Валентина Скляренко - Окружение Гитлера Страница 42

Осенью 1924-го, нищий и неприкаянный, еще не определившийся в своих политических пристрастиях Геббельс, однако, уже размышлял о… диктатуре. «До чего ужасающе мелко большинство людей, – писал он. – 90 % людей канальи. 10 % сносны. Эти 10 % должны править 90 %, чтобы стояло государство. Тайна диктатуры…» Он, вслед за Ницше, верил в диктатуру «Силы и Решительности», тосковал по «вождю» – и вскоре созрел до идеи «фюрерства», «сильной руки». «Нет доблестных, прилежных, умных и благородных вождей, – писал он в 1924 году. – Германии не хватает сильной руки. Господь, яви Германии чудо! Чудо!! Мужа!!! Бисмарк, восстань!» Геббельс, как многие представители молодежи Германии тех лет, полностью захвачен революционной идеей. «Задолго до того, как Йозеф Геббельс стал одним из тех, чья нравственная и политическая физиономия сформировала отвратительный лик эпохи, современность наложила резкий отпечаток на его судьбу. Путь Геббельса, полунищего студента, антикапиталистического бунтаря неопределенной ориентации, субъекта с истерическими наклонностями, с уязвленным честолюбием, крикуна, патриота, антисемита и, наконец, фанатика национал-социалиста – путь этот при всем том, что он привел Геббельса на высоты власти, весьма типичен», – пишет Б. Хазанов в своем эссе о главном пропагандисте фюрера «Путь Геббельса».

В августе 1924 года Геббельс начинает тесно сотрудничать с Г. Штрассером – ближайшим однопартийцем Гитлера (спустя десятилетие фюрер уничтожит Штрасссера как главного врага по партии). Он переезжает в Рур, где ему наконец удается попробовать себя в журналистике – в качестве редактора «Фёлькише фрейхейт» («Народная свобода») в Эльберфельде, затем в штрассеровской «НС-Бриф». После первых же выступлений Йозефу говорят, что он блестящий оратор, – и Геббельс наконец начинает понимать, в каком направлении ему следует идти. Он участвует в деятельности нацистской группы в Эльберфельде, читает «Майн кампф» Гитлера и восторгается: «Кто этот человек? Полуплебей, полубог! Восходящий диктатор…» Весной 1926 года Гитлер приглашает Геббельса в Мюнхен на очередное партийное собрание. «Гитлер говорил три часа. Блестяще. Может свести с ума. Я люблю его. Такая голова может быть моим вождем», – напишет после этой встречи в своем дневнике Геббельс. Неизгладимое впечатление на членов многочисленного собрания партии произвел и сам Геббельс, выступавший около двух с половиной часов. Он буквально заворожил публику: «Я выдал им все, что у меня было. Они пришли в восторг, орали и бесновались, а потом Гитлер меня обнял. У него на глазах были слезы. Это был счастливый миг!»

На следующий день после собрания Гитлер принял Геббельса в штаб-квартире партии, где рассказал ему в присутствии Гесса о насущных социальных проблемах, о политике на Востоке, и Геббельс был покорен: «Он говорил с нами три часа. Это было блестяще, потрясающе. Италия и Англия – наши союзники. Россия хочет нас сожрать. Все это отражено в его памфлете и во втором томе „Майн кампф“, который скоро должен выйти. Мы искали общие подходы, задавали вопросы. Он отвечал блестяще. Это совершенно новый взгляд на вещи! У него все продумано! Он убедил меня по всем пунктам. Это великий человек, во всех отношениях, блестящий ум! Он достоин быть Фюрером! Я склоняюсь перед ним как перед гигантом и политическим гением!»

В Гитлере Геббельс увидел человека, способного, по его мнению, повести за собой весь немецкий народ – такого же харизматического вождя, как русский Ленин (которого Геббельс, кстати, признавал как «великого человека, использовавшего отвратительную марксистскую доктрину»), только с «правильной» идеей. Биограф Геббельса Хайбер писал, что вовсе не идеология или политические идеи Гитлера привлекли Геббельса, ими он тогда почти не интересовался. Ему нужен был вождь, который бы обеспечил ему материальное благополучие и душевное равновесие, а также указал цели, безразлично какие. Запись в дневнике восторженного Геббельса гласила: «Адольф Гитлер, я люблю Вас, такого великого и простого!» Теперь его политические симпатии резко изменились в пользу Гитлера, которого он стал воспринимать «либо как Христа, либо как св. Иоанна». Этому вождю, ставшему для Геббельса богом, он остался верен до самой смерти. Геббельс дистанцируется от Г. Штрассера и входит в состав ближайшего окружения Гитлера. «Интеллектуально несамодостаточный, лишенный прочного нравственного стержня, он буквально растворился в Гитлере. С этого момента он будет вечно „отзеркаливать“ фюрера, светя отраженным светом», – писала об этом И. Никитина в статье «Демоны Геббельса».

Такое безоговорочное обожание и слепая вера не могли не привлечь благосклонное внимание Гитлера. Гитлеру понравился не лишенный романтизма стиль речи порывистого молодого человека, его любовь к эффектам, его умение держать слушателей в эйфории – в этом взвинчивании масс, призыве их к борьбе, оба имели немало общих черт. Оказалось, что Геббельс способен собирать на свои выступления огромные толпы желающих его послушать. Конкурента себе в Геббельсе Гитлер не видел, зато нашел в нем замечательного союзника. Кроме того, проницательно оценивший таланты Геббельса, Гитлер понял, что можно сыграть на непомерном тщеславии и жажде признания этого энергичного коротышки. А Геббельс буквально влюбился в Гитлера и эта любовь, как написал один из биографов нациста, «была сильнее, чем любовь к женщинам».

В 1926 году Гитлер предложил Геббельсу стать гауляйтером (партийным руководителем) НСДАП в Берлине – Бранденбурге. Тот некоторое время колебался, однако высокая столичная должность оказалась слишком лакомой приманкой для агитатора из провинции. Между тем, Геббельсу, при всем его трудолюбии, энергии и настойчивости, не сразу удалось покорить берлинскую публику. В те времена нацистская партия не имела в столице Германии особых успехов: количество ее приверженцев было ничтожно. Многие избиратели голосовали за коммунистов; социал-демократы прочно контролировали городское управление, а почти все берлинские газеты относились к нацистам враждебно или в лучшем случае с безразличием. Геббельс стал первым, кто решительно принялся за ее переустройство, желая превратить партийную организацию в эффективное орудие борьбы за власть и, конечно, за укрепление собственного влияния в партии. Для этого Геббельсу пришлось взять на себя многие функции. Он смог довольно быстро сколотить партийную организацию, состоящую из надежных работников, проникшихся жестокой и агрессивной нацистской идеологией. Как он потом признавался, ему пришлось «вколачивать в головы своих „товарищей по партии“ основные идеи и лозунги, чтобы они могли повторить их в любой час дня и ночи». С подчиненными, многие из которых были довольно примитивными людьми, он умел объясняться просто и откровенно, но не терпел тех, кто осмеливался критиковать его самого или его действия, изводя их презрительными насмешками. «Только путем жестокой борьбы нам удалось установить твердую власть в организации, погрязшей в анархии, – вспоминал он позже. – Вопреки сплетням о наших крайностях мы подняли наши идеи, как флаг, собрав под ним фанатически преданных людей, готовых к бескомпромиссной борьбе», – писали об этом Е. Брамштедте, Р. Манвелл, Г. Френкель в книге «Мефистофель усмехается из прошлого». После завершения работ по внутренней организации нацистской партии Геббельс взялся за проведение в столице крупных массовых митингов. Понимая, что здесь потребуются новые и особые меры, которые смогли бы привлечь внимание к нацистскому движению в огромном городе, он изо всех сил пытался «расшевелить Берлин», «пробудить этого непробиваемого монстра, закованного в камень и асфальт, от его летаргического сна!» «Берлин живет сенсациями, он не может существовать без них, как рыба не может жить без воды; и любая политическая пропаганда, игнорирующая эту истину, не найдет здесь ни слушателей, ни сторонников», – писал гауляйтер в своем дневнике.

В столице в полной мере начали раскрываться и ораторские способности Геббельса, что предопределило его дальнейшую судьбу как главного агитатора и пропагандиста нацистской партии, а позднее и всего рейха. «Наши думы о солдатах германской революции, бросивших свои жизни на алтарь будущего ради того, чтобы Германия воспрянула снова… Возмездие! Возмездие! День его грядет… Мы склоняем головы перед вами, мертвыми. Германия начинает пробуждаться в отблесках вашей пролитой крови… Пусть раздастся маршевая поступь коричневых батальонов: За свободу! Солдаты бури! Армия мертвых марширует с вами в будущее!» Утрированный романтизм подобных речей Геббельса создавал существенный контраст с его делами. Этот романтик в начале своей ораторской деятельности искренне считал митинг неудавшимся, если на нем никого не избили или не покалечили. Для провокаций он использовал своих многочисленных помощников – берлинских «штурмовиков». До прихода Геббельса отряды столичных «штурмовиков» состояли в основном из рабочих и безработных, которые были обыкновенными любителями подраться и похулиганить. Геббельс же сделал из них «политических бойцов», и это, как он потом признавался, было одной из самых сложных задач первых дней его пребывания в Берлине. «Он дал этим примитивным драчунам и бандитам сознание цели, новую и острую ориентацию, сформировав из них дисциплинированную полувоенную организацию, действительно способную помочь завоевать улицы города», – писали Е. Брамштедте, Р. Манвелл, Г. Френкель. Геббельс заявил, что теперь, в век массовых движений, «политика вершится на улицах». «Мы говорим откровенно: наша цель – завоевать улицы, чтобы руководить массами и привлечь народ на свою сторону! – писал он в своем дневнике. – Улица – вот показатель успеха современной политики! Тот, кто завоюет улицы, подчинит себе народные массы, а следовательно – и государство!»