Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 20 (20 марта 2013) Страница 5

Налаживание диалога с лидером второй силы (Манделой) третья (дебирсовская) сила начинает не только из прагматических соображений. Конечно же, прагматические соображения (они же подстеленная вовремя политическая соломка) имели для «Де Бирс» важное значение. Но были и другие соображения, носившие гораздо более стратегический (а также концептуальный и мироустроительный) характер.

Согласно этим соображениям, авторитарная модель, основанная на дельфинско-африканерском меньшинстве и анчоусно-темнокожем гетто, недостаточно устойчива, а главное, недостаточно беспощадна. Ведь в ней все-таки есть что-то от современности. А ну как найдется адекватный африканер, который займется не тупым завинчиванием апартеидных гаек, а выгодным для африканеров частичным демонтажем гетто? Это же повлечет многие нежелательные последствия! Как практические — адекватный африканер может додуматься и до национализации «Де Бирс», дабы обеспечить взаимопонимание между дельфинами и анчоусами, так и иные. А ну как этот адекватный африканер начнет еще более глубокую трансформацию, прекратит деление на дельфинов и анчоусов, изменит идеологию, глубоко преобразует культурную и социальную ситуацию? Это ведь безумно опасно не только в практическом, но и в мироустроительном, концептуальном плане.

Теперь — другой сценарий. Быстренько демонтируются гетто-бантустаны внутри ЮАР. И вся ЮАР превращается в огромное гетто. Да, при этом ужасно пострадают дельфины-африканеры — для них это неприемлемо. А для «Де Бирс»? В практическом смысле слова — ничего страшного.

Чернокожие захотят чем-то питаться. Им надо будет выходить на внешний рынок и продавать все те же алмазы. Возможностей для продажи у них меньше, чем у африканеров. А значит, продавать они будут дешевле. Возможно, они захотят сменить «Де Бирс» на другую транснациональную компанию. Но другая транснациональная компания, занимающаяся тем же самым, — это та же самая «Де Бирс» под другой вывеской.

Что же касается мироустроительной ситуации, а также иных ситуаций еще более высокого ранга, то тут сплошные выгоды. Если не для самой «Де Бирс», то для той высшей иноземной элиты, которая эту самую «Де Бирс» полностью контролирует. Гнойники архаизации, сосредоточенные в гетто, не вычищаются, а используются для повсеместной архаизации. Теперь уже никогда и ни у кого не возникнет желания превратить апартеидное общество в гражданское. Потому что псевдотриумф архаизированного населения надежнейшим образом отсекает общество от современности во всех смыслах этого слова. Осуществив это в отдельно взятой ЮАР, можно далее распространить результаты эксперимента на другие страны. А потом и провести, так сказать, окончательный, глобальный эксперимент. Мы видим, что эксперименты по архаизации осуществляются — конечно же, с поправкой на специфику той или иной страны — и в Ираке, и в Ливии, и в Тунисе, и в Египте. Когда иначе нельзя — бомбят. И реализуют на практике подлое предупреждение, сделанное Клинтоном сербам: «Мы вбомбим вас в средневековье». Вбомбливают даже не в средневековье, а в глубокую архаику. А когда можно не бомбить — действуют более мягко. В Ливии бомбили, а в Египте — нет. Но результат один и тот же.

И почему бы от таких экспериментов в отдельных странах и целых регионах не перейти к глобальному эксперименту? Впрочем, перед тем, как осуществить этот весьма рискованный переход, надо разобраться с Россией. В России нельзя — по очень многим причинам — осуществить буквально то, что было осуществлено при демонтаже апартеида в ЮАР. В числе причин, по которым это нельзя осуществить, на первом месте стоит наличие у России ядерного оружия. И не абы какого, как в Северной Корее, а до сих пор невероятно могучего и опасного. Но к этому все не сводится. Есть не только военные, но и социальные, политические риски. Причем ничуть не менее опасные. А ну как обитающие в социальных гетто анчоусы еще не архаизировались в нужной степени? Страшно подумать, что они будут в этом случае вытворять. И наконец, осуществление в России затеи, аналогичной демонтажу апартеида в ЮАР… право, не знаю, как сказать лучше… слишком гуманистично… недостаточно беспощадно…

Внутри русских гетто, сооруженных нашими перестроечно-постперестроечными дельфинами, растет ностальгия по СССР. Современность укоренена в русском разуме и русской душе прочнее, нежели в разуме и душе представителей среднеазиатских народов, чей отказ от современности я описал выше. Ничего не хочу сказать плохого про представителей этих народов, но из песни слов не выкинешь. Приученный к современности русский человек не будет укладываться на циновки калачиком так, как это делает приехавший из Таджикистана бывший советский инженер. Иначе устроена и физическая, и психологическая, и даже социально-генетическая память. Хотелось бы избежать патетики. И признать, что нашим пакостным дельфинам удается выкорчевать современность и из русской души, а также русского разума. Вот только результат иной. Русский анчоус, из души и разума которого выкорчевали современность, не вернется в традиционализм, не заживет, как его среднеазиатский собрат, в симбиозе с досовременной архаичной средой. Русский скорее начнет спиваться, погружаться в темную безнадегу. Или — интегрироваться в криминал. Потеря современности для русского травматичнее, чем для таджика или киргиза. Никакого высокомерия в такой констатации нет. Тут уж, прошу прощения, не до высокомерности.

Но в связи с гораздо более болезненным отношением к потере современности, русский человек гораздо больше ностальгирует по современности. Которая для него связана с СССР. То есть она для таджика или киргиза еще более тесно связана с СССР. Но там, повторяю, нет столь болезненной реакции на потерю современности. Современность не была там достаточно органичной. Ее насаждали. Она пустила не столь глубокие корни. Досовременное состояние не было в такой степени искоренено, а значит, демонтаж современности, прочно ассоциируемой с русскими, имеет определенные компенсации. Хотя бы религиозные — утешение можно найти в исламе. А на самом деле и не только религиозные. Ибо для личности и народа, не слишком глубоко укорененных в современности, изъятие современности — это еще и обретение чего-то. В русском случае этого нет.

И потому ностальгия по советскому как по утраченной современности носит очень острый характер у русских постсоветских анчоусов. Преступным дельфинам удавалось долго держать этих анчоусов под наркозом самого разного рода. Но долго — это не значит вечно. Наркоз больше не действует — в чем могли убедиться все, кто наблюдал за передачами «Суд времени» и «Исторический процесс». Причем потеря действенности этого наркоза (квазипотребительского, квазикультурного и так далее) напоминает по последствиям потерю действенности наркоза обычного. Возникает и труднопереносимая боль, и весь букет сопряженных с этим переживаний.

И для наших дельфинов-африканеров, и для окормляющей нас иноземной третьей силы, аналогичной южноафриканской «Де Бирс», очень важно соединить советскую ностальгию с чем-то совершенно бесперспективным, насквозь пропитанным контрпродуктивной архаической субкультурой… Не имеющим ни малейшего отношения к советскому как особо драгоценной и перспективной модификации современного… И так далее. Это и есть Зюганов. Это и есть руководимая Зюгановым КПРФ.

Даже если анчоусы в наших гетто начнут бунтовать под флагами КПРФ и под ее чутким руководством — это должен быть именно бунт, а не революция.

Революция — это хаос, беременный новым порядком. Причем порядком, качественно более совершенным, чем предыдущий. Бунт — это бесплодный хаос.

Революция предполагает наличие авангарда, вышедшего из социального гетто, из социального ада. И готового выводить других.

Бунт — это судороги гетто. Даже если бунт не подавляют — он сам себя очень быстро исчерпывает. Ведь рано или поздно любые судороги или прекращаются, или кончаются смертью. Да и зачем судороги, если нет младенца, готового появиться на свет божий? У очень крупного и близкого к коммунистам французского писателя Ромена Роллана Святой Христофор, несущий младенца на своих плечах, говорит: «Как тяжело нести тебя. Дитя, скажи, кто ты?» И младенец ответил: «Я — Грядущий день». Бунт — это судороги без грядущего дня. Чем сильнее и длительнее судороги, тем тягостнее и унизительнее наступающее после них исчерпание.

Но есть ли очевидные доказательства того, что зюгановцы заняты геттизацией, столь нужной и им, и дельфинам, и иноземцам как третьей силе? Ведь такие доказательства не имеют права быть усложненными, конспирологическими. Они должны быть очевидными для всех. Они должны лежать на поверхности. Конспирология (мол, работает на такие-то силы, по такому-то заданию) — это вирус, порождающий всеобщее недоверие. Если мы хотим выводить людей из гетто, то для нас этот вирус вреден. И мы не имеем права участвовать в войне вирусов, заявляя: «Сами вы чей-то проект».