Сергей Кургинян - Суть времени #3 Страница 4

В войне можно победить, обладая профессионализмом, страстью, простотой и талантом. Когда-то я, занимаясь стратегической теорией игр, математической стратегической теорией игр – а я занимался математическими проблемами, я кандидат физико-математических наук, вполне мог легко и быстро стать доктором, и у меня есть скромные, но заслуги перед математикой в сфере информатики, теории образов и других вещей, даже не столько стратегической теории игр, но я вполне мог этим заниматься... И могу вам сказать, что когда мы этим занимались и просчитывали на тогдашних моделях, то было выявлено, что операция "Багратион" была проведена математически идеально. Её проводили люди, которые ещё недавно ходили в лаптях. Они её провели по высшим законам математики, там не было допущено вообще ни одной ошибки. Я не буду это говорить про киевский "котёл" или про начало войны. Я говорю о конкретной операции.

Военачальники эти "сделали", как детей, всех фон Беков, Клейстов и кого угодно. Они были из очень простых семей, но это им не помешало, потому что они были умны, талантливы, мобилизованы, страстно любили Родину, они были профессиональны. Достаточно.

Но есть вещи, которые культивируются очень долго. Я не знаю даже, как это объяснить, но есть что-то в самом инстинкте и духе господства, что взращивает это всё за столетия. И это называется игрой.

Я помню, как Александр Андреевич Проханов убеждал меня что-нибудь написать по поводу фильма "Казино "Рояль". Я говорю: "Саш, ну что я буду писать по поводу фильмов?" – "Нет, нет, я там чувствую что-то метафизическое, что-то безумно важное".

Конечно, [когда] Горбачёв сел за стол мирового преферанса, его там обыграли, как ребёнка. Но речь идет вообще о мировой игре. Вот этой игре надо учиться.

Почему надо говорить о своём поражении? Потому что если ты не сказал о поражении – в игре или в "холодной войне", неважно – то ты никогда не победишь. Любой настоящий реваншизм, а речь идёт о здоровом реваншизме, начинается с того, что ты признаёшь, что тебя "сделали". И дальше у тебя возникает настоящая спортивная, военная, боевая злость. Если её не возникает наряду с другими чувствами (а она не возникнет, пока ты не признаешь случившегося), то ты всё время будешь жить в полусне и увлекать себя какими-то сонными бормотаниями. Так нельзя. Можно проспать страну. Её один раз уже проспали.

Итак, надо признать, что в этой игре (или "победе без войны", как говорит Бжезинский) был проигрыш. И что для того, чтобы в следующий раз в ней победить, нужно учиться игре, нужно понимать её во всей её сложности. А это очень трудно сделать, очень трудно сделать, но нужно, поймите, нужно! Чтобы простые люди (простые в гуманитарно-изощрённом смысле – наши физики опомнившиеся, математики, технари, простые люди, граждане) вдруг начали копаться в деталях происходящего, чтобы все эти люди научились, поняли, что такое игра. А это нельзя сделать, не разбирая конкретных примеров.

Нет ничего наивнее и глупее представления, что в игре враг твоего врага – это твой друг. Нет ничего наивнее представления о том, что радикальный исламизм, проклинающий Соединённые Штаты, не нужен Соединённым Штатам. Соединённым Штатам нужен инструмент и удобный противник для большой игры. Удобный противник, хороший враг, такой, как надо, – иногда гораздо полезнее друга.

В Соединённых Штатах в принципе существовали и существуют две главные стратагемы. Одна – это стратагема, скажем так, республиканской партии, или "фирменное блюдо имени Генри Киссинджера", согласно которому Ближний Восток держится на следующих китах: Израиль, Египет, отчасти Турция, и на стабильных военных режимах, про которые давно говорилось: "Сукин сын, но наш сукин сын", т.е., на светском авторитаризме.

Другая игра, другая стратагема, лежащая в основе игры, – скажем так, "фирменное блюдо имени Збигнева Бжезинского" – состоит в том, что Соединённым Штатам нужен радикальный исламизм для того, чтобы играть на всех полянах.

В чём разница между этими стратагемами?

Одна из этих стратагем говорит о том, что Соединённым Штатам "по Киссинджеру" нужен новый мировой порядок, что они воспринимают господство как порядок, подчёркиваю. И Киссинджер, и Бжезинский мыслят категориями американского мирового господства, но Киссинджер и его люди воспринимают (я условно называю здесь Киссинджера, условно говорю "республиканцы"), вот эта группа воспринимает господство, как новый мировой порядок или как Четвёртый Рим.

Что такое Рим? Рим – это когда есть легионы, стоящие в провинциях, и когда эти легионы предписывают Pax Romana – порядок, согласно которому кто-то может стать гражданином Рима, а кто-то будет его рабом; когда будут строиться дороги; одновременно подчинятся тебе слои местных дикарей. И когда у всего этого есть единый центр – Цезарь. На каждой территории, на которой Рим становится сапогом своих легионеров, должен быть порядок. Сумма этих микрорегиональных порядков есть новый римский порядок.

Соединённые Штаты мечтали установить такой порядок вообще и особенно после того, как Советский Союз рухнул. Мечтали об этом, но у них оказалась "кишка тонка". Оказалось, что американский народ, зажравшийся, заснувший в своём конформизме, не хочет обеспечивать этот новый мировой порядок своею кровью. Что такое новый мировой порядок сейчас? Это не только некий план для всех этих стран, план модернизации, такой, какой был когда-то для Японии и Германии. Это ещё 300-400 тысяч солдат – в Ирак, 500-600 тысяч – в Иран (потому что без этого любые бомбардировки – это просто верх кретинизма), готовность вводить войска в Пакистан и дальше. И нужно предложить всему этому, я повторяюсь снова, нечто по принципу японского или европейского сценария модернизации, модернизация в условиях оккупации: план Мак-Артура или план Маршалла.

Соединённые Штаты это не могут. Американский народ не хочет иметь трёхмиллионную сухопутную армию, потому что это армия с обязательным призывом. Соединённые Штаты поняли, что они такой порядок установить не могут.

Но они не могут и отказаться от мирового господства! Во-первых, они не хотят. Англосаксы никогда не отказываются от мирового господства, никогда, надо это точно знать. Во-вторых, они не могут это сделать по объективным причинам. Потому что у Соединённых Штатов осталось, за исключением высокотехнологической индустрии, в которой занято несколько миллионов людей (не знаю точную цифру, но отнюдь не большинство населения), у них два средства господства: печатный станок и авианосцы.

Печатный станок печатает деньги и навязывает их миру, а авианосцы бомбят тех, кто не хочет брать эти деньги, и они их берут. Других средств нет. Если Соединённые Штаты уступят мировое господство – исчезнет печатный станок. И что тогда будет с Соединёнными Штатами? Они упадут: не с первого места на второе! Они упадут с первого места на четвёртое или пятое. А когда они так упадут, в Соединённых Штатах будет катастрофа распада. Поэтому даже если бы они захотели уступить мировое господство, они не могут без катастрофы. Поэтому они этого делать не будут.

Если Соединённые Штаты не могут и не хотят уступить мировое господство и одновременно не могут обеспечивать его в режиме "нового мирового порядка имени (условно говорю) Киссинджера" – значит, они должны обеспечивать его иначе. Отсюда новый термин – "новый мировой беспорядок". Не порядок, вслушайтесь, а беспорядок! Я впервые понял серьёзность этих разработок, когда начал знакомиться с работами Стивена Манна, который был сначала советником госдепартамента по Каспию (тоже серьёзная должность), а потом просто советником президента, ещё при Буше. Мне стало ясно, что это полноценная математическая теория, использующая весь аппарат хаоса, а это очень серьёзный аппарат, с его фракталами и всем прочим. И одновременно теория, выходящая на практику.

Бжезинский отличается от Манна тем, что, во-первых, он старше, во-вторых, он гуманитарен, а не технократичен. И в этом смысле он всегда глубже. Потому что, в конце концов, вопросы стоят простые. Если ты перестаёшь быть привлекательным для инвестиций, то инвестиции текут куда-то ещё. Но если там, куда они текут, будет плохо, – то у тебя будет хорошо. Всё относительно.

Что значит "хорошо"? Что значит: ты "хороший" или "плохой"? Извините! Ты, может быть, очень плохой, но если все вокруг ужасные, то ты – хороший. И инвестиции текут к тебе. Поэтому, если в других точках мира сделать плохо, то у тебя будет хорошо. Почему не помочь конкурентам, чтобы у них стало плохо? И тогда у тебя станет хорошо. Это и есть фирменное блюдо Бжезинского–Обамы, отличающееся от блюда Буша–Киссинджера.

Но есть две вещи, в которых американская элита и глобальная западная элита едины. Скажу сначала об американской элите.

Высшая формула американской "реал-политик" звучит тупо и просто (хотя все делают вид, что её не понимают): "Главный враг – это страна, которая в наибольшей степени приблизилась к неким потенциалам, дающим возможность бросить вызов американскому могуществу". Точка. Чем ближе страна приблизилась к уровню, с которого она может бросить вызов американскому могуществу, тем она опаснее. И совершенно наплевать при этом, какова её идеология. Является ли это идеологией свободы и демократии, является ли это идеологией авторитаризма, является ли это любой другой идеологией (советизма) – неважно! Важно, что вы приблизились к уровню, с которого можете бросить вызов американскому могуществу. Советский Союз приблизился больше всего: он – враг номер один. Китай приблизится больше всего: он – враг номер один. Европа, консолидировавшись, приблизится больше всего: она – враг номер один. Любой – враг номер один, кто приближается в наибольшей степени к уровню, когда можно ещё только бросить вызов американскому могуществу. В этом единый закон. Тут едины республиканцы и демократы. Едины все.