Александр Неклесса - История в (пост)современном интерьере Страница 5

Отсутствие платежеспособного потребителя, несмотря на дешевизну вещей, автоматически вело к кризису перепроизводства, безработице, безденежью и как результат — дальнейшему уменьшению количества платежеспособных потребителей. Так что, во-вторых, быстрыми темпами нарастал дисбаланс между экономической и социальной, экономической и политической структурами. Создавшаяся головоломка решалась на практике несколькими путями.

В течение всего XX века велся интенсивный поиск иной социальной конструкции (попутно выявивший фундаментальную слабость социальных «наук»). В результате были созданы системы социального обеспечения, встал на ноги средний класс, продумывались и реализовывались также принципиально другие системы распределения материальных ценностей в обществе. Отсюда исходят определенные мотивы и вариации в широком диапазоне: от коммунистической революции в России, фашистской корпоративной революции в Италии (да и дюжине других стран) до «нового курса» в Америке (что точнее было бы перевести как «новые правила игры»).

Другой путь был гораздо сложнее. Модное ныне слово «глобализация», в сущности, применимо уже к ситуации конца XIX века. Еще, если не ошибаюсь, в 1885 году на Берлинском конгрессе мир был поделен, руководствуясь принципом «эффективного управления» (отсюда — неестественные прямые линии границ, рассекающие и сегодня, скажем, Африку). Глобализация уже была вполне реальной, но специфической, «зональной». Специфика же ее состояла в том, что имперские пространства были окружены тарифными и прочими барьерами. Внешняя торговля развивалась интенсивнейшим образом, отношение ее к уровню производства было превышено лишь в самом конце века, но развивалась она, главным образом, в своих, очерченных таможенными границами и, фактически, запретными для других зонах. Образно говоря, мир напоминал сложенный воедино, но все-таки разрезанный на ломти арбуз. И США как наиболее мощному промышленному государству планеты предстояло эту ситуацию взломать, поскольку только за счет собственных и иных американских потребителей — вспомним о доктрине Монро — решить проблему перепроизводства было невозможно.

На пороге сороковых годов прошлого века, стал активно продвигаться в жизнь принцип свободы торговли — фритрейдерство — как практическая цель американской политики. И еще до окончания II мировой войны были заложены организационные основы ряда международных организаций: ООН и ее специализированных учреждений: Международного валютного фонда, Международного банка реконструкции и развития, и, главное, ГАТТ — Генерального соглашения о тарифах и торговле, из которого уже ближе к нашим дням выросла Всемирная торговая организация.

Следующий метод ведет генезис от сжигания зерна в топках и выливания молока в океан — к высокоиндустриальным войнам, поразившим ХХ век. Ведь производить много возможно только тогда, когда многое можно и уничтожить. А, кроме того, в новой экономике, в принципе, нельзя было создавать слишком долго живущие вещи. Отсюда интенсивное развитие также такой «мягкой формы» деструкции, как мода.

Наконец, проявляется немаловажный «четвертый элемент» — культурный фактор… Чтобы утвердить новый стиль, нужно было взломать коды протестантской этики, которая не допускала того, что являлось императивным для новой экономики: к примеру, избыточное, престижное потребление, понуждающее выбрасывать вещи задолго до их изнашивания. Ведь в рамках протестантской этики одежду следовало носить достаточно скромно, неброско, даже если ты миллионер, нельзя было откровенно сорить деньгами, иначе ты будешь зачислен в разряд шалопаев, парвеню или нуворишей. Так что манера поведения, диктуемая новой ситуацией (избыточное, искусственное, престижное, бьющее в глаза потребление, новые, экзотичные услуги), оказывалась под сенью довольно строгих культурных запретов. Против них началась война, закончившаяся победой и созданием новой социальной общности — общества потребления… Это шаг третий.

И все же, несмотря на форсаж имеющихся возможностей и умелые, но искусственные подпорки, сегодня в ряде стран производительность капитала падает. Она изначально зиждется на создании новых предметных полей, где сравнительно небольшие вложения дают сверхприбыль. В условиях же инновационного спада таких полей в мире существует не так уж много, и находятся они либо в зонах риска, на переднем крае венчурной экономики, либо связаны с теневым бизнесом, либо уже захвачены — раз и навсегда. По ряду отраслей производительность капитала в процветающей Америке упала до уровня конца XIX века, и рост ее практически остановлен с конца 60-х годов прошлого века. 90-е годы были временем надежды на чудо информационной экономики, однако результаты оказались, в целом, мизерными. Но за счет чего же тогда растет ВВП? За счет великолепно отлаженной «штабной экономики», обеспечивающей перераспределения мирового капитала в свою пользу; контроля над финансовыми и ресурсными потоками планеты; квазиренты, собираемой в рамках глобальной геоэкономической конструкции. И еще за счет сверхэксплуатации.

Так мир, лишившись сдерживающего его развитие хозяйственного и демографического баланса традиционного общества, не приобрел, однако, полноты возможностей динамичной, разомкнутой цивилизации, всего многообразия форм адаптации буквально свалившейся на него щедрости, основой чего явились развившиеся таланты нового человечества, преподнесенные обществу личностные дары. Интенсивно использованы они были, пожалуй, лишь в сфере индустриального производства, да и то частично, ибо начали разрушать сложившиеся конструкции, как экономические, так и социальные. Дополнительный парадокс заключался в том, что, пожалуй, основным потребителем человеческих талантов со временем стала индустрия деструкции…

Так, не найдя и не реализовав соответствующую новым экономическим возможностям социальную и культурную оболочку, человечество оказались на распутье.

Перед людьми, на первый взгляд, раскрылись две исторические перспективы. Либо уход в виртуальную неизвестность «воздушно экономики»: форсированное генерирование стоимости и устойчивое снятие квазиренты — своего рода перманентной дани — со всех видов человеческой активности (создав, таким образом, своего рода «налоговое ведомство» геоэкономического универсума). Либо возврат в новый традиционализм, реализуемый — что, если вдуматься, представляет исторический парадокс — под флагом защиты «традиционных культурно-нравственных ценностей эпохи Модернити».

Итак, «социальная вселенная», человеческий космос, претерпевает в настоящий момент серьезную мутацию. Ее сменяет паллиативная по своей природе глобальная геоэкономическая конструкция, со своим реестром норм и концептов, а инновационные токи, сохранившиеся в основном в виде паллиативных культурных форм, фактически, постепенно заменяются системой охранительных и оптимизационных регуляторов различных сторон жизни и деятельности глобального сообщества.

— Поэтому все-таки Вы считаете научно-техническую революцию мифом?

— Частично я уже ответил на этот вопрос. Да, конец XX века был временем усовершенствований, а не открытий. Сдвиги происходят сейчас в основном в социальной, культурной, ментальной и управленческой сфере (в широком смысле этого понятия, вплоть до глобального управления). Структуры же повседневности, в сущности, изменились не столь уж значительно. В качестве доказательства данного тезиса приведу яркий пример из одного фильма.

Американского летчика в 1942 году заморозили в порядке эксперимента и забыли о нем. Через пятьдесят лет ребятишки обнаружили контейнер и вскрыли его. Летчик оказался в 1992 году. Он звонит из телефонной будки, видит автомобили и самолеты, все это несколько другое, но понятное, и, главное, герой фильма вполне ориентируется и дееспособен в новом для себя мире. Это означает, что за пятьдесят лет структуры повседневности принципиально не изменились, они, конечно же, усовершенствовались, рационализировались, но принципиальных перемен не претерпели. А теперь проделаем мысленный эксперимент в обратном направлении: забросим человека из 1892 года в 1942, тоже на пятьдесят лет вперед. Мы получим существо, которое мало что поймет в происходящем и вряд ли окажется в состоянии пользоваться окружающими приборами и механизмами, ибо оно перешагнул через ту самую полосу инновационного взрыва рубежа веков.

Тупик прежней формы цивилизации, мира Модернити, оказался не в сфере техники, экономики или политики, а в сфере мышления, в его выхолащивании. Проблема творческого, нелинейного мышления обретала новую актуальность в наши дни. Она тесно связана с темой интеллектуальной и социальной гегемонии в Новом мире, где операции с нематериальными активами приобретает все большее значение.