Михаил Полторанин - Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса Страница 5

У меня был знакомый первоцелинник Саша Христенко, ди­ректор совхоза недалеко от нынешней Астаны. Он купил в воин­ской части списанный танк за копейки, без башни, чтобы зимой по бездорожью подвозить сено к животноводческим фермам. Бу­раны в степи наметают такие сугробы, что даже на тракторе «Кировец» не пролезть. Директора вызвали в обком и дали стро­гий выговор с занесением в учетную карточку за разбазарива­ние средств. Пришла зима, из-за метелей не видно белого света, а танк таскает себе на прицепах сено скоту. А по всей округе не мо­гут пробиться к кормам — идет падеж. Опять вызывают в обком: отдай танк в соседний район. А Христенко упертый, бывший мат­рос Балтийского флота, говорит: «Фиг вам! Я же предлагал осна­стить хозяйства танками, списанными на металлолом, а мне выго­вором по морде. Из принципа не дам!» Ну что же, раз из принци­па, тогда получай — исключили директора из партии. Не терпели во многих обкомах людей, кто хватался за принципы, будто за пистолет. Москва заступилась за Христенко.

Но были регионы, которые при разговорах в Домжуре почти никогда не упоминались. Ни со знаком плюс, ни со знаком минус. Среди них была и Свердловская область. Мне не доводилось бы­вать в ней, но знал, естественно, что область напичкана предпри­ятиями военно-промышленного комплекса. А в регионах, где была сосредоточена «оборонка», обкомам отводилась второстепенная роль. Если на территориях с гражданскими отраслями секретари считались главными толкачами — ездили в Москву вышибать ре­сурсы, то здесь правили бал влиятельные союзные министры от «оборонки». И со средствами у них задержек не было, и даже руко­водящие кадры предприятий они, как я уже говорил, подбирали и назначали сами, формально согласовывая с местными партийны­ми органами, А первые секретари, отодвинутые в сторонку, опека­ли, в основном, кто строительство, а кто сельское хозяйство.

И когда Ельцина утвердили сначала завотделом, а потом сек­ретарем ЦК КПСС по строительству, все выглядело логично. Не было в этом выдвижении ничего унизительного, о чем заговори­ли потом недоброжелатели Бориса Николаевича. Прежде чем вы­растить человека полноценным первым секретарем обкома, его, по неписанным правилам ЦК, обкатывали предварительно на раз­ных должностях в других регионах. Для расширения кругозора.

Тогда он, например, как Лигачев, мог сразу претендовать в ЦК на ключевые позиции. А Ельцин был из так называемых местечковых секретарей — в Свердловске учился, в Свердловске начал прора­бом, и в том же свердловском соку варился все остальные годы. Другой местечковый секретарь из Ставрополя Горбачев, несмот­ря на эксплуатацию курортных возможностей края, тоже не мино­вал ступеньки отраслевого секретаря. И свое перемещение в сто­лицу в такой ипостаси Ельцин воспринял как шаг наверх. Тем бо­лее, что генсек, как я позже узнал, намекнул ему на перспективы карьерного роста.

Заговорили журналисты о Ельцине весной 86-го года, когда он поработал несколько месяцев первым секретарем МГК КПСС. Годами сидел на этом месте член Политбюро Гришин, и от общест­венной жизни столицы тянуло такой казенщиной, хоть нос зажи­май. Гришин появлялся на людях только в дни редких пленумов, восхвалял в тусклых речах руководство страны и рассказывал, ка­кой рай создал для москвичей горком. Потом надолго исчезал в недрах охраняемых кабинетов, оставляя этих москвичей на рас­терзание взяточникам и бюрократам.

А Ельцин ввалился в Москву, как контролер в подсобку уни­вермага, где торгаши рассовывают дефицитный товар по сум­кам друзей. В городе с устоями «рука руку моет» поднялся пере­полох. Секретарь сам ходил по магазинам и рабочим столовым, а из Свердловска пригласил большую группу надежных ребят, и те под видом просителей-москвичей провоцировали чиновников на взятки. Потом их брали с поличным. Но впечатляло не столь­ко это, сколько откровенность публичных высказываний Ельци­на. В это же время на экранах ЦТ постоянно мелькал Горбачев: его округлые, как окатыши, фразы, с неизменным «углубить» и «осмыслить» не доходили до сердца. Люди истосковались по че­стным словам. А Ельцин откровенно говорил о произволе бюро­кратии и о том, что дальше так жить невозможно.

На его встречу с московской интеллигенцией в доме полит­просвещения я пришел из любопытства. Но в ответах секретаря на вопросы собравшихся звучала такая крамола, что впору наряд КГБ вызывать. Он возлагал вину на КПСС за многие промахи, а от са­моуверенности центральных властей не оставил камня на камне. Много еще политического кипятка вылил на наши головы Ельцин.

В «Правде» мы напечатали несколько выступлений Бориса Николаевича. Цензура тряслась от бессилия: фрондерствовал не какой-нибудь бумагомарака, а кандидат в члены Политбюро. Для него у них руки коротки. В редакцию пошли письма с просьбами связать авторов с первым секретарем МГК — они готовы рабо­тать при нем даже дворниками. Так искренне тогда верили слову.

Осенью 86-го года, поздно вечером, у меня на квартире раз­дался телефонный звонок. В трубке я узнал скрипучий голос Ель­цина. Борис Николаевич хотел бы встретиться со мной завтра ут­ром, желательно часов в семь — больше будет времени для разго­вора. Приехал по еще темной Москве, в кабинете бодрый Ельцин за голым столом, на котором только раскрытая папка с вырезка­ми моих статей. Видимо, подготовленная помощниками. Погово­рили о наших семьях и о том, как непросто приживаться в столи­це сибирякам.

— Я прочитал ваши статьи, — прервал хозяин кабинета разминочный разговор, — готов подписаться под многими. Мне сей­час очень нужны соратники.

Он снял пиджак и повесил его на спинку стула. Подошел к журнальному столику в углу и, скривившись, большим и указа­тельным пальцами потянул газету «Московская правда». Так тянут из норки дождевого червя.

— Все, что она пишет, меня не устраивает, — произнес Ель­цин. — Мне нужен новый главный редактор.

Он вернулся за стол и уже не таким жестким голосом про­должал:

— Предлагаю вам эту должность. Мне вас рекомендовал Ва­лерий Иванович Болдин. Правда, у вас был там какой-то прокол, но это не поменяло его отношения к вам.

Прокол у меня действительно был. И серьезный. Болдин, бу­дущий член ГКЧП, служил тогда помощником Генерального секре­таря ЦК КПСС. Он хорошо знал меня по работе в «Правде». И в мае 85-го года, с ведома Горбачева, только что пришедшего к власти, включил в бригаду для подготовки доклада своего шефа на июнь­ском пленуме ЦК. Пленум должен был подхлестнуть темпы раз­вития научно-технического прогресса. Бригадой руководили бу­дущие члены Политбюро Александр Яковлев и Вадим Медведев, мобилизовали в нашу компанию и нескольких академиков, в том числе Абела Аганбегяна. Меня привезли в Волынское, где разме­щалась ближняя дача Сталина, и целых полмесяца не выпускали домой — там ночевал, там кормили и даже сигаретами обеспечи­вали. Секретность была, как в гулаговских шарашках: можно зака­зывать любые совминовские документы, но все твои выписки из них, все твои черновики охрана вечером запихивала в полосатые мешки и уносила сжигать.

Когда я «отмотал» за забором Волынского положенный срок, Яковлев разрешил мне взять с собой экземпляр доклада — пошлифовать кое-какие места. За чтением сего опуса меня и застал замглавного редактора «Правды» профессор от экономики Вало­вой. Он зашел ко мне в кабинет и, увидев разложенные по столу листы доклада, загорелся: «Дай взглянуть на полчаса. Прочитаю и сразу принесу». Как ни возражал, а настойчивость Валового свое взяла. Не зря он слыл прилипчивым человеком. Ни через полча­са, ни через час доклад мне не вернули. Поднялся на этаж к Вало­вому, а секретарша: «Он срочно уехал домой». Никаких бумаг не оставил. И дома телефон отключен. Только назавтра принес мой должник строго конфиденциальный документ, пробормотав ка­кие-то извинения.

А через пару дней в «Правде» выходит огромная редакцион­ная статья Валового, на полполосы — можно сказать, не статья, а конспект горбачевского доклада о научно-техническом прогрес­се. Не зря московский профессор прятался от меня почти целые сутки. До чего же шныроватый мужик! И меня-то угораздило по­пасться, как карасю на макуху, и подвести всю бригаду. Я был уни­жен и раздавлен. Ярость Горбачева, говорят, не знала предела. Еще бы! Ему читать доклад на пленуме, а с чем выходить — с пе­репевами газетной публикации? Пришлось помощникам срочно браться за текст.

Вкратце я рассказал эту историю Ельцину.

— Провинциальная простодырость, — равнодушно отреаги­ровал он. И припомнив, видимо, что-то свое, добавил. — Нам от нее надо избавляться в Москве. Иначе затопчут. А над моим пред­ложением подумайте.

И мы договорились встретиться дня через три.

Меня в «Правде» не припекало: вольность с командировка­ми у специального корреспондента, промышляющего анализом эффективности партийного руководства экономикой страны. Не было потогонной системы. Посмотришь на карту Советского Сою­за — вот тут еще не бывал, надо подумать над темой и съездить. А перейти в городскую газету значило надеть на себя вериги — в издании чиновники привыкли видеть сантехника и лезли с указа­ниями со всех сторон. Поэтому при следующей и других встречах с Ельциным я подробно обговорил условия перехода в «Москов­скую правду»: газета должна превратиться из подметальщика улиц в общественно-политическое издание с выходом по подписке на всю страну, а к редактору с всякими установочными звонками бу­дет обращаться только первый секретарь МГК. Он согласился.