Александр Елисеев - Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны? Страница 51

Отныне и до самого своего конца Литвинов будет настойчиво и упрямо добиваться сближения со странами западной демократии — Великобританией, Францией и США. Им же будут торпедироваться все попытки сблизить СССР с Германией и Италией.

Против Чичерина

На протяжении 20-х годов Литвинов, заместитель наркома иностранных дел, был в жесткой оппозиции к самому наркому НКИД Чичерину, считавшему краеугольным камнем советской внешней позиции договор с Германией, который был заключён в Рапалло. К тому же он приложил все усилия для того, чтобы в 1922 году провалить договор с фашистской Италией.

В конце 1925 года Совет Лиги Наций (сама Лига контролировалась Англией и Францией) принял решение создать подготовительную комиссию с тем, чтобы организовать широкую международную конференцию по вопросам всеобщего разоружения. При этом Совет пригласил принять участие в работе комиссии страны, которые не являлись членами Лиги, — США, Германию и СССР. Советское руководство приглашение приняло, но выступило против самого места проведения — Швейцарии. Дело в том, что с этой страной СССР разорвал все отношения еще в 1923 году, в связи с убийством дипломата В. В. Воровского. Чичерин указывал на то, что, упорно держась за Швейцарию, Совет Лиги на самом деле не желает присутствия там нашей страны. Ехать в Швейцарию, по его мнению, означало унизить себя перед Западом, напроситься в гости к негостеприимному хозяину. Однако его заместитель — Литвинов — настоял на участии в работе комиссии, что было серьезной моральной уступкой Западу.

В 1928 году министр иностранных дел Франции А. Бриан и госсекретарь США Ф. Келлог выступили с «миротворческой инициативой». Они призвали страны мира к отказу от агрессивных войн. Чичерин был против присоединения к пакту Бриана — Келлога, тогда как Литвинов выступил за. Вся загвоздка состояла в том, что СССР никто присоединяться к указанному пакту не приглашал. И снова Литвинов настоял на своем, лишний раз продемонстрировав Англии и Франции свою готовность добиваться их дружбы.

Но звездный его час наступил в 1934 году. Тогда, будучи уже сам наркомом НКИД (с 1930 года), «Папаша» станет осуществлять новый курс советского руководства, призванный создать систему «коллективной безопасности» в Европе. Предполагалось включить в нее СССР, Великобританию, Францию, Польшу, Чехословакию и Румынию.

Сталин осуществил поворот к демократическому Западу ввиду того, что с приходом к власти Гитлера возник еще и Запад фашистский, настроенный агрессивно в отношении России. Дух Рапалло исчез, зато возникла угроза крупномасштабного германского вторжения в нашу страну, о необходимости коего Гитлер писал в «Майн Кампф». Расчетливому вождю очень не хотелось оставаться один на один с немецкой армией. Еще меньше его радовала перспектива оказаться перед лицом единого антисоветского фронта. Поэтому Сталин и пошел на сближение с демократами, резонно считая, что лучше всего с данной задачей справится такой западник, как Литвинов. Знаком особого доверия стала значительная автономия НКИД от партийного руководства. Даже летом 1934 года, когда все правительственные ведомства оказались строго подчинены отделам ЦК и его секретарям, данный наркомат оказался вне этого подчинения.

Но при всем при том вождь, с присущей ему хитростью, не захотел класть, как говорится, «все яйца в одну корзину». Выступая за сближение с демократиями явно, Сталин втайне налаживал контакты с Германией — на случай если сближение с Англией и Францией потерпит неудачу. История доказала правоту Сталина, который вовсе не собирался связывать судьбу советской внешней политики исключительно с Антантой.

Другое дело — Литвинов. Для него западничество было не политическим маневром, а мировоззрением. Скорее всего, он надеялся на некоторую конвергенцию капитализма и коммунизма, важнейшим следствием которой должна была стать демократизация советского строя по западному образцу. Именно поэтому Литвинов столь активно поддержал сталинскую конституционную реформу 1936 года, призванную ввести в СССР парламентскую систему, внешне напоминающую западную.

Друг Запада

В отличие от Сталина, Литвинов не допускал и мысли о возможности сближения с немцами. Когда он узнал о миссии Д. Конделаки, то немедленно подал заявление об отставке, но она не была принята. Будучи наркомом НКИД, Литвинов вёл себя вызывающе в отношении Германии — страны, с которой СССР поддерживал нормальные дипломатические отношения. Он мог игнорировать немецкого посла Шуленбурга, не встречаясь с ним по несколько месяцев. Бывая неоднократно транзитом в Германии, Литвинов ни разу не встретился с кем-либо из ее высших официальных лиц.

Вплоть до подписания договора с Германией в августе 1939 года советская пресса резко критиковала нацистский режим. Но даже этот накал критики казался «Папаше» слишком слабым. Вот выдержки из его письма Сталину, написанного 3 декабря 1935 года: «Советская печать в отношении Германии заняла какую-то толстовскую позицию — непротивление злу. Такая наша позиция еще больше поощряет и раздувает антисоветскую кампанию в Германии. Я считаю эту позицию неправильной и предлагаю дать нашей прессе директиву об открытии систематической контркампании против германского фашизма и фашистов».

Сталин сместил Литвинова с поста наркома НКИД в 1939 году, но не репрессировал его. Это лишний раз опровергает байки о «кровожадном тиране», сверхподозрительном диктаторе, для которого человеческая жизнь не стоила и копейки. Правда, один из биографов Литвинова, 3. Шейнис, утверждает, что процесс над опальным наркомом готовился, но был отменен по причине войны — понадобился-де авторитет Литвинова на Западе. Однако такие утверждения голословны и страдают полным отсутствием логики. Литвинова сняли 3 мая 1939 года, Гитлер напал на СССР 22 июня 1941 года. Уж за это время Сталин вполне мог подготовить десяток процессов. Но он ничего не предпринял.

Литвинову даже позволили выступить на февральском пленуме ЦК в 1941 году, на котором он подверг критике сталинскую политику сближения с Гитлером и потребовал повернуться лицом к Англии и Франции. Но и после такого явного антисталинского выпада бывшего наркома никто не тронул. Да, он находился не у дел вплоть до первой военной осени, однако в том не было вины сталинского руководства. Тот же самый Шейнис сообщает о разговоре Молотова, нового шефа НКИД, и Литвинова, который произошел сразу же после отставки последнего. Молотов спросил его — на какую новую должность тот претендует, и получил в ответ: «Только на вашу!» Вообще Литвинов был очень проблемным человеком в плане личного общения, на что обращают внимание даже его доброжелатели. Американский историк Дж. Хаслэм рассказывает о том, как Литвинов кричал по телефону на Молотова: «Дурак!» Бывший одно время послом Германии в Москве Г. фон Дирксен говорил, что Литвинов «не любит вокруг себя никаких других богов».

В период войны «Папаша» много сделал для укрепления антигитлеровской коалиции. Тогда он неоднократно подчеркивал «правоту» своей еще довоенной позиции, игнорируя смену исторических обстоятельств. Видный советский дипломат А. А. Громыко вспоминал о том времени: «Я поразился тому упорству, с которым Литвинов пытался выгораживать позицию Англии и Франции. Несмотря на то, что Литвинов был освобожден от поста наркома за его ошибочную позицию, он почему-то продолжал подчеркнуто демонстрировать свои взгляды перед Молотовым».

Свою ориентацию на Запад Литвинов сохранит и после окончания войны, в период охлаждения между СССР и англо-американцами. На встрече с корреспондентом Си-би-эс 18 июня 1946 года ему был задан вопрос: «Что может случиться, если Запад пойдет на уступки Москве?» Ответ старого большевика был таков: «Это приведет к тому, что Запад через некоторое время окажется перед лицом следующей серии требований». А 23 февраля 1947 года в беседе с корреспондентом «Санди тайме» Литвинов возложил ответственность за «холодную войну» на Сталина и Молотова. Он же, указывая на СССР, советовал британскому дипломату Ф. Робертсу: «Вам остаётся только напугать задиру».

Факт ведения подобных разговоров подтверждает в своих воспоминаниях Микоян. Спецслужбы активно «писали» Литвинова, и записи попадали на стол к Сталину и другим членам Политбюро. Но и тогда Сталин не тронул престарелого фрондера, ибо чувствовал себя достаточно сильным, чтобы не прибегать к репрессиям в данном случае. «Папаша» дожил свой век в обстановке максимального комфорта. И, пожалуй, это тот случай, когда надо говорить не о кровожадности, а, напротив, излишнем либерализме вождя.

Элементы «западничества» у Сталина