Анатолий Вассерман - Острая стратегическая недостаточность Страница 5

Многие в России ожидали много более выгодных для России условий мира с турками. Кутузов выжал из турок далеко не всё. Но выжимать пришлось бы долго, упорно, и не исключено, что боевые действия могли бы ещё и возобновиться; русские победили бы, но растратили бы драгоценные силы и время. А столкновение с Наполеоном неумолимо приближалось. Поэтому Кутузов делал ставку на максимально скорое выключение потенциального союзника французов в будущей войне.

Это и есть стратегия, где Михаил Илларионович двумя руками – военной и дипломатической – начал ковать победу над Наполеоном ещё до начала войны с ним. Барклай же исключил из будущей войны Швецию и Финляндию. Два великих стратега выключали фланговые угрозы потенциальных союзников Наполеона. В итоге Наполеону пришлось двигаться по самому предсказуемому и давно уже самому защищённому пути. Стратегически сам выбор маршрута был заведомо худшим, но единственно возможным.

Между делом заметим: все российские пространства делали с завоевателем то же, что и многолюдность Китая. Последний переваривал противника своей численностью, а Россия – пространствами.

Именно Барклай определил основную стратегическую идею борьбы с Наполеоном. Он считал: когда французы перейдут границу, русским следует уклоняться от генерального приграничного сражения. А вместо этого: истощать силы французов короткими стычками с лёгкими войсками; перерезать линии снабжения войск противника, растягивая его коммуникации; активно отступать, пока не прибудут резервы, способные резко изменить расстановку сил.

Так скифы измотали персидского царя Дария I, выступившего против них в 513-м году. Современник Барклая и других героев войны 1812-го года, князь Голицын Николай Сергеевич (1809–1892), крупный военный историк, генерал от инфантерии, в своём труде[6] так описывал ход войны скифов и персов[7]: «Геродот изображает скифов «народом диким и свирепым», а все прочие древние писатели – народом многочисленным, воинственным, отменно храбрым, славившимся искусством в наездничестве и меткою стрельбою из луков. Войска их состояли почти исключительно из конницы, лёгкой, живой и проворной. Войны их заключались в быстрых, стремительных, набегах и действиях малой войны. Разграбив и разорив земли неприятельские, они столь же быстро возвращались в глубину своих обширных степей. В настоящем случае действия их против Дария были особенно замечательны. По мере движения Дария во внутренность их страны, они постоянно уклонялись от него с фронта, но беспрестанно тревожили его с флангов и тыла, разоряя край и засыпая колодцы и ключи на пути следования персов. Но при этом они не разоряли края совершенно, дабы тем не принудить персов слишком скоро к отступлению, а оставляли часть произведений земли и запасов для того, чтобы завлечь персов далее во внутренность страны и тем более ослабить, утомить и легче одолеть их. Сверх того, дабы развлекать[8] внимание и силы персов и оставлять последних в неизвестности о том, где именно находились их главные силы, они разделялись обыкновенно на три части и отступали в трёх различных направлениях, с фронта и обоих флангов, равно и в те части страны, жители которых не хотели или ещё не решались за одно с ними действовать против персов, и таким образом и их также против воли принуждали вооружаться на защиту земель своих.

Следствием такого рода действий их было то, что Дарий никогда не мог настигнуть их, не знал, где находятся главные их силы, и тщетно надеялся принудить их к бою, а войско его утомилось, терпело крайний недостаток в продовольствии, понесло большой урон, и наконец Дарий был принуждён искать спасения в отступлении к Истру. Тогда скифы окружили его войско, начали его тревожить беспрестанными и сильными нападениями со всех сторон и едва не отрезали ему отступления чрез Истр.

Пробыв в скифской пустыне более 70 дней, Дарий потерял в продолжение этого времени до 80 000 человек.

Поход против скифов едва не кончился совершенною гибелью персидского войска во-первых, потому, что Дарий предпринял его не зная ни скифов, ни страны их, и не разведав о них заблаговременно, и не принял необходимых мере предосторожности касательно продовольствования своего войска и обеспечения его сообщений, а в особенности – вследствие искусных действий скифов, действительно заслуживающих особенного внимания».

Именно скифам наследуют Барклай и Кутузов.

В марте 1812-го года Барклаю приказали сдать Военное Министерство своему заместителю Алексею Ивановичу Горчакову и возглавить 1-ю Западную армию – крупнейшее из русских военных подразделений.

Известный русский историк, политик и исследователь Сергей Петрович Мельгунов говорит о русском обществе того времени вещи страшные и беспощадные: «прежде всего было забыто мудрое правило, что «войну надо начинать с брюха». Престарелый фельдмаршал Каменский, не найдя «ни боевых, ни съестных припасов, ни госпиталей» в отчаянии даже покинул армию – таким безотрадным казалось ему положение вещей. Интендантские хищения, о которых рассказывает декабрист князь С[ергей] Г[ригорьевич] Волконский, сам участник многих боевых действий, приводили к тому, что в армии отсутствовало продовольствие, люди ходили босыми». Но солдаты оставались мужественными бойцами даже в таких условиях.

«Русская армия с самого начала войны с Наполеоном была центром бесконечных интриг, соперничества, зависти и борьбы оскорблённого самолюбия. В этом, кажется, нет сомнений; это единодушное показание всех современников», – пишет Мельгунов. Вот что он говорит о главнокомандующем:

«Барклай был человеком дела. Он не разделял ни придворных вкусов, ни интересов тогдашней военщины. Образованный сам, он старался внушить подчиненным офицерам, что военное искусство – это не только «изучение одного фронтового мастерства». Он боролся против господствовавшей тенденции «всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании» (знаменитый циркуляр военного министра 1810 г.). И этим страшно злил Аракчеева, который укорял Барклая в малейших его погрешностях. Неожиданному возвышению Барклая завидовали, а он, «холодный в обращении», замкнутый в себе, «неловкий у двора», не думал снискивать к себе расположения «людей близких государю». Барклай не был царедворцем и по внешности. Вот как рисует его Фонвизин: «со своей холодной и скромной наружностью (Барклай), был невзрачный немец с перебитыми в сражениях рукой и ногой, что придавало его движениям какую-то неловкость и принуждённость»…

Уже до войны 1812-го года Барклаю завидовали и ненавидели его. Но надо отдать должное императору Александру, который ценил своего военного министра и доверял ему: «Вы развязаны во всех ваших действиях», писал он 30 июля 1812 г. И Барклай сознательно шёл к поставленной цели, проявляя свою обычную работоспособность, показывая «большое присутствие духа» и «мудрую предусмотрительность» (Фонвизин)».

Наполеон собрал шестисоттысячное войско, куда привлёк армии всех покоренных стран, включая большой корпус польских добровольцев. Причём глава этого корпуса Понятовский доблестно утонул на глазах Наполеона в первый день войны, кинувшись вплавь на коне. Это было типично по-польски: эффектный шаг, даже в тактическом отношении – не говоря уж о стратегическом – проигрышный, тем не менее, польские корпуса сражались очень достойно, в том числе и в жаркой во всех отношениях Испании.

Кстати, об Испании. Тамошние партизанские бои изрядно потрепали армию Наполеона. Англичане успешно поддерживали партизанскую войну. Благо, Англия располагала на Иберийском полуострове мощнейшей базой – Португалией: та с очень давних пор была британской союзницей по многим накопившимся историческим причинам. Англичане высадили в Португалии довольно большую армию. Поэтому французы не могли использовать все свои силы в этом регионе для уничтожения партизан: значительную группировку надо было держать и против регулярных войск. Кстати, именно линия фронта между Испанией и Португалией получила название, впоследствии неоднократно использованное в англо-американской литературе о войне – тонкая красная линия: англичане тогда носили красные мундиры, и группировка у них в тот момент была линейная.

Итак, Наполеону пришлось снять и польский корпус, и более боеспособные корпусы в Испании – он направил боеспособную армию в Россию. И ещё более осложнил своё положение в Испании.

Утром 12-го июня 1812-го года наполеоновские войска переправились через Неман, фактически начав войну. Русские войска в тот момент были расположены очень неудачно. Три армии находились одна в ста, другая – в двухстах километрах от третьей, и у них не было единого управления. 1-я и 2-я Западные армии, тяжело отбиваясь от противника, отступили вглубь страны, стараясь при этом объединиться. Наполеон всячески мешал этому. Сумев вывести свои войска из-под удара противника, многократно превосходящего русских по силам, Барклай и Багратион соединили армии в Смоленске. Барклай де Толли как военный министр возглавил объединенную армию, однако не стал оборонять Смоленск до конца, на чём настаивало большинство генералов. Он считал: время решающего сражения ещё не пришло. Русские вооружённые силы продолжали отступление, изматывая противника в непрерывных столкновениях.