Михаил Домогацких - Последний штурм Страница 5

— Понимаете, капитан, война во Вьетнаме не только забота военных, но и правительства Америки.

— Правительство! — лицо офицера снова исказила гримаса. — Плевать я хотел на правительство. Да знает ли ваше правительство, что такое тонуть в болотах среди змей и умирать в джунглях?! Загнать бы это правительство туда, где сидят сейчас мои парни, и посмотреть, как оно себя будет чувствовать.

— Простите, капитан, вам, видно, здорово досталось в последнее время? Вы устали, нервы у каждого не железные. Я вас понимаю, сам воевал в Корее. Знаю, что выпадает на долю нашего брата.

Капитан энергично встряхнул головой, в его глазах погас огонек первоначальной злости, взгляд стал твердым и осмысленным.

— Говоришь, воевал в Корее? Ну, знаешь, Корея — это совсем другое, — уже миролюбиво, медленно выговаривая каждое слово, сказал он. — В Корее воевал мой брат, он мне рассказывал, как там было. А наш отец воевал в Германии. Я теперь думаю, что мой старик не имеет и представления о настоящей войне.

— Как вас зовут, капитан? А то как-то неудобно разговаривать, не зная имени собеседника.

— Пит. Питер Саймон из Покателло, штат Айдахо, — сообщил он.

— А меня можешь называть Джон. Джон Кэмпбэлл, округ Вашингтон, — на ходу придумал Макрейтон. — Коктейль? Виски?

— Спасибо, Джон, — уже спокойно сказал капитан, — предпочитаю виски. Но следующая порция за мной, Джон.

— Хорошо, — генерал заказал виски и пригласил капитана за пустой столик рядом с баром.

— Извини, Джон, что я так накинулся на тебя. Ты прав, нервы не железные. А во Вьетнаме, даже будь они железные, не долго бы выдержали.

Генерал не обращал внимания на фамильярность капитана, ему хотелось получить информацию из первых рук о настроении военных, которыми ему предстоит командовать.

— Что, Пит, действительно трудно приходится там, во Вьетнаме?

— Сказать трудно значит сказать не всю правду. Невыносимо. Невыносимо, — произнес он, ударив ребром ладони по мраморному столику.

— Но ты же военный человек, Пит. Разве ты готовился к легкой жизни?

— Эх, Джон, как ты не поймешь, что ни один военный и подумать не мог, в какую переделку нас втянут. Ты знаешь, что мы там наделали? Когда я думаю, что мне снова возвращаться во Вьетнам, мне кажется, что я сойду с ума раньше, чем сяду в самолет. Понимаешь, Джон, Вьетконг воюет с нами, нас убивает и калечит, а мы убиваем всех подряд, без разбору. Убиваем, конечно, и солдат Вьетконга, не без этого, но больше убиваем тех, кто никогда и оружия-то не держал в руках.

— А не кажется тебе, Пит, что ты замахиваешься на самые высокие наши принципы? — попробовал генерал сбить направление мыслей собеседника.

— Принципы?! К черту тебя с твоими принципами. Много ты в них понимаешь. Одень вот мою шкуру да полезай в болото, тогда поймешь свои принципы лучше.

— Ты, наверное, неправильно меня понял, Пит, — Макрейтон решил смягчить тон, чтобы получше узнать направление мыслей капитана, — я имел в виду, что не следует жаловаться на судьбу, а принимать ее такой, какой дал ее всевышний.

— А мне, Джон, совсем не хочется лишать себя хоть маленькой слабости. Скажи, почему это может жаловаться на судьбу какой-нибудь мешок с деньгами, когда проигрывает на бирже, а тот, кто по его вине проигрывает свою жизнь, жаловаться на эту даму не может? Я видел столько смертей и крови, что не жаловаться, а проклинать судьбу должен.

— За твою счастливую судьбу, капитан, — мягко сказал Макрейтон, поднимая стакан. — За твое благополучие. Война, Пит, — добавил он, — всегда связана со смертью и кровью. Бескровных войн не бывает.

— Это верно. Только кто мы такие, чтобы быть там? По какому праву мы там? Мы что — боги, чтобы решать, кому как жить и кому как молиться? — спрашивал капитан. — Что у нас, дома мало забот?

Макрейтон заметил, что к разговору прислушиваются и другие офицеры. И, судя по выражению на их лицах, они целиком на стороне его собеседника.

— Может быть, ты считаешь, что мы зря впутались в эту историю? — спросил генерал, ожидая, что на этот немного провокационный вопрос офицер ответит отрицательно.

Однако он не ответил. Поднял стакан с виски, посмотрел его на свет и сделал несколько небольших глотков. А потом с глубокой тоской в голосе проговорил:

— Эх, Джон, если бы ты знал, сколько моих знакомых ребят нашли свою смерть там. Ребят, которых я знал со школьной скамьи. Их послали во Вьетнам, а на родину отправили в гробах. За что, во имя чего?

— Мы помогаем нашим союзникам отстоять идеалы свободы и демократии, — произнося эти слова, генерал понял, что с такими парнями, как этот уставший и издерганный офицер, так говорить неприлично. И ответ капитана не заставил себя ждать.

— Да наплевать нашим, как ты говоришь, союзникам на эту войну, солдатам, я имею в виду. Знаешь, как они воюют? Заберутся куда-нибудь в укромное местечко и отсиживаются, если нет поблизости наших советников, а потом возвращаются в расположение части и докладывают, что убили много вьетконговцев. Они даже не забывают израсходовать запас патронов и гранат, чтоб все выглядело натурально. А что творится в Сайгоне? Прилетишь туда, сам увидишь. Наш полковник рассказывал, что там все прогнило, министры и президенты всех мастей ведут войну только между собой, кто больше заграбастает наших долларов.

Капитан говорил искренне и возмущенно. «Впрочем, — подумал генерал, — о разложении сайгонской верхушки постоянно идут сообщения и из посольства, и от военных».

— Это омерзительная война, — прервал его размышления другой офицер. — Сказать правду? Иногда мне жить не хочется, потому что я стал частью этой войны. И поэтому я ее ненавижу. А иногда и самого себя.

— Что же нам делать в таком случае? — спросил Макрейтон.

Но ответил на его вопрос майор из-за соседнего столика:

— Убираться оттуда, убираться куда угодно, хоть к черту! Надо кончать с этой войной, дорогой сэр, прекратить губить наших парней. Это самое лучшее, что может сделать наше правительство.

Спор стал беспорядочным, тяжким, и генерал, сославшись на то, что ему надо рано вставать, поблагодарил офицеров и вышел из клуба в мрачном настроении.

Об этом он и рассказал командующему.

— Хочется верить, Крейтон, что такое настроение лишь у небольшой части наших военных. Может быть, я встретился с очень уставшими людьми, на долю которых выпали тяжелые испытания.

— Вполне возможно, Джек, — медленно произнес Абрамс, вспомнив разговор с полковником Мэрфи. — Наша задача трудная. Поэтому я попрошу тебя, Джек, не откладывая, изучить вопрос, составить четкий график смены частей, стоящих на самых острых участках. Нельзя допускать, чтобы одни все время были в пекле боев, а другие в тылу. Тяжелые нагрузки надо распределять равномерно на всех, не создавать для кого-то более легкую жизнь. Побеседуй на эту тему с полковником Мэрфи из ЦРУ, совет его может быть полезен.

— Хорошо, господин командующий, — перешел на официальный тон Макрейтон, — я займусь этим сразу же.

Через три дня Крейтон Абрамс предпринял поездку по напряженным участкам. Вашингтон в самой решительной форме требовал добиться крутого перелома, ощутимых побед над Вьетконгом. Командующий понимал, что победы, как хорошие козыри при игре в бридж, будут нужны на переговорах в Париже.

Первым пунктом, который он выбрал для посещения, был город Плейку, где находилась одна из важнейших военно-воздушных баз, державшая под постоянными ударами большой район, контролируемый Вьетконгом. По донесениям выходило, что здесь Вьетконг несет тяжелые потери.

Выйдя из самолета, Абрамс увидел у взлетной полосы солдат, разлегшихся на выжженной солнцем траве. Два дня назад вертолеты буквально вытаскивали их из безвыходного положения. Это был батальон 4-й пехотной дивизии. Командующий в сопровождении встречающих его генералов и офицеров направился к палатке, около которой стоял с белозубой улыбкой, хорошо выбритый высокий майор со значком выпускника военной академии Уэст-Пойнт.

— Я вижу, у вас хорошее настроение, майор, — обратился генерал.

Майор подтянулся, одернул униформу, поправил галстук, щелкнул каблуками.

— Да, сэр, — произнес майор. Он не знал в лицо командующего, подумал, что это кто-нибудь из проверяющих, они всегда налетают, когда часть выходит из боя.

— Есть повод для такого настроения?

— Конечно, сэр. Мы выбрались из гиблого места, отправляемся отдыхать. А это очень хороший повод, чтобы жизнь снова показалась прекрасной.

— Ваша должность, майор?

— Был командиром «Нью-йоркской» роты, сэр, вон она разлеглась на траве, а когда убили командира батальона, назначен на его место. Правда, временно исполняющим обязанности. Пока нет приказа штаба.

Абрамс, посмотрев на четыре полоски орденских ленточек, заметил, обращаясь к стоящему рядом командиру дивизии: