Адольф Гитлер - Вторая книга Страница 40

Отношения Англии и Пруссии доказали, что она в принципе не против сопротивления Европейской великой державы высшего военного значения, до тех пор, пока внешнеполитических цели этой державы носят явно чисто континентальный характер. Или будут спорить, что при Фридрихе Великом, Прусская военная мощь, вне всякого сомнения, была самой сильной в Европе? Пусть никто не верит, что Англия не боролся против Пруссии в то время только по той причине, что, несмотря на военную гегемонию, она должна была быть в числе малых Государств с точки зрения размера территории в Европе. Вовсе нет. Ибо, когда Англия сама раньше вела свои войны против Голландии, Голландская территория в Европе по-прежнему была значительно меньше, чем Пруссия позднего Фридриховского времени. И можно было бы на самом деле не говорить об угрожающей гегемонии или доминирующем положении державы в смысле Голландии. Если все же Англия подавила Голландию в течение десятилетий трудной борьбы, причина лежала исключительно только в срыве господства Англии на море и торговли Голландией, а также в общей колониальной активности Голландцев. Таким образом, не следует обманывать себя: если бы Прусское Государство не так исключительно посвятило себя чисто континентальным целям, оно во все времена имело бы Англию, как острого врага, независимо от размера чисто военных средств Пруссии в Европе, или опасности гегемонии в Европе Пруссии. Наши национально-патриотические политики, которые мало думают, нередко с горечью упрекают наследников великого Курфюрста за пренебрежение заморскими владениями, порожденное Курфюрстом, на деле, за сдачу их, а следовательно, за отсутствие интереса в деле поддержания и дальнейшего строительства Бранденбургского Прусского флота. Это было счастье Пруссии, а затем Германии, что это случилось так.

Ничто не говорит так хорошо за выдающуюся государственную мудрость, особенно Фридриха Вильгельма I, чем тот факт, что все скудные и, конечно, бесконечно ограниченные возможности малого Прусского Государства он сосредоточил исключительно на создании Сухопутной Армии. Не только по той причине, что через него это небольшое Государство смогло сохранить превосходящее положение в одном виде оружия, но тем самым и избег вражды Англии. Пруссия, идущая по стопам Голландии, не была бы в состоянии выдержать три Силезские Войны с Англией в качестве дополнительного врага за спиной. Помимо того факта, что любое реальное достижение на море для небольшого Прусского Государства обернется обязательно выкидышем в долгосрочной перспективе вследствие территориальной основы родины, которая весьма ограничена и неблагоприятно расположена в военном смысле. Даже в то время это было бы детской игрой для Англии, чтобы избавиться от опасного конкурента в Европе на основе общей коалиционной войны. В общем факт, что поздняя Пруссия смогла развиться из маленького Бранденбурга, и в свою очередь новый Немецкий Рейх из поздней Пруссии, было обусловлено лишь мудрым представлением о реальном соотношении сил, а также возможностей Пруссии в то время, так что Гогенцоллерны до времени Бисмарка, ограничивали себя почти исключительно на укрепление власти на земле. Это был единственная ясная, последовательная политика. Если Немецкая Пруссия, а потом Германия вообще хотела идти к будущему, оно могло быть гарантировано только господством на земле, которое соответствовало Английскому господству на морях. На беду в Германии мы медленно ушли с этой точки зрения, и создали нашу мощь на земле недостаточной и вместо этого перешли на военно-морскую политику, конечный результат которой окажется недостаточным в любом случае. Даже Германия периода после Бисмарка не может позволить себе роскошь создания и поддержания превосходящего вооружения на суше и на море одновременно. Это было одним из самых важных принципов всех времен, что нация осознает оружие, которое крайне необходимо и обязательно для сохранения своего существования, а затем продвигает его до крайности, ставя все свои средства на него. Англия признает и следует этому принципу. Для Англии господство на море было действительно сутью ее существования. Даже самые гениальные военные периоды на материке, самые славные войны, наиболее несравненные военные решения, не могли заставить Англию видеть в сухопутной мощи Англии нечто, в конечном счете, подчиненное, и сосредоточить все силы нации на содержание превосходящего господства на море. В Германии, конечно, мы позволяем себе полететь на великих колониальных волнах девятнадцатого века, возможно, укрепленных романтическими воспоминаниями о старой Ганзе, а под управлением мирной экономической политики, отложить эксклюзивные продвижение сухопутных войск и начать строительство флота. Эта политика обрела окончательное выражение в предложении, как нелепом, так и бедственном: Наше будущее лежит на воде. Нет, как раз наоборот, оно лежало и лежит для нас в Европе на земле, а именно так же, как причины нашего упадка всегда будут носить чисто континентальный характер: наше несчастное территориальное и страшное военно-географическое положение.

Пока Пруссия ограничивалась чисто Европейскими целями в своих внешнеполитических устремлениях, у нее не было серьезной опасности страшиться Англии. Возражение, что, тем не менее, про-Французское настроение уже преобладало в Англии в 1870-71 году, не является актуальным, и в любом случае не означает ничего. В то время про-Немецкое отношение преобладало так же в Англии, в действительности действия Франции были заклеймены как святотатство с трибун Английских церквей. Кроме того, это было принято как официальное отношение, что имело решающее значение. Ведь совершенно очевидно, что Франция действительно имела постоянные симпатии в Государстве значения Англии, тем большие, как влияние на прессу страны нередко оказывается через иностранный капитал. Франция всегда знала, как ловко мобилизовать симпатию к себе. Таким образом, она всегда играла Парижем, как самым замечательным вспомогательным оружием. Но этого не произошло, не только в Англии, например, но даже в Германии. В самый разгар войны, в 70/71 год, не маленькая клика должна была быть найдена в обществе Берлина, в самом деле в суде Берлина, который не скрывал своих про-Французских симпатий. Во всяком случае, они знали, как отложить бомбардировки Парижа на долгое время. И это по-человечески понятно, что Английские круги должны были рассматривать Немецкий военный успех со смешанной радостью. Но в любом случае они не могли сдвинуть официальную позицию Британского правительства в сторону интервенции. Даже мнение, что это следует приписать только тому, что зад был прикрыт Россией, как уверял Бисмарк, ничего не меняет. Так как это прикрытие зада мыслилось в первую очередь против Австрии. Если, однако, Англия оставила бы нейтральную позицию в то время, даже Россия, прикрывающая зад, не смогла бы предотвратить огромный пожар. Ибо тогда Австрия, естественно, была бы замешана и, так или иначе, успех 1871 года вряд ли сбылся бы. В самом деле, Бисмарк испытывал постоянный тихий страх вмешательства со стороны других Государств не только в войну, но и в мирные переговоры. Ибо то, что произошло через несколько лет по отношению к России, вмешательства других держав, [примечание 10] могла бы предпринять против Германии Англия точно так же.

Курс анти-Немецкого отношения Англии может быть точно продолжен. Он параллелен нашему развитию на морях, поднимается вместе с нашей колониальной деятельностью до открытой антипатии, и, наконец, заканчивается тем, что нашу военно-морскую политику откровенно ненавидят. Нельзя упускать то, что в Англии очень заботливое руководство Государства ощущает угрожающие опасности для будущего в развитии Народа столь эффективного, как Немцы. Мы никогда не должны использовать наш Немецкий грех забывчивости в качестве меры для оценки действий других. Легкомыслие, с которым Германия после Бисмарка позволила своему положению в сфере державной политики оказаться под угрозой в Европе со стороны Франции и России, без проведения серьезных контрмер, далеко не позволяет нам приписать аналогичное пренебрежение другим державам или осудить их в искреннем возмущении, если они вообще занимаются жизненно необходимыми потребностями своих Народов лучше.

Если довоенная Германия приняла решение на продолжение прежней континентальной Прусской политики вместо мира во всем мире и экономической политики с роковыми последствиями, то прежде всего она могла бы поднять свою сухопутную мощь на такую высоту, выше, чем ранее пользовалось Прусское Государство, а во-вторых, она могла бы не бояться безусловной вражды с Англией. Во многом это так: если бы Германия использовала все огромные средства, которые она растрачивала на Флот, для укрепления Сухопутной Армии, то ее интересы, возможно, отстаивались бы по-другому, по крайней мере на решающих Европейских полях сражений. И Нации бы удалось избежать видеть Сухопутную Армию, хуже, чем недостаточно вооруженную, медленно истекающей кровью против превосходящей мировой коалиции, в то время как Военно-морской Флот, по крайней мере его решающие боевые корабли, ржавели в портах с тем, чтобы окончательно прекратить свое существование в более чем позорной капитуляции. Давайте не будем искать оправдания для лидеров, но иметь мужество признать, что это лежит в самой природе такого оружия для нас. Ибо в то же время Полевую Армию выводили из одной битвы и бросали в другую без учета потерь и других трудностей. Сухопутная Армия - действительно Немецкое оружие, имеющее вековые традиции, но в конце наш Флот был только романтической игрушкой, парадным предметом, который был построен в его собственных интересах, и которым опять-таки ради этих интересов нельзя было рисковать. Все выгоды, которые он принес нам, неадекватны страшной враждебности, которую он взвалил на нас.