Александр Тарасов - Наследие Эриха Фромма для радикала конца XX – начала XXI века Страница 5

Еще одно качество некрофила: он одержим любовью к принудительно-педантичному порядку. Это тоже выдает его как типичного ограниченного мелкого буржуа, обывателя (напоминаю, что страсть к принудительно-педантичному порядку – это проявление накопительской ориентации «социального характера», а накопительская ориентация была типичной для раннего периода существования буржуазии). Некрофил привык к организованному миру, где всё разложено по полочкам, где все (и он в том числе) знают свою социальную роль. И если этот мир рушится или даже просто сильно меняется, тогда некрофил начинает вести себя активно. Но сам он никакого другого мира создать не способен: он не способен к свободному творчеству, его раздражают те, кто ведет жизнь в полной неупорядоченности, его раздражают случайности, ему действуют на нервы неожиданности – он всего этого боится. Ему потому так и приятно работать с механизмами, что он ориентирован не на жизнь, не на спонтанное творчество, а на механический мир. С механизмом все понятно: ты его включил – он работает, выключил – перестал работать. Вот ты взял автомат, передернул затвор – все ясно, работоспособен. А товарищ по подпольной борьбе – он не автомат, у него нет затвора, его не передернешь. Черт его знает, может у него, сукиного сына, есть свое представление о правильной тактике. Ему же надо доказывать свою правоту, его же надо убеждать, ему же не скажешь: «Да, Вася, ты, конечно, прав, но я главнее, поэтому пойдем в это болото и утонем там».

Непосредственно от социальной некрофилии, поскольку Фромм описывал её, в частности, на примере хорошо ему известного феномена германского фашизма (он наблюдал его своими глазами до 1933 года), можно перейти к его изучению массовой психологии фашизма. Фромм изучал именно массовую психологию. Он осознавал, что лидеры фашизма лично могут обладать другой психологией – не такой, как фашистская масса. Больше того, он осознавал, что активный антифашист обладает иной психологией, чем «массовый фашист». Его интересовал феномен именно «массового фашиста» как феномен подчинения. Фромм описал (на примере Германии), каким образом движение протеста средних слоев, которое носило, в общем-то, революционистский характер, бунтарский характер, противостояло власти, вдруг быстро переродилось в массовое движение тех же средних слоев, утратившее внутренний революционный потенциал. Как психоаналитик (он пользовался психоаналитической методологией), Фромм пришел к выводу, что здесь срабатывают садо-мазохистские комплексы с преобладанием именно мазохистских, то есть речь идёт о получении удовольствия от подчинения, от потери своей самости, от того, что ты включен в некую систему, которая защищает тебя, пусть она и подавляет, карает, ограничивает тебя. А внутренняя агрессия (возникающая из-за развития фрустрации) переносится вовне. Здесь срабатывает механизм «переноса». Почему оказалось, что фашистские движения тяготеют к экспансионизму? Почему они все ввязываются в бесконечные войны вовне? Почему они втягиваются в какие-то межнациональные, межгосударственные конфликты, даже когда ясно, что это в принципе грозит падением режима (когда очевидно, что можно втянуться в такую войну, которая исчерпает силы, если противников, допустим, очень много)? Они все равно ввязываются – потому что, с точки зрения Фромма, этот «массовый фашист» нуждается в каком-то объекте ненависти, на который он мог бы перенести свою агрессию, ту агрессию, которую он вынужден сдерживать внутри себя, поскольку он уже поставил самого себя в положение мазохиста. Фромм подробно писал о психологии масс фашизма. Многие другие фрейдо-марксисты этой темой специально занимались – Вильгельм Райх в первую очередь, об этом мы будем говорить в следующих лекциях. Понятно, что этой проблемой раньше других заинтересовались антифашисты- эмигранты, то есть те, кто с этим непосредственно столкнулся, кто всё это лично наблюдал.

Фромм подробно зафиксировал свои наблюдения и выводы в книге «Бегство от свободы» (1941), где он воспользовался понятием «авторитарная личность». Как вы помните, об авторитарной личности я рассказывал в лекциях, посвященных философии Франкфуртской школы. То есть это – термин Франкфуртской школы. Авторитарная личность – это по-иному названный «средний человек», представитель средних слоев, мелкий буржуа, обыватель. Авторитарная личность – это личность, которая склонна к подчинению авторитету, для которой авторитет является достаточной психологической силой, чтобы ему подчиниться, это личность, которая сама авторитетом быть не может. Чтобы не было недоразумений, как на прошлых лекциях, специально подчеркиваю: в понятии «авторитарный характер» прилагательное «авторитарный» не идентично такому пониманию слова «авторитарный», как «тот, кто навязывает свою волю путем силы, власти; властный». Наоборот, авторитарная личность подчиняется авторитету. Здесь использовано второе значение французского слова autoritaire («властный»): «основанный на беспрекословном подчинении».

Фромм исследовал поведение среднего немца. Дело ведь не в том, что фашистская партия была массовой (миллион человек для 60-миллионной страны – не так и много), а в том, что средний немец, германский обыватель не просто приветствовал фашизм, но себя с ним идентифицировал. С того момента, как это произошло, бессмысленно стало говорить хоть о малейшей революционистской, бунтарской роли фашизма, как вообще бессмысленно стало говорить о фашизме как о социальном движении протеста, потому что себя с фашизмом идентифицировал представитель того мещанского болота, против которого первые фашисты пытались восстать, – они себя отделяли от «буржуазного болота», они себя полагали артистическими личностями: достаточно прочитать Гитлера или ранние статьи и недописанный роман молодого Геббельса. Они ни в коем случае не хотели себя отождествлять с этим убогим, жрущим, пьющим, чавкающим обывательским стадом. А получилось всё наоборот: именно это стадо благополучно себя с ними идентифицировало и поглотило – и успешно нейтрализовало ту революционистскую составляющую, которая в раннем фашизме была.

Фромм говорил, что авторитарная личность обладает некоторым мужеством: оно состоит в том, чтобы выдержать всё, что ниспослала Судьба или представитель этой Судьбы – Вождь. «Страдать безропотно, – говорил Фромм, – в этом высшая добродетель и заслуга такого человека. Не в том, чтобы пытаться прекратить эти страдания или, по крайней мере, уменьшить их. Не изменять судьбу, а подчиняться ей – в этом героизм авторитарного характера». В данном случае Фромм термин «авторитарный характер» использует как синоним понятия «авторитарная личность». Фромм специально говорил об авторитарной личности в частности еще и потому, что он полагал, что авторитарная личность – это преобладающий, к сожалению, тип в современном обществе. Потом он перенесет свою критику авторитарной личности с критики фашизма на критику капитализма вообще и покажет, что никакой принципиальной разницы нет: разнятся механизмы воздействия на эту личность, а механизмы подчинения одни и те же. Если внимательно почитать Фромма, обнаруживается лишь терминологическая разница: говоря о фашистских государствах, Фромм пользуется термином «авторитарная личность», а когда он пишет о современных странах буржуазной представительной демократии, он говорит о «конформистской личности», «конформистском характере». Однако механизм подчинения личности власти в обоих случаях идентичен. И даже более того: в некоторых отношениях «конформистская личность» (то есть обыватель в современном буржуазном обществе) еще более страшна, гнусна, мелка, она ведет себя еще более позорно, чем обыватель в фашистских странах: если «авторитарная личность» с удовольствием подчиняет себя авторитету, то «конформистская личность» полностью в этом авторитете растворяется.

Фромм пришел к выводу, что «после прихода Гитлера к власти лояльность большинства населения к фашистскому правительству была усилена добавочным стимулом: миллионы людей стали отождествлять правительство Гитлера с «Германией». В его руках была теперь государственная власть, потому борьба с ним означала самоисключение из сообщества всех немцев; когда все другие партии были распущены и нацистская партия «стала» Германией, оппозиция этой партии стала равнозначна оппозиции Германии». «…Для среднего человека, – полагал Фромм, – нет ничего тяжелее, чем чувствовать себя одиноким, не принадлежащим ни к какой большой группе, с которой он может себя отождествить» и которая может его поэтому защитить; он же – мелкий буржуа – стремится к безопасности. Вообще, в принципе буржуа стремится к безопасности. (Сейчас, отступая немного собственно от Фромма, но не от темы вообще, скажу, что есть такая замечательная книга польской исследовательницы Марии Оссовской – "Moralność mieszczańska", - что на русский можно перевести как «Мещанская мораль» или же как «Буржуазная мораль», «Мелкобуржуазная мораль». У нас эта книга замалчивается, хотя она у нас издана (в 1987 году). Это классическое исследование, и оно ценно тем, что Оссовская пошла по стопам Макса Вебера (который говорил, что капитализм произошел из духа протестантизма) и показала, что это чушь, что где-то возникновение капитализма связано с протестантизмом, а где-то совершенно не связано. И в этой же книге она установила, что мелкий буржуа, мещанин, обыватель (в принципе, вообще буржуа) стремится в первую очередь к стабильности, к безопасности – и в этом смысле он (по своим человеческим качествам) гораздо хуже и неинтереснее, например, аристократа, дворянина. В этике аристократа важную роль играло понятие «честь», честь и слава для него были важнее, чем безопасность. Именно поэтому аристократ мог пожертвовать жизнью ради таких понятий, как честь, – то есть, строго говоря, ради идеалов. Подобных идеалов у буржуа нет, потому что безопасность и стабильность – это не идеалы, это некоторые условия существования.