Два памфлета - Эдмунд Бёрк Страница 5

Великий правитель бывает (хотя и нечасто) вынужден жертвовать своими частными предпочтениями ради своего же публичного интереса. Но мудрый правитель не станет считать, будто такое ограничение свободы действий является рабством. И правда: если таким было предыдущее правление, а его итоги мы только что описали, то надо, не меньше во имя любимого нами суверена, чем ради самих себя, услышать действительно убедительные аргументы, прежде чем отказаться от максим прошлого правления или пойти против этого серьезного недавнего опыта.

Одной из основных тем, которую муссировала и муссирует данная школа политической мысли[4], является ужас перед ростом аристократической власти, пагубной для прав короны и баланса существующего строя. Любые новые полномочия, обретенные Палатой лордов или Палатой общин, или короной, определенно должны возбуждать жгучую зависть у свободных людей. Даже новый беспрецедентный законодательный курс, без явной и серьезной на то причины, может быть поводом для оправданного беспокойства. Не стану утверждать, будто в Палате лордов не было предпринято попыток уменьшить законные права подданных. Но если они и были на самом деле, то исходили не от аристократии как таковой, но от тех же сил, что подтолкнули к таким же действиям Палату общин. А ведь эта Палата, при неудачной попытке изменить своим избирателям и будучи в этом обвиненной, не могла бы иметь ни власти, ни желания противостоять подобным попыткам других органов. Данные попытки в Палате лордов можно именовать аристократическими не больше, чем действия по отношению к Мидлсексу со стороны Палаты общин можно именовать демократическими.

Верно, что пэры обладают большим влиянием как в королевстве в целом, так и в отдельных вопросах ведения политики. И это влияние невозможно пресечь, ибо они – собственники, а пресечь влияние собственников можно только искусственно ограничив права собственности: предприятие крайне сложное, учитывая, что собственность и есть власть, да и ни в коем случае не желательное, пока жив еще дух свободы и есть еще средства, которые поддерживают его. Если некоторые пэры обрели в стране влияние, будь то благодаря мундиру, честности, законопослушности, общественным и частным добродетелям, то народ, от которого это влияние зависит и из которого оно исходит, никакими уловками нельзя будет убедить, будто величие данных пэров является проявлением аристократического деспотизма, ибо он знает и чувствует, что оно является результатом и доказательством его собственной важности.

Я – не друг аристократии; по крайней мере, не в общепринятом смысле этого слова. Если можно порассуждать, что было бы при уничтожении существующего строя, то я смело могу сказать: если бы он перестал существовать, я бы куда охотнее желал бы, чтобы он обрел какую-нибудь иную форму, чем растворился бы в суровой и высокомерной власти. Но вне зависимости от моих преференций я не этого боюсь. Вопрос о влиянии двора и пэрства – это не вопрос, какая из двух угроз меньше, а какая ближе. Того называю я слепцом, кто не видит, как большинство пэров, вместо того чтобы оставаться независимыми, слишком уж легко забывают о своем достоинстве и сломя голову несутся смиренно прислуживать. Боже, если б только вина наших пэров состояла в чрезмерной непреклонности. Стоит заметить, что наши господа, столь сильно завидующие аристократии, не жалуются на власть тех пэров (которую сложно назвать небольшой или незначительной), которые всегда встают на сторону двора и чье влияние можно считать частью неотъемлемой власти короны. Тут все в порядке. Но если некоторые пэры (а мне жаль, что их не так много, как следовало бы) защищают себя и народ от тайного влияния и теневого правительства, тогда уже начинают бить в колокола, тогда строй в опасности и вот-вот обернется аристократией.

Я скажу еще пару слов на тему двора, потому что о ней часто говорили во время реформ, и с тех пор ее постоянно поднимают его многочисленные сторонники. Ведь они пугают могущественных и состоятельных людей ужасами народного правления, но в то же самое время, они (хотя и без особых успехов) пытаются взбаламутить народ с помощью призрака тирании знати. Все это делается в соответствии с их любимым принципом разделения, сеяния раздоров между различными частями государства и развала естественной силы этого королевства, дабы оно стало неспособным сопротивляться злодейским планам порочных людей, монополизировавших королевскую власть.

Вот и все, что я могу сказать о действиях придворных по созданию своей системы правления. Еще необходимо будет добавить пару слов в целом о природе той клики, которая сформировалась для поддержки данной системы. Без нее все это дело было бы не проблемой, действительно касающейся всей нашей нации, а всего лишь фантазерством по типу планов политического клуба Харрингтона. В качестве мощной силы и партии, основанной на новых принципах, ее рассмотрение вызывает интерес.

Следует помнить, что со времен революции, вплоть до того периода, о котором идет речь, влияние короны всегда поддерживало государственных министров и политику, проводившуюся в соответствии с их представлениями. Но партия, о которой идет речь, сформировалась вокруг совершенно иной идеи. А именно – перехватить расположение, протекцию и доверие короны на пути к министрам. А именно – встать между министрами и их влиянием в парламенте. А именно – отделить их от своих близких и далеких клиентов, то есть, на деле, контролировать, а не поддерживать, управление страной. Механизм этой системы кране запутан и по своей природе фальшив. Он основан на положении, согласно которому король отделен от собственного правительства; он может усиливаться и возвеличиваться за счет его ослабления и унижения. Данный план ясно строится на основе идеи обескровливания легитимной исполнительной власти. Его главная идея – ослабление государства ради усиления двора. И он целиком зависит от недоверия, от разобщенности, от принципиальной неустойчивости, от систематической слабости каждой части государства. А потому невозможно, чтобы в итоге его воплощения последнее обрело хоть какую-то серьезную силу.

В качестве основы для воплощения своего плана заговорщики создали во дворе что-то типа Роты. Таким образом, во власть пробивались самые разные клики, но мало кто впоследствии смог отойти от власти, не опозорившись, и вообще никому не удалось избежать при этом без серьезных потерь. В начале любого предприятия не нужно никаких увещеваний в доверии и поддержке, дабы подтолкнуть его главарей к действию. Но хотя тогдашние министры ходили полные и гордые своей властью, хотя подставляли они свои паруса ветру, и каждый парус был полон сильным и попутным дуновением королевского одобрения, вскоре они заметили, что беспричинно ветер стал дуть в противоположном направлении и тем самым остановил всякое движение вперед, а то и вовсе потянул их назад. Они почувствовали себя униженными и оскорбленными таким положением, которое благодаря их близости к власти еще сильнее напоминало им о собственной незначительности. Они были вынуждены либо исполнять приказы своих подчиненных, либо оказаться заложниками соответствующих рычагов собственной власти. Вместе с потерей достоинства они потеряли и самообладание. В свою очередь, они стали мешать заговору, который вне зависимости от того, кому именно оказывается поддержка, а кому чинятся препятствия, позорит и предает всех министров. Вскоре стало понятно, что пора обезглавить администрацию, но только не трогать тела. И так как даже среди лучших групп всегда найдутся слабые звенья, нетрудно было уговорить нескольких человек остаться на службе и без своих руководителей. Так их партия стала куда прочнее, и ослаблена она была только временной передачей власти. Кроме того, на случай, если вдруг или по ходу дела власть ушла бы из их рук, заговорщики оставили бы после себя только тела этих временщиков, которыми можно было бы прикрыться в случае опасности. Они справедливо заключили, что эти прогнившие люди станут первыми жертвами отвращения и мести со стороны их бывших товарищей.

Они умудрились включить в марионеточное правительство как минимум две партии, которые, разрывая друг друга на куски, в то же самое время стремились добиться расположения и защиты у самих заговорщиков, и благодаря этому соперничеству все