Василий Галин - Интервенция и Гражданская война Страница 43

Красный террор «в Питере, пример коего решает», выразился в расстреле 512 представителей высшей буржуазной элиты (бывших сановников и министров, даже профессоров). Списки расстрелянных вывешивались. Всего, по официальным данным, в Петрограде в ходе красного террора были расстреляны около 800 человек. Еще примерно 400 человек были расстреляны в Кронштадте. «Еженедельник ВЧК» скрупулезно подсчитывал число жертв Красного террора: с сентября по октябрь 1918 г. ЧК Нижнего Новгорода расстреляла 141 заложника; 700 заложников были арестованы в течение трех дней. В Вятке эвакуированная из Екатеринбурга Уральская ЧК отрапортовала о расстреле за неделю 23 «бывших жандармов», 154 «контрреволюционеров», 8 «монархистов», 28 «членов партии кадетов», 186 «офицеров» и 10 «меньшевиков и правых эсеров». ЧК Иваново-Вознесенска сообщила о взятии 181 заложника, казни 25 «контрреволюционеров» и об организации «концентрационного лагеря на 1000 мест». ЧК маленького городка Себежа казнила «16 кулаков и попа, отслужившего молебен в память кровавого тирана Николая II»; ЧК Твери – 130 заложников, 39 расстрелянных; Пермская ЧК – 50 казненных. Можно еще продолжать этот каталог смерти, извлеченный из шести вышедших номеров «Еженедельника ВЧК»516. «Другие местные газеты осенью 1918 года также сообщают о сотнях арестов и казней. Ограничимся лишь двумя примерами: единственный вышедший номер «Известий Царицынской Губчека» сообщает о расстреле 103 человек за неделю между 3 и 10 сентября. С 1 по 8 ноября 1918 года перед трибуналом местной ЧК предстал 371 человек: 50 были приговорены к смерти, другие – «к заключению в концентрационный лагерь в качестве профилактической меры как заложники вплоть до полной ликвидации всех контрреволюционных восстаний…» «Такая практика была обычной в течение всего лета 1918 года. Однако в ноябре того же года в Мотовилихе местная ЧК, вдохновляемая призывами из центра, пошла дальше: более 100 забастовщиков были расстреляны без всякого суда»577.

ЧКК пишет: «Было бы напрасно пытаться точно сосчитать число жертв этой первой волны красного террора. Один из видных руководителей ВЧК М. Лацис, утверждая, что за второе полугодие 1918 года ВЧК казнила 4500 человек, не без цинизма добавил: «Если можно в чем-нибудь обвинить ЧК, то не в излишнем рвении к расстрелам, а в недостаточности применения высшей меры наказания. Строгая железная рука уменьшает всегда количество жертв»578. В конце октября 1918 года лидер меньшевиков Ю. Мартов считал, что жертв ЧК с начала сентября было «более чем десять тысяч»579.

Много это или мало? ЧКК справедливо приводит сравнение, что 10 тысяч жертв ЧК – это в 2,5 раза больше, чем за 50 лет предшествующих лет царизма. Но за несколько месяцев террора той же Французской революции было казнено 17 тысяч человек – давняя история? В Финляндии в 1918 г. еще до введения красного террора в России за 2-4 месяца были расстреляны примерно те же 10 тысяч человек, что составило около 3% всего населения страны! Для сравнения: во время красного террора погибло не более 0,06% населения России. Причем «финский белый террор» был уже террором победителей против побежденных, а в Советской России красный террор был только оборонительной мерой, составной частью «чрезвычайного военного положения», введенного поэтапно 2-5 сентября 1918 г. в ответ на развертывание иностранной интервенции. Помимо этого, красный террор стал ответом на белый террор, массовые расстрелы, которые устроила Добровольческая армия во время своего первого похода, ведомая приказом «пленных не брать», а также в ответ на «белый террор» в Финляндии и Чехословакии. Еще до «красного террора» жертвами «белого» стали несколько десятков тысяч человек. Но эти жертвы почти никто не учитывал, ведь с точки зрения «социального расизма» они людьми не считались. Так, В. Краснов пишет про колчаковцев: «Они не распространяли на большевиков, а заодно и на побывавшее под властью Советов население, особенно «низшие» трудовые слои, общепринятые правовые нормы и гуманитарные обычаи. Убить или замучить большевика не считалось грехом.

IС. Волков очевидно прав: «Официальные данные ЧК о расстрелянных не отражают, разумеется, и 10% реальной цифры. По ним получается, что за 1918 год было расстреляно 6185 человек (в т. ч. за первую половину года 22), а всего за три года – 12 733; в тюрьмы было посажено в 1918 году 14 829 человек, в концлагеря – 6407 и заложниками взято 4068 (в 1919 году – 5491)». (Трифонов И. Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР, М, 1975. С. 166.)

Сейчас невозможно установить, сколько массовых расправ над гражданским населением навсегда ушло в небытие, не оставив документальных следов, потому что в обстановке хаоса и безвластия простым людям не у кого было искать защиты»580. Белый террор был в самом разгаре, а Ленин еще только спрашивал Бонч-Бруевича: «Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тенвиля, который привел бы в порядок расходившуюся контрреволюцию?»581

Практически все серьезные исследователи признают, что социалистическая революция в России произошла относительно бескровно и большевики сделали максимум возможного для того, чтобы предупредить массовое кровопролитие, почти полгода не отвечая на белый террор. Эту особенность – отсутствие ответного красного террора до сентября 1918 г. отмечал французский дипломат Л. Робиен, радикально настроенный против большевиков, находившийся в начале интервенции в Архангельске: «Большевики становятся жестокими, они сильно изменились за последние две недели. Боюсь, как бы в русской революции, которая до сих пор не пролила ни капли крови, не настал период террора…»582 Не менее радикально настроенный против большевиков С. Волков также пишет: «В местностях, с самого начала твердо находящихся под контролем большевиков (Центральная Россия, Поволжье, Урал), организованный террор развернулся в основном позже - с лета - осени 1918 года»583. На то, что именно интервенция стала основной причиной красного террора, указывал и посол Франции: «Размещение союзников в Архангельске послужило предлогом для нового террора. Надо было обратиться к истории, чтобы найти примеры варварства, подобные большевистским в этот период. Любое цивилизованное государство, уважающее закон, допускает только один вид наказания – индивидуальный, применимый к преступникам и правонарушителям. Комиссары же заменили его на систему заложников и на коллективную ответственность, действующую только у отсталых народов»584. Но что такое интервенция, как не наказание всей страны, всего народа… и такой вид «наказания» является допустимым для «цивилизованных государств»?

Французский дипломат также подтверждал, что террор большевики начали только во второй половине 1918 г. Он писал 4 октября 1918 г. из Архангельска: «Комендант Арчен, которому удалось бежать из Петрограда в Финляндию, прибыл сегодня из Стокгольма. В то, что он рассказывает, трудно поверить. Когда большевики пришли к власти, они были утопистами, гуманистами и великодушными провидцами - сегодня они больше походят на злобных сумасшедших. Их преступное безумие дало о себе знать еще в начале июля, когда произошла казнь адмирала Щастного, она проявилась с неистовой силой в убийстве Мирбаха и страшном преступлении в Екатеринбурге»585.

Белый террор был не столько основой причиной красного, сколько поводом. Главной причиной красного террора стало резкое углубление с началом интервенции, политэкономического кризиса, вызванного Первой мировой войной и Февральской революцией. Интервенция потребовала создания и содержания огромной армии, обрушила остатки экономических механизмов хозяйствования, уже и так почти полностью истощенные за время мировой войны. Мало того, интервенция, вбросив новую силу на весы власти, окончательно вывела их из равновесия, тем самым до крайности радикализовав уже и так расколотое и маргинализованное войной и двумя революциями общество. Аналогично во время Французской революции именно интервенция стала основной причиной массового террора. В июле 1793 г. началась иностранная интервенция, а уже 4 и 5 сентября 1793 года прошли народные выступления под лозунгом «Хлеба и террора!», положившие начало якобинскому террору. В России события разворачивались по аналогичному сценарию, подчеркивая эту объективную и неизбежную закономерность. В июле 1918 г. при поддержке западных послов произошел эсеровский мятеж. 1 августа с высадки интервентов в Архангельске официально началась иностранная интервенция, а спустя месяц – точно так же, как и во Франции веком раньше,- 4-5 сентября, был объявлен красный террор1.

Что же касается белого террора, предшествовавшего красному, то он не столько вызвал ответную месть, сколько разрушил моральные барьеры, сдерживавшие общество от взаимного насилия. Насколько они были сильны, можно представить себе по тому как генерал Каледин, которому «страшно было пролить первую русскую кровь», не желая кровопролития, покончил собой. Или генерал Брусилов, который еще совсем недавно, во время летнего наступления 1916 г., не дрогнув, пожертвовал жизнями более чем 100 тыс, солдат и офицеров, «не желая проливать кровь соотечественников», будучи сторонником большевиков, отказался вступать в Красную и Белую армии. Моральный запрет на убийство ближнего очень силен, даже бывалые генералы, привыкшие к смерти, не смогли переступить через него.