего, конечно, целью создание независимого украинского государства, но не имевшего реальной исторической базы и материальных возможностей для этого. На завоеванных Б. Хмельницким территориях почти сразу же начинались гражданская война, хаос и анархия. Хмельницкий в речи на Переславской раде говорил: «Уже шесть лет живем без государя в нашей земле в беспрестанных бранях и кровопролитиях… что уже вельми нам всем докучило, и видим, что нельзя нам жити боле без царя»448. Корифей украинской политологии В. Липинский передает дух этого бунта, говоря, что воссоединение спасло «идеологически и юридически украинскую аристократию после банкротства ее собственного государства»449. То есть Россия должна была еще силой подавить бунт и анархию, что неизбежно настроило бы украинское население против нее, а потом еще и создать основы новой элиты и государственной власти на Украине. В результате бескорыстная помощь Украине выливалась для России в создание на своей границе своими руками нового опасного врага…

Между тем выбор Украины стоял между мусульманской Османской империей, католической Польшей, где православных украинцев считали за людей второго, если не третьего сорта и православной Россией, в которой украинцев всегда воспринимали как равных. Украинские казаки заявляли: «Идем к христианскому государю его царскому величеству з женами и детьми со всем скарбом. Буде христианский государь его царское величество не велит нас принять под свою государеву высокую руку, лучше нам умрети у християн, чем умереть у поганцев в неволе». Богдан отвечал войску: «И я, кроме его, государя его царского величества, никуды не мышлю»450. Уже с 1651-1654 гг. началось массовое переселение более 60 тысяч украинских казаков «на вечное житье» в российские земли под начало русских воевод – сначала под Воронеж, а затем в Ахтырку, Харьков и Сумы. Так начиналась вторая Украина – Слободская – зона «московских слободских полков», как называл их украинский летописец С. Величко451.

Однако Хмельницкий и украинская элита искали поддержку не только в России, но и в Польше, Турции, Крыму. Русский царь Алексей Михайлович согласился на присоединении Украины только после того, как Хмельницкий принял турецких послов с предложениями о присоединении к Турции. Современные российские исследователи пишут, что процесс соединения Украины с Россией, несомненно, был добровольным – никто не принуждал к нему украинцев и не навязывал воинской силой, инициатива преимущественно исходила от них самих. Для украинской и русской элиты это был не столько брак по любви, сколько брак по расчету452. Для основной массы народа воссоединение имело все же некий идеологический исторический смысл, базировавшийся на общности языка, религии, национального равенства… России в 1654 г. добровольно индивидуально присягнули 127,4 тыс. украинских казаков и мещан, больше реестра определенного самим Хмельницким, и только 188 представителей шляхты453. Присягнули «навеки и неотступно», каждый украинский житель налагал на себя личную ответственность перед Богом за нарушение присяги. «В документах Хмельницкого мы не найдем терминов «Украина» или «украинский народ». Великий гетман приводил под царскую руку «гетмана Войска Запорожского, и все Войско Запорожское, и весь мир христианский российский духовных и мирских людей, во всякому чину сущих…» Украинское ученое духовенство еще в 1620-х годах «отлило первичные формы национального самосознания в теоретическую концепцию «русского народа»454.

С другой стороны, как отмечал А. Каппелер, украинская элита понимала подданство как протекторат с возможностью выхода. Россия, в свою очередь, понимала подданство в прямом смысле с возможностью самой широкой автономии и невозможностью выхода. Оба украинских гетмана, Б. Хмельницкий и И. Выговский, призывавшие русского царя, впоследствии выступят против России. 28-29 июня 1659 года И. Выговский совместно с татарами одержит победу над царскими войсками под Конотопом, после которой 5000 пленных – цвет русской дворянской поместной конницы – были обезглавлены на глазах гетмана казаками и крымским ханом. Казалось бы, недовольное «московским гнетом» население должно было с восторгом приветствовать победителя, однако всего через два месяца казацкая рада заставила Выговского сложить булаву, а выбранный гетманом Юрий Хмельницкий уже в октябре 1659-го вновь присягнул России, причем на условиях, сужавших автономию455.