Андрей Столяров - В защиту тени Страница 4

Плановое социалистическое хозяйство, существовавшее в СССР, представляло собой следующую за «либеральной моделью» попытку создать работающий мета-экономический регулятор. Сутью ее являлось полное огосударствление рынка, по крайней мере в пределах «мира социализма», и тотальный контроль плановых органов за экономической, в том числе бытовой (потребительской), деятельностью человека. Таким образом «стихийность», свойственная «камбиальной составляющей» экономики, исключалась как факт, а «экономическое бессознательное» самыми жесткими средствами приводилось в соответствие с «научной моделью».

Подобная экономика не могла реально существовать по вполне очевидным причинам.

Во-первых, характерное время получения исходной экономической информации для построения «хозяйственной матрицы», то есть действенного и разумного «плана», соответствующего реальности, было здесь много больше, чем время, отпущенное для принятия нужных решений. «Сознательное» всегда работает медленнее «инстинктивного», и социалистический план неизменно опаздывал по отношению к стихийно возникающим явлениям в экономике.

Во-вторых, размерность системы уравнений, требующихся для внятной экономической аналитики «бессознательного», была слишком уж велика, чтобы ее можно было решить вычислительными средствами того времени. Даже современные компьютерные системы, обрабатывающие в секунду невероятное количество единиц информации, не в состоянии точно исчислить и вывести результирующую всех стихийных процессов, образующихся в экономике. Возможно, эта задача даже в принципе невыполнима. А уж что говорить о техническом оснащении «зрелого социализма». Безумная попытка исчислить сразу всю картину хозяйства привела лишь к патологическому разрастанию учитывающих и контролирующих инстанций. Это тяжелым бременем ложилось на экономику и делало ее еще более громоздкой и неэффективной. Идея социалистического планирования опережала эпоху.

В-третьих, данные «на вводе» в систему были, как правило, ненадежны. В худшем случае значительная их часть была либо заведомо ложной, либо отсутствовала вообще, поскольку в экономике есть зоны, «непрозрачные» для человека, но даже при самой тщательной подготовке исходных данных погрешность требуемых параметров все равно была достаточно велика, чтобы «облако» возможных решений заполнило собой все фазовое пространство. В обоих случаях мета-экономический оператор переставал выдавать однозначные предписания исполнительным органам, нарастали те же самые диспропорции, и система постепенно теряла управление.

«Инфляционный зазор» в социалистической экономике также никуда не исчез. Только если в экономике либеральной, где «камбий» все-таки сохранялся, этот зазор покрывался за счет экспансии и потому ведущие страны Запада уже с момента образования подлинного рыночного пространства сидели на «игле агрессии»: они были вынуждены непрерывно расширять поле индустриального мира, то в экономике «зрелого социализма», откуда «камбий» был вытеснен и которая для настоящей торговой экспансии была слишком слаба, тот же зазор покрывался за счет доходов от экспорта необработанного сырья: уже в семидесятых годах Советский Союз прочно сел на «нефтяную иглу» и как только мировые цены на нефть упали ниже определенного уровня, советское плановое хозяйство было ввергнуто в необратимый коллапс.

Теперь становятся понятными загадки двух экономик. Именно наличие мощного «камбия» — «стихийной экономики», «экономики естественного развития» — поддерживало опережающие темпы индустриальной эволюции США в течение почти двух столетий, компенсируя даже колоссальные непроизводительные расходы, которых никакая другая страна, вероятно, просто не выдержала бы, и именно наличие такого же мощного «камбиального слоя», проще говоря, «теневой экономики», образовавшейся после крушения социализма, позволило современной России пережить грандиозный дефолт практически без ощутимых социальных коллизий. «Теневая экономика» составляет сейчас в России, по разным данным, от 40 до 60 % всей торговли и производства, это и есть классический «камбий», во всяком случае в значительной своей части, и его динамическая устойчивость, обусловленная устойчивостью «естественных» стихийных процессов, вероятно, и помогла в данном случае избежать катастрофы континентальных масштабов.

Отсюда следует весьма важный вывод. Наличие в экономике «камбия» — неорганизованной, свободной стихии, которая внутри определенных границ развивается как бы «сама по себе», — обеспечивает такой экономике устойчивые количественные и, что важнее, качественные темпы роста, компенсируя те отклонения, которые привносятся в нее «гуманизирующим» человеческим фактором. Структурирование же свободного «камбиального слоя» — государственно-корпоративное, как в экономике либеральной, или государственно-административное, как в экономике социалистической, приводит к вытеснению «камбия» из реального экономического пространства и тяжелому социальному кризису всего государства.

Вероятно, сохранение «камбия» и даже сознательное культивирование его будет представлять собой одну из главных задач складывающейся сейчас экономики будущего.

С момента возникновения настоящего свободного рынка, который ныне, в общем, не без оснований называется «диким», все государства мира, по крайней мере так называемые «цивилизованные государства», стремились к тотальному уничтожению теневой экономики. Считается, и опять таки не без оснований, что экономика, находящаяся «в тени», порождает теневые же социальные, сильно криминализованные образования и уже одним этим разрушающе воздействует на социум. Борьбу с «теневой экономикой ведут все нынешние правительства и многочисленные межправительственные организации. Сведение ее к минимуму рассматривается как победа культуры над варварством, законности над преступностью, порядка над хаосом и так далее. По степени подавления «теневой экономики» мировое сообщество судит о «цивилизованности» государства.

Это в значительной степени правильно. Являясь «внегосударственным социумом», то есть системой, которая в принципе развивается вне официальных законов, «теневая экономика» действительно порождает преступность. Она порождает ее хотя бы в силу того, что само ее скрытое существование является внезаконным. Ни одно государство не хочет, чтобы внутри него действовали полностью независимые структуры и пытается их подавить, руководствуясь просто инстинктом самосохранения.

Вместе с тем, «камбиальная экономика» имеет ряд очевидных преимуществ перед экономикой официальной. Она гораздо более динамична, поскольку мгновенно реагирует на любые изменения социальных потребностей, она сверхэффективна, поскольку обходится не только без документов, но и без разорительных бюрократических процедур — накладные расходы в теневой экономике сведены к минимуму — и она гораздо ближе к собственно человеку, поскольку ориентирована именно на него, а не на удовлетворение «мертвых», часто противоестественных интересов государственного аппарата. Конечно, прибыль, образующаяся в теневой экономике, как правило, не досягаема для государства, что, по-видимому, и составляет главный источник его раздражения. Однако довольно существенная часть «теневой» прибыли тратится на производство и потребление, то есть остается в стране, и потому играет заметную роль в увеличение национального достояния. Рост доходов российских граждан за последние годы обусловлен в первую очередь ростом скрытого сектора экономики.

К тому же криминальность теневых отношений сильно преувеличена. Теневые структуры, возникнув именно как структуры, обеспечивающие строго технологические процессы, рождающие сверхприбыль, быстро социализируются, вписываясь в окружающие их «бытовые понятия», и от агрессии переходят к защите существующего порядка. Они вовсе не заинтересованы ни в открытых криминальных разборках, снижающих их доходы, ни в нестабильности общества, грозящей их «мирному» существованию. Напротив, именно организованный криминалитет является наиболее последовательным и упорным противником «стихийной преступности». Там, где есть мафия, там мало уличных инцидентов. Мафии нужен порядок, а не дебильное, разрушительное хулиганство. Если в современной России криминальные, в том числе и уличные, катаклизмы составляют пока значительную и тревожную часть повседневной жизни, то это лишь потому, что российский экономический криминалитет еще далеко не полностью осознал свои интересы. Как только в российской теневой экономике возникнут по-настоящему иерархические структуры, как только они поделят зоны влияния и установят между собой «нормальные» горизонтальные связи, как только будут прояснены «понятия», по которым внутри этой зоны можно работать, уровень «дебильной преступности», кстати, больше всего пугающей обычных законопослушных граждан, резко уменьшится и приблизится к «цивилизованным» показателям. Причем, «анархический беспредел» будет подавлен не средствами государства — милиции или других внутренних органов — а средствами, прежде всего, самого «организованного криминала», который гораздо лучше, чем государство, ориентируется в этих вопросах и которому анархическая преступность просто мешает.