Юрий Жуков - Иной Сталин Страница 33

Нельзя исключить и иной интерпретации происходившего. Столь же возможно, что Ежова поставили в известность об изменившихся после 3 марта правилах игры. Уведомили (кто именно — Сталин, Ворошилов, кто-то другой?) о том, что армейских не следует затрагивать. Как бы забыть о них. Даже о тех четырнадцати, кто был арестован. Поэтому-то Ежов мог вполне сознательно проигнорировать вопиющий факт, что из ста семидесяти протоколов допросов и восьми — очных ставок, поступивших к нему из НКВД за февраль и март, только один (!) отражал показания сотрудников КК, в частности Синелобова. Причем протокол не содержал ни намека на «полезные» для следствия сведения. На все многочисленные вопросы, призванные в любой форме подтвердить лишь одно — передачу им данных о системе охраны Кремля сестре — библиотекарю правительственной библиотеки, он отвечал на редкость однозначно: «Не помню», «Не знаю», «Не было», «Отрицаю».

Всего лишь как председатель КПК, словно «забыв» о существовании «Кремлевского дела», Ежов в первых числах апреля подписал протокол о вынесении Р. А. Петерсону строгого выговора «за отсутствие большевистского руководства подчиненной комендатурой, слабую политико-воспитательную работу среди сотрудников и неудовлетворительный подбор кадров». Одно слово «неудовлетворительный» в протоколе фактически перечеркивало вскрытый следователями НКВД «заговор с целью убийства Сталина».

Петерсона явно выводили из-под удара и в прямом, и в переносном смысле. 9 апреля ПБ утвердило решение, основанное на протоколе КПК, по которому его освободили от обязанностей коменданта Кремля8, а вскоре перевели в столицу Советской Украины к Якиру. Назначили помощником (заместителем) командующего Киевским военным округом по материальному снабжению и на два года исключили из числа причастных к «Кремлевскому делу».

Сразу же после появления «Сообщения ЦК» прежний вариант структуры «контрреволюционной организации» СПО вновь скорректировал. Ввел в нее еще одну группу, более соответствовавшую предопределенной и уже объявленной цели «заговорщиков». А для того воспользовался готовностью Мухановой признать и подтвердить все, что требовалось.

28 марта во время очередного допроса Муханова предалась воспоминаниям. Рассказала, как переехала в 1922 г. в Москву из Самары и поселилась на квартире у знакомого отца, некоего Г. Б. Синани-Скалова, служившего в гражданскую войну офицером у Колчака и потом якобы поддерживавшего отношения с бывшими сослуживцами. Все они, по словам Мухановой, входили в подпольную белогвардейскую организацию, в которую вовлекли и ее, молодую и неопытную девушку. Ни Муханову, ни следователей не смутили важные детали биографии Синани — то, что он несколько лет выполнял ответственное задание советской власти в Монголии и Китае, что после возвращения на родину стал работать в… исполкоме Коминтерна.

«Белогвардейская группа» оказалась последним достижением следствия. Допросы, продолжавшиеся весь апрель, не принесли ничего нового, неожиданного. Лишь «подтвердились» очередными показаниями уже имевшиеся «признания», ставшие единственным доказательством существования «контрреволюционной организации» и ее преступных замыслов. И потому 2 мая Ягода направил Сталину докладную записку:

«Следствие по Каменеву Л. Б., Розенфельд Н. А., Мухановой Е. К. и др. в подготовке террористических актов над членами политбюро ЦК ВКП(б) в Кремле заканчивается. Установлено, что существовали террористические группы — 1) В Правительственной библиотеке Кремля, 2) В Комендатуре Кремля, 3) Группа военных работников-троцкистов, 4) Группа троцкистской молодежи, 5) Группа белогвардейцев. Считал бы необходимым заслушать дела этих групп на Военной коллегии Верховного суда без вызова обвиняемых и расстрелять организаторов террора и активных террористов… Всего 25 человек.

Что касается Каменева, то следствием установлено, что Каменев Л. Б. являлся не только вдохновителем, но и организатором террора. Поэтому полагал бы дело о нем вновь заслушать на Военной коллегии Верховного суда. Дела на остальных 89 обвиняемых рассмотреть часть на Военной коллегии Верховного суда, часть на Особом совещании»9.

Теперь все выглядело так, будто следствие завершено, процессы можно проводить в ближайшие дни, а затем, лишь для подведения политического итога, созывать пленум, о котором уже было объявлено. Но именно тогда в «Кремлевском деле» и опять же без какой-либо видимой причины возникла очередная пауза, которой — ничего не зная о ней — воспользовался Енукидзе.

Он не мог и представить себе, что происходит в тиши кабинетов руководителей НКВД. Но скорее всего, просто ощущая ту напряженную атмосферу, которая начинала все сильней и сильней давить на него в Кисловодске, в санатории «Каре», понимая изменение отношения к себе после читки «Сообщения ЦК» на закрытых партсобраниях, наконец осознал серьезность своего положения. И 8 мая обратился в президиум ЗакЦИК с заявлением об отставке.

Енукидзе почему-то предполагал, что его заявление может быть отклонено, и, чтобы добиться желаемого, направил письмо в Заккрайком, Л. П. Берии. Сочтя, что и этого недостаточно, послал аналогичное обращение еще и в ПБ:

«Уважаемые товарищи. Прилагаю при сем копии писем, посланных 8 мая с.г. секретарю Заккрайкома ВКП(б) и президиуму Закавказского Центрального исполнительного комитета об освобождении меня от обязанностей председателя ЗакЦИКа, прошу политбюро: 1. Удовлетворить мое ходатайство и дать соответствующее указание Заккрайкому. 2. Решить вопрос о моей работе».

Последний, самый важный для себя пункт Енукидзе преподробнейше изложил в четвертом письме — секретарю ЦК Ежову:

«…Отпуск мой кончается в конце этого месяца. Мне, конечно, очень хотелось бы получить какую-нибудь работу в Москве, но если это нельзя, то согласен остаться работать здесь.

…Если бы ЦК назначил меня уполномоченным ЦИК по обеим группам курортов, а нынешних уполномоченных моими замами, было бы удобнее и лучше. Работа от этого выиграла бы в смысле проведения единообразных мер в деле благоустройства этих курортов и лучшего использования кадров.

Все это пишу Вам для сведения и сообщаю, что возьму любую работу, на какую ЦК направит меня»10.

Ежов письмо Енукидзе получил 13 мая и сразу же направил Сталину, сопроводив припиской: «Так как из его заявления видно, что его отпуск на днях кончается, прошу разрешения вызвать его для допроса по ряду вопросов». Сталин почему-то проигнорировал просьбу Ежова и наложил резолюцию: «Молотову, Кагановичу и другим. Освободить т. Енукидзе от обязанностей предЦИК Закавказья и дать ему пост уполЦИК СССР по Минералводской группе, оставив группу Сочи за т. Метелевым». В тот же день ПБ утвердило предложение Сталина опросом (в нем приняли участие Ворошилов, Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Андреев)11.

Таким решением узкое руководство и лично Сталин вынуждены были опровергнуть содержание собственного же «Сообщения ЦК», признать, что Енукидзе действительно был избран председателем ЗакЦИК, а не одним из председателей. Да еще пойти навстречу Авелю Сафроновичу, назначить его на ту самую должность, которой он столь настойчиво и даже убедительно добивался. А две недели спустя Ену кидзе вернулся в Москву не для дачи показании в КПК, а для участия в пленуме ЦК.

6 июня, на второй день работы пленума, с предусмотренным повесткой дня докладом «О служебном аппарате секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе» выступил Ежов. Выступил весьма своеобразно, далеко отойдя от конструкции и содержания недавнего «Сообщения ЦК».

Начал Ежов, и, как оказалось, далеко не случайно, с напоминания о выстреле в Смольном, чтобы сразу же задать необходимый тон, привлечь внимание собравшихся к главному.

«При расследовании обстоятельств убийства товарища Кирова в Ленинграде, — заявил Ежов, — до конца еще не была вскрыта роль Зиновьева, Каменева и Троцкого в подготовке террористических актов против руководителей партии и советского государства. Последние события показывают, что они являлись не только вдохновителями, но и прямыми организаторами как убийства товарища Кирова, так и подготовлявшегося в Кремле покушения на товарища Сталина».

Только затем Ежов сообщил о «последних событиях». О том, что НКВД «вскрыл пять связанных между собой, но действовавших каждая самостоятельно террористических групп», и уточнил: «Все они представляли собой единый контрреволюционный блок белогвардейцев, шпионов, троцкистов и зиновьевско-каменевских подонков. Все эти озлобленные и выкинутые за борт революции враги народа объединились единой целью, единым стремлением во что бы то ни стало уничтожить товарища Сталина».