Самюэль Хантингтон - Столкновение цивилизаций Страница 51

Различия между Восточной и Западной Украиной проявляются во взглядах их населения. Так, например, в конце 1992 года треть русских на Западной Украине заявила о том, что пострадали из-за антироссийских выступлений, в то время как в Киеве эта доля составила 10% . Наиболее очевидно этот раскол Востока и Запада проявился на президентских выборах в июле 1994 года. Действующий президент, Леонид Кравчук, который, несмотря на тесные связи с российскими лидерами, идентифицировал себя как “национального” политика, победил в двенадцати областях западной Украины с большинством, доходящим до 90%. Его оппонент Леонид Кучма, который во время предвыборной кампании брал уроки разговорного украинского языка, одержал победу в тринадцати восточных областях со сравнимым преимуществом. Кучма победил, набрав 52% голосов. Примечательно, что украинская общественность с очень небольшим перевесом голосов подтвердила выбор Хмельницкого 1654 года. Эти выборы, как заметил один американский эксперт, “отразили и даже выкристаллизовали раскол между европеизированными славянами в Восточной [c.256] Украине и русско-славянским видением того, во что должна превратиться Украина. Это не столько этническая поляризация, сколько различные культуры” .

В результате этого разделения отношения между Украиной и Россией могут развиваться тремя путями. В начале 1990-х между странами существовали важные нерешенные вопросы, в числе которых было ядерное оружие, Крым, права русских на Украине, Черноморский флот и экономические отношения. Многие считали, что вероятен вооруженный конфликт, отчего украинские аналитики стали утверждать, что Запад должен поддержать стремление Украины оставить у себя ядерное оружие для сдерживания российской агрессии . Однако если общность цивилизации имеет значение, то конфликт между русскими и украинцами маловероятен. Оба эти народа славянские, преимущественно православные; между ними на протяжении столетий существовали тесные связи, а смешанные браки – обычное дело. Несмотря на спорные вопросы и давление крайних националистов с обеих сторон, лидеры обеих стран приложили немало усилий и достигли значительных успехов в решении проблем. Выборы явно ориентированного на Россию президента на Украине в середине 1994 года еще больше снизили вероятность острого конфликта между этими двумя странами. В то время как на всем постсоветском пространстве имеют место серьезные столкновения между мусульманами и христианами, а также немалое напряжение между русскими и прибалтийскими народами, к 1995 году насилия между русскими и украинцами не было.

Второй, и более вероятный вариант развития ситуации – это раскол Украины по линии разлома на две части, восточная из которых войдет в состав России. Вопрос отделения впервые был поднят в Крыму. Крымская общественность, 70% которой составляют русские, решительно поддержала независимость Украины от Советского Союза на Референдуме 1991 года. В мае 1992 года Крымский парламент также проголосовал за провозглашение независимости [c.257] Крыма, а затем, под давлением Украины, отменил это решение. Однако российский парламент проголосовал за отмену передачи Крыма Украине 1954 года. В январе 1994 года жители Крыма избрали президента, чья предвыборная кампания велась под лозунгом “единства с Россией”. Это застав; вило некоторых поднять вопрос: “Станет ли Крым следующим Нагорным Карабахом или Абхазией?” . Ответом стало громкое “Нет!”, и следующий президент Крыма отказался от своего намерения провести референдум по вопросу о независимости и вместо этого пошел на переговоры с киевским правительством. В мае 1994 года ситуация снова накалилась, когда парламент Крыма проголосовал за воет-, становление конституции 1992 года, фактически сделав его независимым от Украины. Однако лидеры России и Украины вновь предотвратили возникновение насилия, и состоявшиеся двумя месяцами позже выборы, которые сделали президентом Украины пророссийски ориентированного Кучму, убавили стремление Крыма к отделению.

Однако те же выборы увеличили вероятность выхода западной части страны из состава Украины, которая все больше и больше сближалась у Россией. Некоторые россияне могли поддержать это. Как выразился один российский генерал, “Украина, вернее, Восточная Украина вернется к нам через пять, десять или пятнадцать лет. Западная Украина пусть катится к черту!” . Такой “обрезок” униатской и прозападной Украины может стать жизнеспособным только при активной и серьезной поддержке Запада. Такая, поддержка, в свою очередь, может быть оказана только в случае значительного ухудшения отношений между Россией и Западом, вплоть до уровня противостояния времен “холодной войны”.

Третий, и наиболее вероятный сценарий выглядит так: Украина останется единой, останется расколотой, останется независимой и в целом будет тесно сотрудничать с Россией. После решения вопросов переходного времени – о ядерном оружии и вооруженных силах – наиболее серьезной [c.258] проблемой станут экономические вопросы, решение которых будет отчасти облегчаться общей культурой и тесными личными связями. По словам Джона Моррисона, российско-украинские отношения значат для Восточной Европы то же самое, что франко-немецкие для Западной . Точно так же, как последние две страны образуют ядро Европейского Союза, первые две являются стержнем, необходимым для единства православного мира.

Большой Китай и его “сфера совместного процветания”

Китай исторически считал, что он объединяет следующие части: “синскую зону”, куда входит Корея и Вьетнам, острова Лиу-Чиу и, временами, Япония; “внутреннюю азиатскую зону”, населенную не-китайцами: маньчжурами, монголами, уйгурами, тюрками и тибетцами, которых нужно контролировать по соображениям безопасности; а также “внешнюю зону” варваров, от которых тем не менее “ожидается, что они отдадут должное и признают превосходство Китая” . Современная синская цивилизация приобретает знакомую структуру: центральное ядро – ханьский Китай; отдаленные провинции, которые являются частью Китая, но обладают значительной автономией; провинции, официально являющиеся частью Китая, но имеющие значительную часть не-китайского населения из других цивилизаций (Тибет, Синцзян); и китайские общества, которые станут или могут стать частью Китая с центром в Пекине на определенных условиях (Гонконг, Тайвань); одно преимущественно китайское государство, все более ориентированное на Пекин (Сингапур); крайне влиятельное китайское население в Таиланде, Вьетнаме, Малайзии, Индонезии и на Филиппинах, а также не-китайские страны (Северная и Южная Кореи, Вьетнам), которые тем [c.259] не менее разделяют многие составляющие китайской конфуцианской культуры.

В 1950– е Китай определял себя как союзника Советского Союза. Затем, после китайско-советского раскола, он увидел себя в роли предводителя третьего мира в борьбе с обеими сверхдержавами, что повлекло за собой значительные издержки и немногочисленные преимущества. После смены американской политики при администрации Никсона Китай попытался стать третьим участником в игре “баланс власти между двумя сверхдержавами”, уравновесив в 1970-х США, которые тогда казались слабыми, но затем, в 1980-е, когда военный потенциал Соединенных Штатов возрос, а СССР испытывал экономические трудности и увяз Афганистане, Китай занял равноудаленною позицию. С окончанием состязания двух сверхдержав, однако, “китайская карта” потеряла свою ценность, и Китаю пришлось снова переопределять свою роль на мировой арене. Он поставил перед собой две задачи: стать центром китайской культуры, стержневой страной, цивилизационным мандатом, на который будут ориентироваться все остальные китайские сообщества, и восстановить утраченное в девятнадцатом веке историческое значение ведущей державы в Восточной Азии.

Эти намерения Китая видны в следующем: во-первых, в том способе, при помощи которого Китай описывает свою позицию на мировой арене; во-вторых, в той степени, в которой зарубежные китайцы принимают участие в экономической жизни Китая, и, в-третьих, во все усиливающихся связях Китая с тремя основными (помимо самого Китая) китайскими сообществами: Гонконгом, Тайванем и Сингапуром, а также все более явной ориентации на Китай стран Юго-Восточной Азии, где Китай имеет значительное политическое влияние.

Китайское правительство рассматривает материковый Китай как стержневую страну своей цивилизации, на которую следует ориентироваться все остальным [c.260] сообществам. Давным-давно отказавшись от идеи отстаивания своих интересов через местные коммунистические партии, правительство пытается “представить себя как всемирного носителя китайской идеи” . Для пекинского правительства люди китайского происхождения, даже с другим гражданством, являются членами сообщества и посему в некоторой мере подвластны китайскому правительству. Китайская идентичность определяется расовыми понятиями. Китайцы, как выразился один исследователь из РКС, это люди одной “расы, крови и культуры”. В середине 1990-х эта тема все чаще поднималась в правительственных и общественных кругах Китая. Для жителей Китая и тех людей китайского происхождения, кто живет в не-китайских обществах, “проверка зеркалом” становится проверкой того, кем они являются: “Подойди к зеркалу и посмотри на себя, – вот напоминание ориентированных на Пекин китайцев тем соотечественникам, кто старается ассимилироваться в зарубежных странах. Китайская диаспора, то есть huaren,, люди китайского происхождения, в отличие от zhongguoren, или жителей государства Китай, все чаще озвучивают идею “культурного Китая” как проявления их gonsh, или общего сознания. Китайская идентичность, которая в двадцатом веке подвергалась многочисленным нападкам со стороны Запада, теперь находится в процессе переопределения, и в этом помогают выдержавшие проверку временем составляющие китайской культуры .